Его тайная одержимость

Аннотация

ОДНОТОМНИК!

— Зачем ты приехала?! — в его глазах загорается недобрый огонь.

Цепенею от ужаса. Безумец, чьего имени я даже не успела узнать — будущий муж моей сестры.

И отец моего ребенка.

Пролог — Соня, поторопись! — ворчит мама. — Не подгоняй ее, — тормозит ее отец, и помогает мне выбраться из машины, что за нами прислала сестра. — Ей же за двоих стараться приходится. — Эка невидаль, — отмахивается мама. — И я беременной была! Дважды, между прочим! И не жаловалась! — Она и не жалуется, — шикает на нее папа. — А ты, помнится, обе беременности провалялась, задрав ножки к верху! А ее заставила за тридевять земель на свадьбу тащиться! — Так сестра ведь! — всплескивает руками мама. — Да где ж это видано, чтобы к сестре родной на свадьбу не явиться?! — Действительно, — хмыкаю я, переводя дыхание, и оправляя складки своей куртки-колокольчика, — где это видано? Не могу сдержать язвительности, которую мама тут же вычисляет: — София, ты мне вот это закругляйся! Сколько еще раз тебе сказать: была Галина на твоей свадьбе! — Что-то я ее в ЗАГСе не встретила! Так уж торопилась? Да и потом как-то так вышло, что ее в принципе видела только ты, — не могу удержаться от сарказма. — Была она! Хоть у отца спроси! В столовую приехала! Кто ж тебе виноват, что ты сама с торжества сбежала, и так с сестрой и не встретилась?! — отчитывает меня мама. — Тамада ей, видите ли, не понравилась! Глядите, какая переборчивая! Сама бы заработала на ту, что подороже, тогда бы и возмущалась! А-то и мы из-за этой позорной свадьбы до сих пор в долгах, как в шелках, и на Генку кредит повесила, что мальчишке пришлось в город ехать, чтобы денег заработать! — Я вообще-то ни у вас, ни у Генки этой свадьбы не просила! — не выдерживаю. — Еще и хамка! — мама поджимает губы, и прямо смотрит мне в глаза, где должно быть ожидает увидеть раскаяние. Но его нет. — Тфу, бесстыжая! — Татьяна! — рявкает папа. — Мы как родители обязаны были позаботиться, чтобы у нашей дочери была достойная свадьба! Как не стыдно попрекать?! — Вот-вот! У дочери! А их у нас две, если ты не забыл! — мама упирает руку в бок, принимая свою привычную враждебную стойку. — Так Галина ни копейки на свою свадьбу не попросила! А эта мало того что со свадьбы сбежала, чем нас поставила в неловкое положение, так еще и мужа своего… — Таня! — одергивает маму папа, и бросает на меня сочувствующий взгляд. — Тфу! — повторяет мама и направляется к огромному особняку, к которому нас доставило такси. Я бы присвистнула, если бы умела. Вот это домина. Мама, конечно, все уши прожужжала, что Галька себе выгодную партию урвала, мол, олигарх, красавчик, с двумя высшими образованиями. Но признаться, я думала, что она как обычно приукрашивает Галины заслуги. Походу нет. Респект. От своей старшей сестры я меньшего и не ждала. Она у нас с детства — королева. — Не обращай на нее внимания, — папа похлопывает меня по ладони, что лежит в сгибе его локтя. — Она, видать, за Галку переживает, вот и взбеленилась. — Все хорошо, пап, — улыбаюсь ему, чтобы подбодрить. — Я только тебя боялась расстроить. А к маминому ворчанию давно привыкла. Она ведь вечно говорит, что я — катастрофа, разве я могу ее разочаровывать? Смеюсь, подмигивая папе. — Ты у меня такая девочка умненька, — поджимает губы. — И почему в деревне осталась? Надо было тебя силком в университет засунуть. Вот бы кто точно гордостью нашей семьи был. А не Галка, которая только задницей светить умеет! — Так я еще стану! Ты меня со счетов-то не списывай, — бодро отзываюсь я. — И видишь, как удачно я на заочку пошла. Учись я на дневном, сейчас бы пришлось академ брать. А так и на ляльку времени будет достаточно, и учиться буду успевать. Еще бы работу найти нормальную… Признаться, на дневной я не пошла именно из-за папы. И он, скорее всего об этом догадывается, хотя вслух я никогда ему об этом не скажу. Пришлось бы переехать в город, в общаге жить, и кто бы за ним следил? Маме не до того, работает сутки-двое. Да и женщина она у нас взрывная, порой может забыться, как сейчас. А папе нервничать нельзя. Сердце у него больное. Поэтому я изо всех сил стараюсь его не огорчать. Плохо выходит, ведь я — девочка-катастрофа. Но даже когда случается что-то из ряда вон выходящее, я стараюсь никогда не показывать ему своих истинных эмоций. Лишь бы не нервничал. А то давление скаканёт и пиши пропало. Потому что скорая до нашей деревни едет ой как не быстро. — Ты и так моя гордость, — папа чмокает меня в макушку. — Ладно, пойдем уже с Галкиным завидным женихом знакомиться. Не зря же нас твоя мать силком сюда приволокла. Папа хочет взять сумку, которую мама от души нагрузила купоркой. Но я опережаю, и, подхватив тяжелую ношу, спешу к входной двери. — Ну, куда ж ты… — папа едва поспевает за мной. — София, ну-ка поставь немедленно! Еще не хватало беременной таскать тяжести! Хочет казаться строгим, да только одышка мешает. Сбавляю темп, но не позволяю ему меня догнать: — Пап, ну чего со мной станется? — усмехаюсь. — Максимум рожу. А тебе еще не хватало в больницу загреметь и Галкину свадьбу пропустить. — Да ну тебя, — отмахивается, и тяжело упирает руку в перила на крыльце. — Хоть высплюсь в больнице. А то мать твоя, хлебом не корми, в шесть утра подъем. Как всегда отшучивается. — Режим — это хорошо! — киваю я. — Ты иди, дочка, — велит папа. — Я воздухом свежим подышу, и зайду. Дух перевести хочет. Это у него бывает. Соглашаюсь его оставить только потому, что в туалет очень хочу. Дорога долгая была. Малыш придавил мочевой. Вхожу в дом, и не обнаруживаю ни одной живой души. Должно быть, Галька уже утащила маму своими владениями хвастаться. До сих пор не понимаю, зачем мама и нас притащила. Как я поняла, свадьбы как таковой не будет. Просто роспись. Поэтому Галя только ее звала, фактически. У папы же со здоровьем проблемы, ехать так далеко. А я бы его одного не оставила дома, — это всем известный факт. Но мама решила ей сюрприз сделать. Это еще благо, что она остальную деревенскую родню не подтянула. Для сюрприза. Могла бы. Представляю себе лицо Гали, когда бы ее крутой особняк заполонили наши многочисленные тетки и дядья, со всеми своими выводками детей, у которых уже и своих детей полно. Смеюсь в кулак, и наконец опускаю клетчатую сумку посреди холла. Так. Надо туалет бы найти. Скинув обувь, крадучись вхожу в один из просторных коридоров. Толкаю первую попавшуюся дверь, пытаясь сориентироваться, что тут хоть за помещения. Замечаю в глубине комнаты массивный дубовый стол. Огромный монитор. И макушку мужчины, восседающего перед ним в кожаном кресле. — Ой, простите, — бормочу, понимая, что знатно так ошиблась. Походу жених моей сестры и не торопится встречать гостей. Оно и понятно. Такие хоромы, должно быть немалых усилий стоят. Может он как раз сейчас какой-нибудь миллионный проект разрабатывает. А я тут со своим туалетом. Захлопываю дверь и поворачиваюсь к той, что напротив. Может здесь? Мне уже прям очень надо. Попала! Уф, слава богу! Думала, придется бежать уже на улицу, туйки удобрять. Быстро облегчившись, становлюсь перед зеркалом и включаю кран. Блин, волосы все растрепались с дороги. Пытаюсь придать им более ухоженный вид, но выходит не очень. Ладно, в конце концов, не меня сватать приехали. Да и быть гадким утенком при своей сестре-лебеде мне и вовсе не привыкать. Это даже удобно. Избавляет от ответственности, так сказать. Когда все взгляды прикованы к ней, мне нет надобности держать лицо. А делаю я это частенько, не желая делиться с кем-либо своими настоящими чувствами. Пожалуй, там все чаще разочарование. В собственной жизни. Я будто все делаю не так. Об одном только не жалею… Бодро вздергиваю голову, и обнимаю свой живот, что под курткой почти и не заметен, хотя уже восемь месяцев стукнуло. Этот малыш. Он — моя отдушина. Когда становится совсем грустно, я беру с полки в своей комнате сказки и читаю ему, представляя, как скоро буду качать его на руках, как он будет расти, делать первые шаги, назовет меня мамой… Ну вот, и лицо уже держать нет надобности. Расплылась в улыбке и на душе хорошо так. Дергаю ручку двери, продолжая пялиться на свой «бодрящий» животик, поворачиваюсь, чтобы аккуратно прикрыть дверь. — Соня, — раздается за спиной бархатистый баритон. Я судорожно вдыхаю, в надежде, что мне просто почудилось. Тот безумец ведь даже имени моего не знал. Как и я его. Это не может быть он… — Сонечка, — выдыхает уже где-то в моих спутанных волосах, вынуждая тело покрываться мурашками. На мои предплечья ложатся огромные ладони, которые даже через куртку кажутся горячими. В макушку утыкается обжигающее тяжелое дыхание. — Мой ангел, — хрипит безумец, — ты пришла, чтобы мучить меня? Я и слова вымолвить не могу. Это он. Совершенно точно. Хотела ли я с ним еще когда-нибудь встретиться? Бесспорно. Но даже не смела надеяться. И была уверена, встреться мы с ним случайно — он прошёл бы мимо. Так почему же не прошел? Ни тогда, ни сейчас? Невольно охаю, когда его губы касаются моей шеи: — С ума меня свела, чертовка, — короткие поцелуи опаляют кожу, поднимаясь до самого уха, мешая сосредоточиться. — Вы ведь первый это начали… — выдыхаю я растерянно, будто желая оправдаться. Безумец рывком разворачивает меня к себе и впивается в мой рот хозяйским поцелуем. Будто имеет на это право. Будто я ему принадлежу. Кажется, он и в прошлый раз так делал. Только этот поцелуй куда более жадный. Словно он хочет взять от меня все, чего был лишен прошедшие месяцы. Хотя, пожалуй, это мои чувства. Сколько раз он снился мне после того дня? Может это снова сон? Неважно… Не задумываясь отвечаю на его поцелуй. Скольжу пальцами по колючей шее, с каким-то неестественным облегчением вдыхая тяжелый аромат его пряного парфюма. Думала, больше никогда его не почувствую. Как и его сильных рук, что сжимают сейчас мое тело, словно в тисках. Слишком натурально для сна. И это пугает. Что он здесь делает? Как он меня нашел? Эти вопросы вынуждают напрячься. Отстраняется, очевидно, почувствовав мое смятение. Заглядывает мне в глаза, своими потемневшими голубыми: — Я все время думал о тебе, — снова ловит мои губы коротким поцелуем. — И я… — не в силах соврать, эхом отзываюсь я. — Тогда почему выбрала своего этого жениха? — рокочет он тихо. Меня пугает его гневный прищур. — Я не… — осекаюсь, когда до моего слуха доносятся знакомые голоса. Мама смеется. Галка вторит ей. Папа что-то ворчит… Галя… Черт! Шестеренки в моей голове начинают работать на предотвращение катастрофы. Мама заверяла меня, что сестра все же приезжала на мою свадьбу. Значит, она была! Еще хвасталась по телефону, хотела нас со своим парнем познакомить… Напрягаю руки, отталкивая от себя мужчину. Глотаю воздух, осознавая, какую страшную ошибку я совершила. — Так вы и есть… жених Гали?! — шепчу едва ли не истерично. Безумец часто моргает, будто пытаясь прийти в себя. — Соня? — выдавливает он, словно только сейчас действительно увидел меня. — Лина же заверила, что ты…? В его глазах загорается недобрый огонь: — Глупая… Зачем ты приехала?! Сказать, что я в шоке — ни сказать ровным счетом ничего. Я просто оцепенела от ужаса, когда осознание катастрофы обрушилось на меня ледяной волной. Безумец, чьего имени я даже не успела узнать — будущий муж моей сестры. И… отец моего ребенка. 1. ОН — И на что я только подписался? — рычу себе под нос, вылезая из машины на пыльную проселочную дорогу. — Черт. Злюсь, глядя как мои туфли от Луи покрываются матовым налетом. — Почему я дома не остался? — Твой психолог настоятельно рекомендовал кардинально поменять свое времяпрепровождение, чтобы развеять уже твою изрядно затянувшуюся апатию, — в который раз напоминает мне Лина, вылезая вслед за мной. — День сурка, помнишь? — До сих пор не понимаю, почему я продолжаю ходить к этому шарлатану, — отмахиваюсь, вытаскивая из багажника своего внедорожника огромную корзину с цветами. — У меня порой складывается ощущение, что вы с этим мозгоправом в доле. И единственной вашей целью является поиздеваться надо мной. — Ох, а ты, оказывается, подготовился! — как обычно игнорируя мое негодование, едва не присвистывает Лина, оценивая внушительный букет, когда я уже закрываю багажник. — Странно, что ты — нет, — подмечаю я, что в ее-то наманикюреных ручках как раз никакого букета не наблюдается. — Чувствую себя обманутым. Куда мы приехали? Что за захолустье? Разве ты не на свадьбу к сестре меня звала? — Ну, так в этом-то и самая соль, — пожимает она плечами. — Какой толк был бы от «терапии», притащи я тебя на обычную свадьбу, коих и в Москве достаточно. Нам нужна колоритная, — игриво подмигивает мне, порхая своими нарощенными ресницами. — Деревенская. Такой досуг явно недоступен простому смертному олигарху. Так что тебе повезло, что у тебя есть такая подруга как я, что смогла раздобыть тебе вип-пропуск! И не упустит же возможность покрасоваться и моим статусом, и тем, как она сама хороша. Бесит. Тру лоб, пытаясь не агрессировать без повода: — Признаться, я и не догадывался, что ты — деревня, — саркастично ухмыляюсь, пока мы подходим к какой-то пошарпанной столовке, вход которой дешево украшен пучками шаров на нитке. Внутри уже вовсю гремит музыка, что-то из разряда классической Сердючки, и я безмолвно благодарен Лине, что она хотя бы притащила меня в самый разгар празднества, исключив все эти торжественные церемонии в ЗАГСе, и избавив меня от необходимости представляться перед деревенскими зеваками. Когда там уже веселье полным ходом, никому не будет дела до парочки запоздавших гостей. Брезгливо морщусь, продолжая разглядывать трещины в потемневшей от времени штукатурке у входа. Звездец, и как можно в таких местах праздник закатывать? Оно же того и гляди обвалится. — Ну, так-то я до нашего первого знакомства успела пять лет в Москве прожить, — отвлекает меня от созерцания непроглядной унылости Лина, возвращая к разговору. — Так что уже седьмой год пошел, как я столичная. Откидывает с плеча крашенные светлые волосы, одаривая меня своей соблазнительнейшей улыбкой. На мой взгляд, столичный апгрейд ей явно не пошел на пользу. Кажется, она подхватила болезнь под названием «силикон головного мозга». Мало того, что вечно себя «усовершенствует», так и еще и кажется, тупеет с каждым днем. В прошлом году, например, активно взялась за развитие своей инсты, и теперь походу даже нужду справить без телефона не ходит. Хотя подозреваю, что это все — недостатки ее профессии. А вернее того, что не за горами «пенсия». Все-таки ей уже за двадцать пять вроде. Лина, она же в миру — Галина, — модель. Надо сказать не самая успешная. Однако после знакомства со мной ей определенно стало «фартить» на хорошие контракты. Что тут скажешь: успешные связи творят чудеса. Я догадываюсь, что она меня использует. Но, как говорит мой психолог: предприимчивость — не порок. И покуда она «просто друг», с которым я изредка сплю, когда напьюсь, — я закрываю глаза, на то, что она пользуется нашей дружбой в своих целях. Конечно, до тех пор, пока это никоим образом не вредит мне самому. — Ты иди там, здоровайся с родней, а я пока пожалуй, мужскую комнату поищу, — отмазываюсь я, не желая знакомиться с многочисленными родственниками, которые непременно воспримут меня как жениха Лины. Подозреваю, что именно за этим она меня сюда и притащила. Хвастануть перед деревенскими своим статусным парнем. И моя «терапия», которую моя подруга вызвалась так активно поддерживать, тут вовсе и не при чем. Вижу, как Лина скуксилась, подтверждая мои догадки. Провожаю ее взглядом, ухмыляясь. Вот для чего человеку нужно личное окружение, пожалуй. Ловить это разочарование от неоправданных ожиданий — тоже своего рода кайф. Хоть какое-то удовольствие в жизни. Прохожу по тесному холлу в обратном от гремящей музыки направлении. Ставлю букет на пошатывающийся у стены стол, что напоминает старую парту в облупившейся краске, и подмечаю две узкие двери, что притаились вначале темного коридора. Вот походу и клозет. Пока бездумно пялюсь на одну из дверей, пытаясь понять, что вообще забыл в далеком Подмосковье, деревянное полотно вдруг вздрагивает и из-за него доносится грохот… 2. ОН О, кто-то уже и барагозить начал. Перевожу взгляд на свои горемычные туфли, не желая встречаться глазами с местной пьянью, что должно быть пытается попасть в закрытый дверной проем. Не фанат я подобных движей. И можно было не тащить меня за три версты, чтобы это понять. Лина, очевидно тоже обо мне маловато знает, хоть мы и знакомы уже больше года. Я же сам из простых. Не из деревенских, но на обычных русских свадьбах не раз доводилось погулять еще по молодости лет. Сам поднялся. А потому среди мажоров, вскормленных богатенькими папочками, мне места не нашлось. Вот я и держался за своих. Пока они один за другим сами не отвалились. Все жадность людская. Зависть. Хороший у меня был опыт в ценности дружбы на фоне разности финансового положения. Как я только не пытался преодолеть этот барьер. Давал денег на развитие бизнеса друзьям, даже людей своих одалживал — спецов, что из дерьма конфетку могут сделать, — все без толку. Еще и неправым оставался. Тогда-то меня и посетила эта апатия долбанная. Когда понял, что у меня кроме денег, по сути, и нет-то ничего. Ни одного живого человека рядом. Не, они-то как бы были: прислуга там всякая, подчиненные, водила, — как мебель. Еще парочка приятелей, с которыми я время от времени выпивал в баре. Телки, что в те времена сменяли одна другую, как перчатки. Со своими лицемерными улыбками, которые я насквозь вижу. Всех разогнал. Настохерело. В какой-то момент понял, что у меня пусто внутри. И никакими бабками эту дыру не заткнешь. Хоть волком вой от одиночества. К мозгоправу пошел, и он дал наитупейший совет, которого стоило ждать от «врача»: завести себе друга — первого встречного человека. И принимать его таким, какой он есть, а все минусы — считать «налогом за дружбу». Вот так-то Лина и появилась в моей жизни. Можно сказать, она буквально вывалилась под колеса моей тачки, когда я возвращался с сеанса психотерапии. Так что ее попытки пользоваться моими связями — налог. Как за недвижимость. Или авто. Я уже привык к таким людям как она. Больше не цепляет. Наверно что-то не так с моими сеансами, раз я стал воспринимать своего едва ли не единственного друга, как неодушевленный предмет. — Ген, ну не надо! — слышу надрывный девичий писк, из-за той самой двери, что прожигал взглядом парой минут раньше. Напрягаюсь, вновь поднимая глаза. Не понял? Неторопливо приближаюсь, напоминая себе, что у меня вообще-то уже несколько лет полнейшая апатия, и мне не должно быть никакого дела до происходящего в туалете. Однако что-то в этом голосе меня будто на крючок подцепило и тянет. И нет, никаких розовых соплей о том, что он прекрасен. Наоборот. Нечто паническое… Ну ладно еще буровить на свадьбе. Так принято, похоже: всегда есть гость, который считает себя обязанным выполнить норму опьянения за всех присутствующих. Но девчонок по грязным толчкам зажимать… Да и судя по голосу она не слишком-то за. Непорядок. Уже оказавшись вплотную к двери, могу различить звук какой-то возни, и сдавленный едва ли не умоляющий шепоток: — Нет-нет, подожди… — Я уже и так подождал достаточно! — рявкает в ответ хмельной голос. — Дороговато мне твоя старомодность вылилась. На мне теперь сотка кредита висит. Так что, я думаю, пора бы тебе уже начать расплачиваться. Хм… Любопытно. Прикладываю кулак к шершавому полотну, в ожидании еще каких-то подсказок, стоит ли сейчас вмешиваться. — Гена, ну пожалуйста… — в голосе слезы. И мне этого достаточно. Бесцеремонно стучу в дверь, и возня тут же стихает. — Занято! — орет некий Гена. — Да я понял, что несвободно, — ухмыляюсь. Стучу еще раз. Тишина. Даю ему последний шанс выйти самому. Иначе придется выносить эту дверь к чертовой матери. А это, пожалуй, не самый лучший способ заводить знакомства на чужом мероприятии. Стучу последний раз, и слышу, как по ту сторону дверного полотна что-то щелкает. Шпингалет должно быть. — И кто это у нас такой настырный? — в проем высовывается раскрасневшаяся рожа вспотевшего пацана, и я едва сдерживаюсь, чтобы по ней сходу не съездить. — Гость, — коротко отвечаю я. Что-то настроение не фонтан. Не помогает, очевидно, терапия, придуманная моим мозгоправом и с таким энтузиазмом воплощенная Линой. Пацан смеряет меня оценивающим взглядом снизу вверх, и очевидно осознав, что у нас, по меньшей мере, разные весовые категории, где он явно проигрывает, начинает говорить уже не так борзо: — Дядя, там вообще-то еще одна кабинка есть, — подсказывает, все еще стараясь казаться дерзким. Но уже плохо выходит. — Мне нравится эта, — с нажимом говорю я. — Прекрасно, — раздраженно отзывается он, но все же выходит из туалета, показушно, будто подросток-истеричка, хлопая дверью. — Удачи! И благополучно удаляется в зал, оправляя свой дешёвый пиджак, сидящий не по размеру на его узких плечах. То ли дело мой, шитый на заказ. Понимаю, что от этого ни хера не выиграл. У этого пацанчика жизнь всяко поярче моей будет. А у меня только деньги. Порой думается мне, что лучше бы я никуда не поднимался, а остался бы простым пацаном в своем родном захолустье. Вечерами с друзьями по полторашке, и на боковую. Пошел бы на завод работать, как все мои сверстники. Глядишь там бы до какого инженера дорос, мужик-то я вроде не глупый, — два красных диплома как-никак. Чую я, опять меня эта тоска зеленая накрывать начинает. Толкаю захлопнутую пацаном дверь, ожидая увидеть девчонку, по меньшей мере, в слезах. Однако от представшей моему взору картины непонимающе хмурюсь, будто и вовсе растерявшись от увиденного… 3. ОН Спиной ко мне щупленькая девчонка, в потрясающем своей простотой свадебном платье. Спокойно оправляет фатиновую юбку. На лопатках любовно вышитые бисером крылья, будто подсвечиваются неяркими лучами солнца, льющимися из окошка, что почти под самым потолком. И словно в продолжение ее крыльев, лучи переплетаются с волосами, собранными в объёмный пучок. Нереальность картинки зашкаливает. Просто разрыв шаблона какой-то. Ни тебе забитой жертвы, ни драмы… Кажется даже пыль, искрящаяся на свету, перемешиваясь в воздухе с бликами от стекляшек из светлой гривы, добавляет какой-то сказочности, и теперь меня вовсе и не бесит. Удивительное зрелище. Щурюсь, пытаясь восстановить привычных ход негативных мыслей. Но не выходит. У меня будто сбой в системе. Что это еще такое? Ощущение, что если не брать в расчет ссаный толчок, то это буквально прекраснейшая картина, которую я лицезрел в жизни. А я ведь многое уже повидал. Джоконда в Лувре и-то не вызвала во мне столько… благоговения что ли. Хочется прямо-таки достать телефон и запечатлеть это сказочное создание в противоречивой обстановке. Что за черт? Одергиваю себя. Это просто от неожиданности и нелепого контраста картинки у меня такой вис случился. Тру пальцами переносицу. Значит это у нас невеста? Мля. Я походу только что обломал их первую брачную… ссору. Да уж, не повезло девчонке с женишком. Раз уж он еще на свадьбе ее до слез довести умудрился… Хотя… Девушка поворачивается ко мне, и я хмурюсь, не обнаружив не единого намека на слезы в ее потрясающе глубоких серых, — едва ли не серебристых, — глазах, что вполне дополняют ее образ нереальности. Не плачет… Как так? Может я поторопился с выводами? У них тут игры были ролевые, и не стоило влезать? Однако будто в противовес своим мыслям, замечаю на ее шее, почти рядом с ушком царапину. Ниже которой расползается багровеющее пятно, очевидно от пальцев женишка. От же сука. Девочка, что, по меньшей мере, на голову ниже меня, и лет на десять младше, даже не выглядит напуганной, или озлобленной. Что странно, если учесть, что меня, — взрослого дядьку, мастера спорта, да и просто постороннего человека, — немало взбесило произошедшее. Ее же взгляд такой осознанный. Она несколько натянуто улыбается, кивая мне: — Спасибо вам, — и в этом неуверенном шепоте, будто ответ на мои сомнения. Похоже, я все-таки не зря вмешался. Откуда только эти скоты берутся? Она же будто фарфоровая куколка. С ней осторожно надо. Пылинки с нее сдувать. А этот… — Позволите… — бормочет она. Хочет уйти. Мнется передо мной, как бы намекая, чтобы я ее выпустил. Но я почему-то не в силах отступить. — Не спеши, — достаю шелковый платок из нагрудного кармана своего пиджака, и шагаю вперед, прикрывая за собой дверь. Серебристые глазки испуганно округляются, будто вынуждая меня одуматься. Но я не могу остановиться. Мою многолетнюю апатию как рукой сняло. И я хочу понять причину. Подступаю ближе, и накидываю на тонкую шею свой платок, как бы невзначай касаясь пальцами смуглой кожи. Вздрагивает. — Не бойся, — говорю тихо, неторопливо завязывая шелковые уголки на узелок. — Вот-вот начнет синяк проступать, так что, в сравнении с ним, белый лоскут ткани не будет так сильно в глаза гостям бросаться. Смотрит на меня, и я будто вижу, что у нее в душе творится. Там и стыд. И отчаяние какое-то беспробудное. Но ни единой слезы. Даже намека нет. Однако взгляд какой-то стеклянный. Будто она изо всех сил сдерживается, чтобы удержать эту маску безразличия. Бездумно облизываю большой палец и провожу им вдоль царапины, из которой выступила кровь. Вижу, как тонкая кожа мурашками покрывается. — Когда не нравится, надо убегать, маленькая, — говорю я наставительно. — И не вздумай позволять кому-либо так обращаться с собой. Иначе кто-то может вмешаться. И, например, украсть невесту. Хм… Хочется на вкус этот фарфор попробовать. — Простите, — зачем-то извиняется. — Вы все не так поняли… Гена, он просто… напился немного. Вы только не подумайте… — Я и не думаю, — не вру, по сути: разумно мыслить почему-то становится все сложнее. — Просто даю напутствие прекрасной невесте. Стыдливо прячет взгляд, закусывая розовую пухленькую губку. И я чувствую, как во мне, за много лет пожалуй впервые, просыпается настолько острое и яркое желание чего-то очень конкретного… И совершенно непотребного в сложившихся обстоятельствах. Облизать ее всю, сожрать… Стоп, стоп, Ром! Она — невеста. Вернее уже жена. Чужая. — Можно я пойду? — нерешительно спрашивает, словно ей действительно нужно мое одобрение. — Нет, — отвечаю на автомате, не пытаясь анализировать. Снова глаза на меня поднимает: — Почему? Если бы я сам знал. Это будто наваждение какое-то. Сродни одержимости. Я попросту глаз отвести от нее не могу. И руку отнять от тонкой шеи… — Тут еще кровь, — снова смачиваю палец своей слюной и по-хозяйски прохожусь им по треснувшей нижней губе, мягко сминая ее. Девочка икает, глотая изумленно приоткрытым ротиком воздух, и я наконец начинаю включаться, осознавая, что это уже перебор. Твою мать… Что я творю? Или правильнее будет: что со мной творится? Может мне уже вовсе и не к психологу надо, а к психотерапевту? Отстраняюсь порывисто. Очевидно разрядить обстановку в сложившейся ситуации не выйдет. Выхожу из туалета и замечаю притаившуюся на столе корзину с цветами. Подхватываю ее, и поворачиваюсь навстречу боязливо выбирающейся из туалета невесте. — Это тебе, маленький ангел, — улыбаюсь я. Впихиваю в руки, очумевшей от моего поведения девушке, огромную корзину, из которой торчит конвертик, который без труда должен перекрыть кредит жениха. Надеюсь, этот засранец действительно всего лишь напился. И погасив свои долги, уже не станет так с ней обращаться. У меня почему-то аж скулы сводит, как представлю, что это была не единоразовая акция. — С-спасибо, — бормочет, разглядывая цветы, а затем переводит на меня взгляд: — Простите, а вы кто? — Я? — усмехаюсь. — Джин. Вот потрешь эту корзину в случае чего, и я тут как тут. Из зала слышится настойчивый голос тамады, призывающий гостей разбиться на пары и в центр зала организовать жениха и невесту. — Кажется, тебя вызывают, милый ангел, — улыбаюсь я, понимая, что мне просто необходимо, чтобы она скрылась с глаз. Почти неосознанно прихватываю остренький подбородок пальцами. Склоняюсь над букетом и коротко целую раскрасневшиеся губки: — Совет да любовь, — шепчу, пока девчонка судорожно дышит в мой приоткрытый рот, тараща на меня свои огромные глазищи. Что ж такое?! Валить надо! Срочно! Я смотреть на нее не могу. Внутри буквально все клокочет. И дело, как мне кажется, даже не в ее красоте, — хотя бесспорно, девочка красивая. Но что-то другое мне покоя не дает, едва ли не вызывая приступ тахикардии… 4. ОНА Сердце колотится как сумасшедшее, когда я вхожу в зал, где полно гостей. Что за странный мужчина? Он сумасшедший? Прячась за необъятной корзиной цветов, прикладываю пальцы к губам. Конечно, сумасшедший! Кто в здравом уме станет невесту на свадьбе в губы целовать?! Кроме жениха, естественно! Кстати… Выглядываю из-за цветов, отыскивая взглядом Гену, что тянется к очередной бутылке. И ведь просила хотя бы закусывать нормально! Но главное, раз он спокойненько припивает с друзьями, значит, не был свидетелем этого беспредела. Иначе бы мне еще как досталось. А он и без того сегодня как назло, зол как черт! Пытаюсь в голове перебрать все приглашения, что я самостоятельно подписывала, и не припомню там никого незнакомого. Откуда же этот безумец взялся на моей свадьбе? Из мыслей меня выдергивает тамада, что бесцеремонно ловит меня за локоть на полпути к столику новобрачных, и, выхватив из моих рук шикарный букет, ставит меня посреди зала. Еще не осознавая для чего меня сюда поставили, оглядываюсь по сторонам, обнаруживая рядом с собой несколько пар скомпонованных из наших с Геной родственников. Невольно возвращаю взгляд к корзине с цветами, которая в неосторожных руках тамады отправляется к простеньким букетикам, стоящим у стены в баллонах. Тамада что-то рассказывает гостям, очевидно, правила нового дурацкого конкурса, от которых я так хотела сбежать. Я слушаю вполуха, не в силах оторвать взгляда от диковинных цветов. Хочется спрятаться и плакать. Да толку? Гена не раз мне уже намекал, что эта свадьба только для того, чтобы затащить меня в постель. Вот только я никак не ожидала, что он потребует решения вопроса прямо на торжестве. Мне, признаться и торжество-то это до лампочки! Я ведь предлагала тихо-мирно расписаться, и жить, как семья. Но нет же! Еще и я виновата, что у него кредит, видите ли. Потому что я, по его словам, дура правильная, старомодная, не хочу отдаться просто «по любви». И я может и дура. Да только видали мы уже такую любовь. Все мои подруги в итоге брюхатые без мужей ходят, потому что парни наши как с цепи сорвались со своими спорами дурацкими, кто кого быстрее в койку утянет. Нет уж! Мне такого не надо! Пытаюсь вспомнить, дарил ли Гена мне когда-нибудь цветы. Что-то на ум ничего не приходит. Какой-то день разочаровывающих открытий. Не зря я была против торжества. Так и знала, что он напьется, и выкинет что-нибудь эдакое. Так каждый раз случается, когда он переборщит. А я его ненавидеть начинаю, припоминая все его хмельные «подвиги». Всякий раз расстаться думаю. А он трезвеет, и извиняться приходит. Вот сейчас почему-то подумалось: хоть бы с цветами это делал? А так… За что я его прощала каждый раз, спрашивается? Ладно, остынь, Сонь. Не такой уж он и плохой. Работящий зато. Пока остальные пацаны на мамкиных шеях сидят, Гена уже второй год как работает. Обещал после свадьбы нам отдельное жилье снять. Мечтал дом построить. Не пил бы еще… Да кто ж у нас не пьет? Разве что папа. И то, наверно только потому, что с сердцем проблемы. Иначе, так сказать, поддался бы местным тенденциям. В нашем «Гадюкино» ведь все равно толком больше заняться нечем. Может, надо было как Галька? Свалить в столицу, устроиться моделью какой, и жить там припеваючи. Да только, у меня ни кожи, ни рожи, — как мне сестра с самого детства говорила. Да и ростом не вышла. Это она у нас — королева. У моих ног появляется развернутая газета, вынуждая все же включиться в происходящее. — Жених? — кажется, уже не в первый раз окликает Гену тамада, но он и не думает реагировать. Поднимается из-за стола и в сопровождении своих корефанов выходит через заднюю дверь на перекур. Вот же зараза! Злости не хватает на него! Это ж надо было оставить меня здесь в одиночестве? — Очевидно, жених занят налаживанием родственных связей, — неловко съезжает с темы тамада. Я выдыхаю, в надежде, что меня тоже минет участь выполнять идиотские задания в отсутствии моей второй половинки. — Давайте-ка посмотрим, кто бы у нас мог заменить жениха? — не унимается разговорчивая женщина. — Но только на один конкурс! С первой брачной ночью они как-нибудь без поддержки справятся. Она ехидненько смеется, и мне становится неловко, когда по залу прокатываются усмешки. Блин, да как можно о таком шутить, когда я еще даже не знаю, смогу ли я вообще… эту… брачную ночь. Пока что меня бесят даже мысли о ней! Пытаюсь отвлечься, вспоминая какую-нибудь бодрящую песню, но как назло в голову ничего не идет, когда я понимаю, что позорно стою посреди зала брошенная собственным женихом, а гости не шибко-то спешат мне на выручку, увлеченные банкетом. Неловко. — Я могу, — слышу родной голос, и поднимаю благодарный взгляд на папу. — А вот и… — довольно начинает тамада. Но я тут же дергаю ее за локоть: — Если этот ваш конкурс требует физической активности — даже не думайте! — говорю твердо, но тихо, чтобы никто кроме нее не слышал. — Папе нельзя перенапрягаться. — Ясно. Папочка, вы посидите пока! — улыбается она натянуто. — Набирайтесь сил, для танца с невестой. — А давайте я жениха заменю, — слышится густой баритон от двери, и у меня от чего-то невольно поджимаются пальцы на ногах. Только не он… Не знаю почему. Без объяснения причины. Но мне почему-то страшно снова оказаться близко к этому безумцу. — Ну, наконец-то нашелся доброволец! — весело вещает тамада. — Настоящий рыцарь, не позволивший нашей беззащитной невесте остаться в беде! Боже! И почему у меня возникает приступ испанского стыда, каждый раз, когда она открывает рот? Невольно задерживаю дыхание, когда прямо передо мной, закрывая собою меня от всего зала, материализуется незнакомец. Не хочу чувствовать аромат его тяжелого пряного парфюма, что кажется и без того успел въесться в легкие. — Ну что, ангел, джина вызывала? — подмигивает мне, а в голубых глазах словно грозовая буря собирается, вынуждая их темнеть. — Так вы джин или все же рыцарь? — зачем-то вступаю в диалог, едва не давясь воздухом, что снова насквозь пропах им. — А это имеет значение? — Значение имеет то, что вы делаете на моей свадьбе, раз я вас даже не знаю? — Разве ты не слышала? Заменяю жениха, — нагло ухмыляется он. Включается музыка. Рука незнакомца скользит по моей талии, и я, на секунду растерявшись, начинаю озираться по сторонам. Все пары, что танцуют рядом с нами, максимум держаться за руки, стараясь не выйти за пределы газетки, что играет роль ограничителя: — Мне кажется, правила этого конкурса не предусматривают такого тесного контакта. Он неторопливо покачивает меня, совершенно не попадая в такт подвижной музыке. А я просто физически не в силах противиться руке, крепко сжимающей мою талию. Горячее дыхание опаляет ухо, вызывая табун непрошенных мурашек, когда мужчина слегка склоняется надо мной: — Я знаю, чем все закончится, так что давай сразу начнем с конца… 5. ОН Кажется, я собирался валить… И какого хера тогда, спрашивается, я делаю здесь?! План выполнен! Терапия наконец сработала! Чего еще надо? Ее… Может забрать? Себе присвоить? Прямо так! Нагло, вероломно! Утащу с ее же свадьбы, и спрячу в своём доме! Совсем больной. И ладно там разборки с родственниками, женихом, ментами, в конце концов. Этого уж я точно не боюсь. Но ей-то я как это объяснить планирую? «Ты меня от апатии излечила, одним своим видом, побудь-ка моей игрушкой?» Прекрасно! Сжимаю тонкую талию теснее, пробегаясь пальцами по крупному бисеру на тесном корсете. Девочка пыхтит мне в плечо, явно намереваясь попросту вытерпеть этот навязанный ей танец. Все правильно… Потерпи, маленькая. Сейчас злого дядьку попустит, и он свалит восвояси. А пока — кайфую. Прижимать ее вот так, хрупкую такую, нежную, — чистое удовольствие. Она еще и пахнет офигенно. Лимонной мятой какой-то. Невольно утыкаюсь носом в белокурую макушку. Напрягается. Понял. Совсем границ не вижу. Немного отстраняюсь, чтобы не вызывать косых взглядов в сторону чистой невесты. Но уже через секунду понимаю, что она напряглась вовсе не из-за меня. Ну, или не совсем из-за меня. Так скажем, очевидно, я причастен только косвенно, потому что рядом с нами пролетает взъерошенный жених. Швыряет пиджак на пол и вылетает в дверь, в которую я вошел парой минут раньше. Ладонями ощущаю рваное дыхание невесты. На мой взгляд, такое бывает только при истерике. Однако когда она поднимает на меня взгляд, я снова вижу сухие остекленевшие глазки. Упирает пальчики мне в плечи, словно пытаясь выбраться из моих объятий. А я не хочу отпускать. — Не ходи, — рычу я тихо. — Не могу. Так нельзя, — будто оправдывается передо мной. Вижу как ей больно. Вот только кто тому причина? Тот истеричный гном? Или я? Эта мысль вынуждает-таки разжать руки. И моя чужая невеста убегает вслед за своим суженым. Тупость какая-то! Чего меня от нее так штормит-то?! Провожу пятерней по волосам и ловлю вопросительный взгляд Лины. Судя по тому, что веселье продолжается, никто из гостей толком и не осознал развернувшейся драмы, в том числе и сестра невесты. — Я домой, — произношу одними губами. Лина выглядит несколько растерянной, будто хаотично пытается сообразить, как меня остановить. Но очевидно оценив мой решительный настрой, сдается. Бросает извиняющийся взгляд, кивая на руку женщины, что сжимает ее ладонь. Мать, походу. Она не раз ее промежду прочим упоминала. Хоть что-то в Лине настоящего осталось — привязанность к матери. А то с тем, как она вечно за мной бегает, думал и сейчас сорвется. Благо хоть что-то ее тормознуть в этом мире способно. Не до нее сейчас. Еще не хватало всю дорогу до Москвы ее трескотню терпеть, когда и так голова квадратная от этого странного сдвига по фазе. Киваю подруге и выхожу из зала. Затем и из столовки. Уже дойдя до машины, и так и не наткнувшись на новобрачных, понимаю, что совесть не позволит теперь так просто свалить. Виноват я, кажись. Не стоило чужую жену на глазах у всех гостей зажимать. Озираюсь. Нет никого. Но стоит музыке гремящей в столовке на секунду стихнуть, как я слышу вопли за зданием: — Не нужна! Пошла на хер отсюда! Вот же придурок… Ему бы стоило мне рожу начистить. Ну, хоть попытаться. А это сыкло на девчонке теперь отрываться будет. Выглядываю из-за угла и невольно кулаки сжимаю, наблюдая, как этот утырок едва ли не волочет ее к какому-то оврагу, прихватив за мой платок, что уже натянулся на тонкой шейке. Нахера я его на узел-то завязал?! — Мне значит «подожди», — шипит он ей в лицо. — А сама с какими-то мужиками зажимаешься?! — Ген, у тебя спермотоксикоз мозги съел? — неожиданно дерзко рычит маленький ангел, вырываясь из его рук. — Научись себе уже в этом вопросе сам помогать! Или пить завязывай! Рядом стоят дружки, создавая дымовую завесу, что подчеркивает драматичность происходящего. Гогочут, спокойно наблюдая за всей картиной. А у меня на глазах уже красная пелена от бешенства! Понимаю, что и так уже влез, куда не следовало, вот и усугубил. Но ничего с собой поделать не могу, когда этот мудак снова хватает девочку за шею. — Ну-ка руки от нее убрал, — говорю спокойно, но достаточно угрожающе, чтобы пацан послушался. На меня уставляются несколько пар глаз, но меня интересуют только серебристо-серые, что снова остекленело сдерживают рвущиеся наружу эмоции. — Слушай, дядя, а ты собственно кто такой? — видимо присутствие дружков придает гниде смелости. Но первоначальная моя цель достигнута — невесту отпустил. — Извините нас, — в который раз за что-то извиняется ангел. — Присоединяйтесь к остальным гостям. Мы скоро вернемся. Опять выдавливает какую-то неестественную вымученную улыбку. А в глазах мольба. Только у меня вот мозги рядом с ней с чего-то вдруг отказывают. Поэтому не могу я разобрать, то ли она молит, чтобы я ушел, то ли чтобы помог… — Все в порядке, — бормочет она, будто оправдываясь. — Меня так просто не обманешь… Подступаю ближе, и одним рывком закидываю девочку на плечо. — Ой, — только и выдыхает она, когда я уже разворачиваюсь, чтобы уйти. — Э, мужик! — окликает меня жених. — Ты че творишь?! — Разве не видно, — бросаю, даже не оборачиваясь. — Краду невесту! 6. ОН — Вы что натворили?! — выдает она с ужасом, очевидно выйдя из первого оцепенения, когда я уже трогаю свой внедорожник с места. — Эй, верните меня на место! Вы кто такой вообще?! Вижу, что она паникует, поэтому из деревни ее вывозить не решаюсь. Сворачиваю на какую-то тесную улочку. Лишь бы подальше от этого скота. Но ни к чему ее слишком пугать. — Возвращайтесь, говорю! — надрывно требует она, но все еще не плачет. Какого хрена? Нормальная девчонка уже бы истерику закатила. Вон хоть Лину возьми. Я ее при нашем первом знакомстве едва бампером цепанул, а она развылась, будто я ей все кости переломал ненароком. А они так-то сестры! Ну и где этот кладезь эмоций, что сейчас по закону жанра должен неуемно фонтанировать? Можно сказать, она — фонтанирует, только вовсе не так и не тем. В мою сторону летят отборные ругательства, и я время от времени бросаю на скромную невесту удивленные взгляды, стараясь не забыть некоторые из них особенно красноречивые. — Вы сумасшедший?! Или бандит??? Разве так можно… Улыбаюсь, когда в мое плечо прилетает хрупкий кулачок. — Точно псих! Я же сейчас выйду! — Не выйдешь, — отрезаю я, блокируя двери, на случай, если это не беспочвенная угроза. Мало ли. — Так может и нельзя, но я предупреждал. — О чем еще?! Вы психопат обыкновенный! Верните меня уже на мою свадьбу! — О том, что если позволишь кому-либо так с собой обращаться, то кто-то может украсть невесту, — невозмутимо напоминаю я. — Да вам-то что за дело?! — неистовствует она, нервно дергая ручку двери. Как же хорошо… Солнце уже скрывается за кромкой леса, когда машина вдруг упирается в берег узкой речушки, выскочившей из-за поворота. Деревня осталась позади, а вперед дороги нет. Тут ей и бежать особо некуда. Паркуюсь у рваной линии соснового бора, и выхожу из машины. Девчонка, естественно не дожидается, пока я помогу ей выбраться, и самостоятельно выпрыгивает из высокого для нее внедорожника. — Не смейте приближаться! — бросает через плечо. Однако идет вовсе не в направлении оставленного нами торжества или хотя бы деревни. На берег выходит. И быстрым шагом, спотыкаясь на камнях, идет вдоль речки. Не бежит, что странно. И даже разуться не пытается. Что тоже несколько непонятно. Из-под подола мельтешат нехилые каблучки. Это она еще с ними мне мелкой кажется. Гля, как бы ноги не попереломала… Срываюсь за ней следом. Нагоняю, когда она уже едва не забредает в лесок. Ловлю хрупкий локоток. — Оставьте! — рычит, словно разъярённая фурия, вырываясь из моих рук. Надо же… Невольно подчиняюсь. Но лишь на секунду. Залюбовавшись снова потрясающим зрелищем. Она — будто призрак в своем белом одеянии, мечется среди высоких деревьев, сквозь кроны которых пробиваются последние лучи. Волосы разметались в бессильной борьбе с самой собой. Грудь, тесно передавленная корсетом, нервно вздымается от судорожного дыхания. И все в ней выдает истерику. Но не сдается, упрямица. Мой психолог, может и шарлатан, но мысли толковые время от времени выдает. И вот одна из них мне особенно нравится: если не выпускать свои истинные эмоции наружу, то они будут проявляться очень нежелательно и вовсе не там где надо. Злишься — злись, а не пытайся это замять. Радуешься — улыбайся, а лучше смейся. Больно — плачь. И если мне — взрослому дядьке, подобное не пристало. То уж хрупкой девчушке сейчас точно не помешает. Моя украденная невеста вдруг вздрагивает и принимается ковырять складки своего пышного подола. С интересом наблюдаю за ее манипуляциями, пытаясь сообразить, что она делает. И наконец понимаю, когда она выуживает из складок небольшой мешочек. Будто калита для монеток, но чуть побольше. Беленький, потому я его сразу-то и не приметил. Телефон там. Вот оно что. Собралась на помощь звать. Ну, хоть немного разумных реакций от нее дождался. — Да, пап, — очевидно, отвечает на входящий звонок. — Прогуляться вышла. Тяжело вздыхает, слушая ответ отца: — Ну, пусть пьет дальше, — ровным тоном говорит. — Праздник ведь. Мне просто тамада не понравилась. Я погуляю лучше. Снова замолкает, нервно ковыряя бусины на своем поясе. Бросает на меня короткий взгляд исподлобья: — Все хорошо, папочка. Конечно, никто меня не обидел. Кто посмеет? Я ведь твоя доча, — усмехается, будто пытаясь успокоить отца. — Отдыхайте. Не зря же на свадьбу потратились. Кладет трубку, и вперивает в меня гневный взгляд: — Ну и что тебе надо?! — вздергивает подбородок, стараясь казаться храброй. Да я и так уже оценил. — Убить меня собрался? — А есть за что? — усмехаюсь, приподнимая бровь. — А психам вроде тебя еще и повод подавай? — Кто из нас тут псих еще надо крепко подумать, — едва заметно сокращаю между нами расстояние. — У тебя только что была возможность спастись, пожаловавшись на меня отцу. Но ты почему-то не воспользовалась шансом. — Не могу отца дергать лишний раз, — передергивает плечами раздраженно. — Все еще надеюсь, что ты — ложная тревога. Тогда у меня еще есть шансы вернуться живой, и ему вообще не придется узнать об этом беспределе. А если напугаю его, то неизвестно чем это для него закончится! — В такой ситуации, когда считаешь, что я какой-то маньяк — волнуешься за кого-то другого? — удивляюсь я. — А о тебе кто позаботится? Точеные бровки болезненно вздрагивают. Опять с толку меня сбивает своей странной реакцией. Я будто что-то зацепил. Живое такое. Естественное. — Он не кто-то другой! — рявкает. — Он мой папа! И у него сердце слишком большое. Доброе. И слабое! Вот черт. Нехорошо как-то все это выходит. Однако она будто вынуждает меня снова поверить в человечество, а потому мне совсем не хочется прекращать этот абсурдный по своей сути диалог. — Может, стоит кого-то другого на помощь позвать? — даю ей еще один шанс. — У тебя же там полный зал родни. — Вы меня убивать привезли или мое семейное положение выведать решили?! — шипит она отважно, однако я вижу, как ее потряхивает. — Не убивать точно, — пытаюсь успокоить, хоть и понимаю, что это малоэффективно. — Хочу понять тебя. — Это еще зачем?! Я оказываюсь достаточно близко, а эта странная девчонка будто больше и не собирается сбегать. Страшно представить, что на моем месте сейчас мог бы оказаться реальный психопат… Хотя в ее глазах я сейчас и правда таковым кажусь. Признаться, и в своих тоже. Однако причинить ей вред… даже мысли не мелькнуло. Наоборот. Почему-то хочется ее защитить. Спрятать от всех потенциальных опасностей этого мира. Кажется, именно таковой я сейчас сам для нее и являюсь. Маниакальная навязчивость. В Москве она даже могла попытать счастье в суде с этим определением. Но в деревне с этим явно никто возиться не станет. От того мне почему-то еще страшнее за нее. Сколько народу тут разного… И я сам. Кажется, больше не чувствую тормозов. И правда, зачем мне пытаться понять эту незнакомую мне девчонку? Что-то будит она во мне. То, чего я так долго не ощущал. Заинтересованность? Любопытство? 7. ОНА Да что ему нужно от меня, черт бы его побрал?! — Отвезете меня обратно? — спрашиваю, стараясь не выдавать страха. С больными людьми же нужно стараться говорить спокойно. — А разве ты хочешь? — еще спрашивает мерзавец. — Конечно, хочу! — воплю я, и понимаю, что спокойно у меня вовсе не выходит. — Это ведь моя свадьба! Мой праздник! — Тогда зачем от машины ушла? Поджимаю губы, пытаясь найти ответ. Ясное же дело: от него уйти хотела! Зачем спрашивает? — Признаться, я и похороны повеселее видал, — продолжает нахал. Осознаю, что его глазами моя свадьба и правда вышла не слишком-то… праздничной. Да и моими, признаться, тоже. Но он к этому какое отношение имеет?! — Это не ваше собачье дело! — обороняюсь. — Верните меня на место! — Хорошо, — соглашается вдруг. Мои брови от неожиданности ползут вверх: — Правда? — с сомнением. — Мгм, — кивает он. — Как только поплачешь. Голубые глаза смотрят серьезно. Получается, он не шутит? Да я уже лет пять не плакала! С тех самых пор, как папе диагноз поставили. С чего вдруг перед ним-то должна?! — Вы точно псих! — заключаю теперь окончательно, подрагивая то ли от нервотрепки, то ли от холода, потому что солнце совсем уже скрылось и в хвойном лесу стало довольно свежо. — Допустим, — пожимает плечами. — Я псих, который любит женские слезы. Исполни мою прихоть и верну на место в целости и сохранности. А после ты меня больше никогда не увидишь. — Черта с два! — рычу и разворачиваюсь, чтобы уйти. Мой локоть ловит сильная ладонь и резко дергает, из-за чего я едва не врезаюсь в мужскую грудь: — Достаточно побегали, — строго говорит безумец. — Ноги еще переломаешь. Чего это? Зачем он так? Будто ему и не все равно… Теряюсь на мгновение. А он, воспользовавшись моим замешательством, подталкивает меня назад, и я едва не падаю, когда ноги упираются в ствол повалившегося дерева. Но этот псих придерживает меня за талию и осторожно усаживает на бревно. Непонимающе наблюдаю, как мужчина опускается передо мной на одно колено, не боясь запачкать свои дорогие на вид брюки, и тянется к моим ногам. Гена даже предложение стоя делал, со словами: «Раз тебе так принципиально, сыграем эту гребанную свадьбу уже». Вздрагиваю, когда моих щиколоток поочередно касаются грубые мужские руки, что бережно стягивают с моих гудящих ног одну туфлю за другой. Безумец недовольно цокает, хмуро качая головой, осматривая мои растертые в кровь ноги: — Туфли невесты должны быть максимально удобными. Вот и папа примерно так сказал. Да только удобные и стоят дорого. Не могла же я на них с мамой повесить еще и покупку туфель за пять тысяч. Хватит с них и платья. Взяла пару попроще и отчаянно разнашивала их на мокрый носок целую неделю перед свадьбой. Похоже, не сработало. — Вы больной, — напоминаю я уже больше себе, а не ему. — Просто больной. Но и сопротивляться почему-то не могу. По икрам мурашки разбегаются от облегчения снять тесную обувь. И его горячая ладонь на моей ступне гасит подступающую судорогу. Безумец смотрит мне в глаза своими ясными голубыми. И я начинаю уже сомневаться кто из нас безумнее. И на пьяного, к моему удивлению, не похож. Блин, если Гена узнает, что я тут в гляделки играла с каким-то незнакомцем, и даже не пыталась сопротивляться его попыткам меня раздеть… разуть, — неважно! — он же меня прибьет! Эта мысль меня словно в чувства приводит: — Оставьте меня уже! — вскрикиваю, выдергивая свою ногу из теплого плена. — Валите уже туда, откуда прибыли! Будь то ад, или психбольница, — плевать! — Хорошо-хорошо, — он со мной, как доктор с пациентом говорит. Как-то вкрадчиво, что ли. Поднимается на ноги и зачем-то стягивает с себя пиджак. Холодею. Он раздеваться уже собрался? Зачем это? Явно не в речке купаться. Холодновато так-то. Едва рот не открываю, когда незнакомец нависает надо мной и набрасывает на мои плечи свой пиджак, пропахший его теплом. — Вам лечиться надо, — выдавливаю хрипло, в горле от чего-то болезненный ком собрался. — Я вот как раз этим и занимаюсь, — усмехается. — Думал, ты волнуешься, что макияж потечет. Но ты ведь даже не накрашена толком, — делает паузу, словно изучая меня. — Красивая. Серьезно так смотрит, будто и правда так считает. Шумно втягиваю ртом воздух, вздрагивая от неожиданности: — Убирайтесь. — Мхм, — ловит пальцами прядь моих волос, выбившуюся из общей копны, и как-то уж слишком бережно для маньяка заправляет за ухо. — На комплименты совсем реагировать не умеешь. Видимо не баловали тебя мужчины. Руку от моего лица не отнимает, едва заметно поглаживая мою щеку. Не баловали! К чему мне эти лживые комплименты, если знаю, что далеко не красавица? Да и мужчины, — громко сказано, — потому что кроме Гены я и не встречалась больше ни с кем. А он скуп на пустые слова. Как он говорит: лучше делом доказывать, чем все эти глупости трещать. Работает вот. В город меня сопровождает, когда не занят. Чтобы «городские не подкатывали». На дискотеку ходим почти каждую неделю. Хоть я и не очень люблю это дело. Ничего против танцев не имею, но эти драки, которые там раз через раз случаются, меня порядком нервируют. А особенно то, что Гена неотъемлемый участник этого безобразия. Нападающий, либо разнимающий. Он говорит, это парни так иерархию соблюдают. «Чтобы всякая челядь знала свое место». Бесцеремонная рука сползает на мою шею, осторожно оттягивая повязанный на ней платок, и к моему стыду напрочь отвлекая меня от мыслей о Гене. Кожа мурашками покрывается. А сердце начинает колотиться, словно от притока адреналина, когда вижу, как недобро темнеют голубые глаза. Я понимаю, что он оценивает отметины, оставшиеся от рук Гены. Мне неловко. Даже стыдно. А главное, я не понимаю, почему он так реагирует? Страшно. Будто он что-то нехорошее задумал… Но вопреки моим пугающим ожиданиям, он почему-то трепетно проходится пальцами по моей шее, вынуждая меня шумно сглатывать. Но ком в горле никуда не девается. Мне отчего-то больно. Не физически. Где-то в душе болит. Он будто жалеет меня. А от того становится не по себе. Неужели я ему показалась настолько жалкой, что и правда меня спасти решил? 8. ОНА К глазам слезы подступают, но я вздергиваю подбородок, не позволяя им пролиться на потеху безумца. Отталкиваю от себя его руку. — Что это за реакция, милый ангел? — мягко спрашивает, чем еще сильнее приводит в замешательство. — Не привыкла к заботе? — Привыкла! — огрызаюсь. — К родительской, должно быть, — как-то уж слишком понимающе кивает он. — А с мужем очевидно прогадала. Чувствую болезненный укол. Привычное отчаяние накрывает с головой, вынуждая захлебываться в собственных противоречивых эмоциях. Да что он себе позволяет?! — Не вам судить! — шиплю я, будто обороняясь. — Я вообще-то люблю его! Человек напился просто, а вы тут устроили не пойми что! Кем вы вообще себя возомнили? Проповедником о системе семейных ценностей?! — И папе на него пожаловаться нельзя, — упрямо продолжает он. — Ведь у папы сердце. — Не смейте еще отца сюда приплетать! — взвиваюсь. — Вы Гену не знаете! И меня тем более! — Но плакать некому. Папу нельзя беспокоить. А перед женихом бестолку, — снова попадает в точку, и я чувствую, что задыхаюсь от того, что кто-то произнес всю эту неприглядную правду вслух. — А что насчет мамы? — Маме Галя и без того постоянно плачется! — взрываюсь я, больше не в силах сдерживать истерику. Прячу лицо в ладонях, не желая, чтобы кто-то видел мои слезы. Он будто все знает. Читает все ответы на моем лице, хотя мне казалось, что я давно научилась контролировать свои эмоции. Не люблю я выть без повода! Это для слабачек, которые всех вокруг винят в своих проблемах. А я никого не виню! Сама во всем виновата! Однако слезы катятся по щекам неостановимым потоком. Будто все, что накопилось за эти годы. Слабачка! Чего ревешь? Ну-ка прекращай! Ты свою жизнь сама выбирала. Никто не заставлял. Сама отказалась учиться ехать в город, когда папа предлагал. Заочку выбрала, лишь бы не уезжать далеко. Вот, еще и трусиха к тому же! И Гену обнадежила из-за своих принципов! Отдалась бы уже ему, и не было бы всего этого кошмара сегодняшнего! Цирк просто! Терпеть не могу свадьбы! Это ведь все театр про то, как двое займутся непристойностями. И зачастую уже далеко не в первый раз. Зато официально! Вот и чего теперь слезы пускать? Сама ведь на этот цирк согласилась! Сама проблему на пустом месте создала! Бревно немного проседает под весом безумца, когда он усаживается рядом со мной. Притягивает мою голову к своей груди, а я не могу противиться. Только всхлипываю истерично. — Вот так, — шепчет он, поглаживая мои волосы. — Умница. Бездумно вцепляюсь пальцами в его рубашку, утыкаясь мокрым лицом в колючую шею, не в силах сдержать болезненного стона. — Нужно было раньше это сделать, маленькая, — его голос такой понимающий, что я на секунду успеваю и забыть, что он совершенно посторонний человек. — Тогда бы и не было так больно. Все проблемы из-за меня. Говорила мне мама, что я — девочка-катастрофа! Порчу все, к чему прикасаюсь! — Я устала! — почти кричу в его воротник, что уже промок от моих слез. — Устала!!! — Кричи, — гладит мою спину. — Кричи, малышка. Сейчас легче станет. — За что вы так со мной? — до боли в пальцах сжимаю его рубашку. — Что я вам сделала?! — Ты мне понравилась, — отвечает он спокойно. От неожиданности икаю и отстраняюсь, заглядывая в голубые глаза. Даже в сумеречном свете вижу, что они серьезны. — В смысле? — переспрашиваю, потому что надеюсь, что неправильно поняла. Взрослый мужчина. Огромный как скала. И вынуждена признать, красив, как сам дьявол. Да он ведь меня не знает совсем. Как я могу ему нравиться? Мой взгляд мечется в полутьме по его лицу, пока я пытаюсь понять наконец в чем подвох нашего странного знакомства. Может в рабство меня продать хочет? На органы? На панель, в конце концов? В лесу становится совсем темно, а потому мое воображение начинает играть со мной злую шутку. Мерещится, будто глаза незнакомца как-то подозрительно пристально следят за моими губами. Глупости, Соня. Чужая жена. Из деревни. Даже работу себе нормальную найти не могу. А он вон весь какой… На кой я ему сдалась? Так не бывает. Нужно реально смотреть на вещи. А глупые мечты о принцах, которые на голову свалятся и спасут принцесс от всех бед, стоит оставить для деревенских дурех! Он точно что-то не то имеет в виду! Хаотичный поток мыслей схлопывается вмиг, когда чужие губы находят в темноте мои… Не успеваю сдержать странный стон, что врывается в рот безумца, и возвращается ко мне его голодным рыком. По телу прокатывается обжигающая волна. Огромная ладонь запутывается в моих волосах, тогда как вторая, крепче сжимает мою талию. Притягивает ближе. Оказываюсь на его коленях, в согревающих объятиях. В мой рот проникает горячий язык, и я будто по инерции прохожусь по нему своим. Что я творю… Что я творю, мамочки?! Замуж вышла! Сегодня только замуж вышла, бессовестная! Упираю руки в жёсткую мужскую грудь. И к моему удивлению незнакомец поддается: — Боже, какая же ты потрясающая, — окутывает меня своим бархатистым баритоном, и с каким-то остервенением снова впивается в мой рот. Он согревает меня собой, не позволяя опомниться. Кутает в свой пиджак, будто желая уберечь от всего на свете. Ангел. Красивая. Теперь вот потрясающая. Я в жизни столько комплиментов не слышала… Сумасшедший незнакомец, который украл меня с моей свадьбы. Привез в лес. Заставил разрыдаться, как маленькую. Разул. Посмел обнять. Целовать… Чувствую, как он отодвигает платок с моей шеи. Требовательные губы отрываются от моего рта и спускаются ниже. Бездумно откидываю голову, позволяя ему стереть с моей кожи следы от грубых прикосновений Гены. Безумие какое-то… Я ведь уже чужая жена. Так нельзя. Нужно немедленно остановить его. Или… себя? 9. ОНА Не успеваю опомниться, когда мы оказываемся в его машине. Почему я не отталкиваю его?! Я ведь даже имени его не знаю! Кто он? Откуда взялся? Но я уже лежу перед ним на откинутом сиденье, а он нависает сверху. Целует мою кожу, в глубоком вырезе корсета, вынуждая все тело покрываться мурашками. Так нельзя, Соня… Нельзя! — Не надо, — предпринимаю я попытку. Слишком неуверенную, пожалуй. Упираю руки в его жесткую грудь, вынуждая мужчину отстраниться. Подчиняется. Заглядывает мне в глаза, которые кажутся одурманенными в свете приборной панели. — Не бойся, — трепетно проводит шершавыми пальцами по моему лицу. — Я тебе покажу, как тебя любить должны, ангел. Нежно. Любить? О нет-нет-нет… Речь далеко не о той любви, дуреха! Ты ведь Гену любишь. И он тебя! Очнись! Сердце колотится, как сумасшедшее. Чувствую себя слишком незащищено перед ним. И даже как-то глупо. Я ведь не могу дать ему то, чего он определенно сейчас хочет. У меня-то и опыта нет, а он вон какой… Уже когда я почти собрала в кулак всю свою решимость, его голова вдруг скрывается под подолом моей пышной юбки. Зачем он… В смысле… О черт! Тело словно электричеством пробивает, вынуждая непроизвольно выгнуть спину. Вцепляюсь пальцами в края кресла, кажется оставляя царапины на кожаной обивке. С губ срывается высокий стон… Где-то на задворках сознания еще бьется разумная жилка. Гена. Гена… Помнится, Гена говорил, что подобные ласки унизительны для мужика. Однако незнакомец сейчас явно не чувствует себя униженным. Наоборот. Он будто полностью владеет ситуацией. И моим телом в том числе. Я бы даже если захотела сейчас не смогла бы вырваться. Горячие ладони крепко удерживают мои бедра, чтобы я не ерзала. Но это просто невыносимо… Стыд острыми спицами колет где-то в районе затылка, тогда как по позвоночнику растекается теплая патока. Никогда подобного не испытывала. Он наконец прерывает сладкую пытку, выныривает из-под подола и нависает надо мной, с той же жадностью впиваясь в губы. — Ты восхитительна, — хрипит он в мой рот. Я слышу шелест фольги и с удивлением понимаю, что назад дороги нет. Он даже безопасностью озаботился. Мне его не остановить. Да и было бы желание. Вернее, желание есть. Но совершенно не то, которое подходило бы украденной невесте. Хочу узнать, как меня нужно любить… Соняяя… Позорище. — Не надо, пожалуйста, — шепчу я в надежде, что хотя бы он найдет в себе силы остановиться. — Я ведь замуж… вышла… Связки сдавило от стыда. — Плевать, — подцепляет кончик моего носа, и коротко целует в губы, как и я, задыхаясь от тяжелого дыхания. — Если ты только захочешь… будешь моей. Можешь даже ничего не говорить. Просто останься со мной… Уже плохо соображаю, о чем он говорит, но в каждом его прикосновении столько нежности, что тело буквально просится в его мощные, но удивительно бережные руки. И он это чувствует. Подается ко мне, прижимая всем своим весом к сиденью. Чувствую, как хрустит ткань моих трусиков. И это на мгновение приводит в чувство. Однако он не дает моей совести пробудиться. Отвлекает поцелуем. И я понимаю, что уже сама подаюсь ему навстречу. Один рывок. Больно. Но не настолько, насколько я себе это представляла. Хотя может все дело в этих губах, что словно болеутоляющее скользят по моей коже. Или же в голосе, что время от времени шепчет что-то неразборчивое, успокаивая меня одним своим тембром: — Где же ты раньше была, девочка, — прикусывает мочку. — Сокровище мое… пряталась от меня… Мне нравится. К моему стыду… мне очень хорошо с ним. Мое тело содрогается от удовольствия. Бесстыдно зарываюсь пальцами в темные волосы. Вцепляюсь губами в колючую кожу на его мощной шее. Прохожусь по ней языком, прямо как это делал он, вызывая эту смущающую дрожь в теле. Хочу, чтобы ему тоже было хорошо со мной. Хочу быть взаимна за удовольствие, что он дарит мне. — Будь моей, девочка, — хрипит он у моего уха. — Умоляю… Только будь моей. Я заберу… В моей голове начинают взрываться фейерверки, и весь мир будто исчезает, тогда как я проваливаюсь в бездну, испытывая нечто сродни эйфории от свободного падения. Вот и все. Я так долго береглась, чтобы на собственной же свадьбе отдаться другому? Судя по ощущениям, я ни о чем не жалею. Ой, дура!!! Открываю глаза, в надежде, что это все мне только приснилось. Перед глазами мелькает приборная панель, а моя рука в горячих силках крепкой мужской ладони. Перевожу боязливый взгляд на обладателя огромной лапищи и едва на месте не подскакиваю. Дьявол! Не приснилось! Спит. Ну хоть что-то в мою пользу. Нереально красивый. Таких обычно по телеку показывают. А тут на мою голову свалился. Я же для него развлечение, не больше. Уж если наши парни бесконечно спорами развлекаются, то уж городским мажорам тем более — не чуждо. Рассвет уже. Вот же натворила я делов… И что теперь делать?! Как я Гене в глаза смотреть буду? Спокойно. Надо для начала его найти, только зайду домой переодеться, на платье остались пятна крови. Стыдоба. Чувствую, как лицо горит. Бросаю короткий взгляд на безумного незнакомца, стараясь запечатлеть его образ в голове и дергаю ручку двери. Он ведь обещал, что мы больше никогда не встретимся. Прощай, джин. Кажется, где-то глубоко внутри, я уже все решила… 10. ОН Несколько месяцев спустя… — Ну, Ром, мама уже подъезжает! Ты же не можешь работать вечность? — ноет Лина у моего стола. — Могу, — отвечаю равнодушно, даже не поднимая на нее взгляд. — Именно этим я и занимаюсь. И помнится я просил не входить в мой кабинет, когда я занят. Все неотложные вопросы мы можем решить и по телефону. — Выходи, как закончишь! — фыркает Лина, и вылетает из моего кабинета. Да, все как раз так. Лишь бы не отвлекаться от работы. Тут хорошо и привычно. И этой пустоты не ощущается. У моего мозгоправа возникла новая тупейшая идея. Он рекомендовал мне обзавестись семьей, после того, как послушал, какое наваждение со мной случилось на чужой свадьбе, — об этом вообще лучше не думать… А почему бы нет, решил я. Вряд ли есть куда хуже. Потому, недолго думая, позвал замуж единственную близкую мне женщину — Лину. Мы условились, что свадьбы как таковой не будет. Распишемся по-тихому, и она переедет ко мне. Но все пошло не по плану, как только я сделал ей предложение. Во-первых, она не стала дожидаться штампа в паспорте, и еще за пару месяцев до назначенной даты переехала ко мне. Бесит. Но мой психолог — шарлатан, говорит, что семья складывается именно тогда, когда двое выходят из зоны своего комфорта и идут навстречу друг к другу. Ну ок, попробуем. Хотя пока я только из себя выхожу, из-за вечного присутствия кого-то в моем обычно пустом доме. Второе, что пошло не по плану, это маниакальная любовь Лины с ее мамой. Я просил никого не звать на роспись, а по возможности и вовсе не сообщать никому о нашем решении. И тому, по сути, тоже послужил причиной мой летний «срыв». Но Лина тут же ударилась в слезы: «невеста должна иметь возможность обнять мать, когда покидает отчий дом». Я, конечно, предпринял попытку ее урезонить, напомнив, что отчий дом она покинула уже лет семь назад, да и отчий — от слова отец, а о нем она вообще редко упоминает. Хотя мне почему-то заочно по душе этот неизвестный мужичок. Куда больше чем будущая теща, с которой Лина чуть ли не ежедневно трещит по телефону. — Только мама, клянусь! — заверяла меня Лина, когда мы в очередной раз заговорили о свадьбе. — Папа в силу здоровья просто не поедет. Точно. «У него сердце большое, доброе и слабое», — подсказывает нежный голос из моих воспоминай, что я всячески пытаюсь блокировать. — Он же сердечник, — озвучиваю. — О, разве я рассказывала? — удивляется она. Вообще нет. Не рассказывала. Она вообще мне как назло ни о ком, кроме своей матери не рассказывает! Соня… Все что мне осталось от НЕЕ. Ее имя. Хотя оно и к лучшему. Девочка свой выбор сделала. И я не вправе и дальше портить ей жизнь. И без того наломал дров… — А сестра? — спрашиваю я, боясь даже пробовать произносить ее имя вслух. Кажется, взорвусь. С ума сойду. — Она папу ни за что одного не оставит, — отвечает, и я не могу сдержать облегчённого вздоха. Не выдержу встречи с ней. Опять глупостей наделаю. — Даже в общагу отказалась переезжать, лишь бы с папочкой остаться, — продолжает Лина. — Боится за него. Хотя мне кажется это уже перебор. Одна мысль, что такой ангел живет со мной на одной земле, вселяет веру в человечество. А я запятнал ее. Скот. Я же ее с первого взгляда будто разгадал. И страшно представить, как эта невинная девочка себя корила за случившееся. А ведь только я виноват. Ей стоило разбудить меня и высказать все, что думает. Но она просто сбежала… Тем утром я проснулся в одиночестве. Понял, что напугал. Подумывал даже, что стоит ждать по свою душу ментов. Борщинул, не спорю. Набрал тогда Лине, и как бы промежду прочим спросил, где же сейчас невеста. — Так ясно где, — усмехнулась она. — Мама говорит она с рассветом пришла, переоделась и снова к своему мужу умчалась на всех парах. Сказала сегодня не ждать. Счастливые! Каких усилий мне стоило не сорваться, чтобы поехать за ней. Не попытаться доказать, что она достойна лучшего, чем это дерьмо… Но разве властен один человек над желаниями другого. Я вот даже с собственными не в силах совладать. Бездумно пялюсь на фотографию, что стоит на столе, когда будто наяву слышу голос той, что во мне вызвала неестественную одержимость. — Ой, извините… Замираю. Даже дыхание задерживаю неосознанно. Чертовка, она теперь мне еще и галлюцинациями докучать будет. Мало мне, что я от мыслей отделаться до сих пор не могу, как не стараюсь. Из какого-то непонятного гипнотического транса меня выдергивает хлопок двери. Поднимаю очумевший взгляд. Нет никого. Даже если ее голос мне и почудился, то дверь уж точно хлопнула вполне натурально. Неужели она все же приехала? Лина ведь клялась, что никого кроме матери не будет… Поднимаю со стола телефон и набираю своей будущей жене: — Мать встретила? — неосознанно поднимаюсь из кресла и прохожусь к двери, будто желая убедиться, что мне показалось — Да! Я вот маме дом показываю. Ей понравилась мансарда с кинотеатром. Говорит, надо будет взять на вооружение и тоже телевизор на чердак переставить, — смеется. — Ты скоро? — Она одна приехала? — Ну конечно, — удивляется. — Как договаривались. — Ясно, — кладу трубку и открываю дверь. Ну и что это было? Лина в мансарде. Прислугу я в доме не держу, хотя Лина и отчаянно пытается с этим укладом побороться. Сквозняк? Хмм… До моего слуха доносится шум воды из-за двери, что ведет в гостевой туалет, который почти напротив моего кабинета. Приведение мое… Походу и правда крыша едет. Я буквально кожей ощущаю ее присутствие. По коридору протянулся шлейф ее аромата. Лимонная мята. Шкура дыбом встает, будто от какого-то сладкого предвкушения… Дверь из туалета отворяется, и прямо мне навстречу выплывает мой ангел. 11. ОН Мерещится? Точно голова поехала. Лина ведь отчетливо сказала, что только мать приехала. Но как же я сейчас благодарен за этот глюк… — Соня, — пожалуй впервые произношу это имя вслух. Мне нравится, как оно прокатывается по языку. — Сонечка… Подступаю ближе и накрываю хрупкие плечи ладонями. Затягиваюсь ее запахом, прикрывая глаза от удовольствия. Сумасшествие. — Мой ангел, — выдавливаю охрипшим голосом, — ты пришла, чтобы мучить меня? Мое видение молчит. Должно быть так и ведут себя галлюцинации. Плевать уже. Целую тонкую шею, наслаждаясь своим безумием. — С ума меня свела, чертовка. — Вы ведь первый это начали… — вдруг отвечает она. Поворачиваю ее к себе и впиваюсь в губы нетерпеливым поцелуем, согревая ее прохладные щеки в своих ладонях. Как же я этого ждал… Она поддается. И это такой кайф. Мне столько нужно ей сказать, пока снова не исчезла. Отстраняюсь: — Я все время думал о тебе. — И я… — теплом прокатывается по всему телу такой желанный ответ. — Тогда почему выбрала своего этого жениха? — злюсь. Хотя бы на этот мираж я ведь имею право разозлиться! — Я не… — замолкает, встрепенувшись. Переводит взгляд в холл, и я буквально вижу, как стекленеют ее глаза, пряча настоящие эмоции за непроницаемой маской. Упирает ладошки мне в грудь отталкивая. И столько ненависти от нее чувствую, что кажется сейчас захлебнусь. — Так вы и есть… жених Гали?! — шепчет сдавленно. Какого… Черт! Пытаюсь прийти в себя, но выходит плохо. Это она. Во плоти и крови. Собственной персоной передо мной. А вовсе никакой не глюк, придурок! Дьявол, да лучше бы у меня крыша съехала! — Соня? — как последний идиот, переспрашиваю я. — Лина же заверила, что ты… Лина — сука, как смела меня обмануть! Я ведь и свадьбу-то отказался играть, только чтобы ЕЕ снова больше не встретить! Херни опять не наделать! Сколько минут прошло, как я ее увидел? Ну и как?! Не наделал ли случайно?! Теперь и вся ее ненависть вполне объяснима. — Глупая… Зачем ты приехала?! — рычу, понимая, что не на нее сейчас должен злиться. И даже не на Лину. Сам виноват во всем! План заведомо был идиотским! Рано или поздно это должно было случиться. Не поцелуй. Наверно… Встреча эта нежелательная. Но я рассчитывал избегать ее покуда это будет возможно. Пока не остыну к ней. Признаться, когда делал предложение Лине, надеялся, что к назначенной дате свадьбы уже должен выветриться образ Сони из головы. Ан-нет… Он не только не выветрился. Будто засел еще глубже и настолько укоренился в моем сознании, что каждый день «после» становится все невыносимее. Вот теперь смотрю на нее, и осознаю, что только сейчас в полной мере вдохнуть смог. Только вот эта плохо скрываемая ненависть в прекрасных серебристых глазах не позволяет выдохнуть. Обидел. Я ведь грубо поступил тогда. Она просила остановиться, но я будто и не слышал ничего. Зато отпечатались в моем сознании так эти ее просьбы, что порой спать не могу. Корю себя за то, что натворил. А теперь еще и предстал перед ней в роли жениха ее сестры. Черт! — О, Сонь, и ты тут? — слышится голос Лины совсем близко. — Уже познакомились? — Мы знакомы, — цежу я, не отрывая взгляда от девушки, что украла мой спокойный сон одним своим существованием. — А, точно! Вы же на Сонькиной свадьбе даже потанцевать успели, — вспоминает Лина начало той фатальной встречи, и подхватывает меня под руку. А меня коробит. От Лины. От одной только мысли о том, что Соня чужая жена. — Ну не злись, Ром, — продолжает нудить Галя. — Я правда не думала, что они всем скопом приедут. Думала только мама… — Мужа своего тоже привезла? — бездумно спрашиваю я, продолжая таранить Соню пристальным взглядом. Равнодушно не выходит, в голосе буквально сочится неприкрытая беспочвенная ревность. Благо родители задержались в холле. А Галя как всегда слишком занята собственной персоной, чтобы расценить в этом вопросе угрозу для нашего будущего брака. Хочу, чтобы она ответила, что развелась со своим этим хмырем! Я сейчас буквально продумываю план, как мне украсть ее. — Да ну, Ром, — продолжает отвечать за Соню Лина. — Гена ведь без продыху работает! Ну не ворчи. Только родные. М? Лицо моего ангела непроницаемо. Только дыхание нарочито глубокое, что заметно даже под несуразной безразмерной курточкой. И серебристые глаза глядят обвиняюще. Должно быть этот Гена потрепал ей нервы за сорванную первую брачную ночь. И даже несмотря на это — она ведь его выбрала. Может порвать помолвку, и увезти Соню куда подальше? Как же я хочу. Прямо сейчас, закинуть ее на плечо и уволочь. Спрятать от всех! Позволить ей высказать все, что она обо мне думает. И судя по тому, как я быстро научился разгадывать ее эмоции, ей сейчас явно многое есть что мне сказать. А она просто разворачивается и топает в сторону холла, где ее мать что-то ворчит на отца. Вижу, как она подхватывает мужчину под руку: то ли его держит, то ли сама поддержки ищет. — Комнату родителям покажи, — велю я Лине, понимая, что надо срочно избавиться от лишних глаз, пока меня не взорвало от этой непредвиденной встречи. — Так я же маме уже показала спальню на втором этаже, которую мы с тобой обсуждали. Дальше они сами разберутся. — Другую комнату. На первом надо! — Зачем это? — искренне недоумевает Лина. Закатываю глаза и наконец перевожу взгляд на свою невесту: — Галя, отец до сих пор дальше холла не ушел, потому что отдышаться не может. По-твоему, несколько раз в день ему будет комфортно подниматься на второй этаж? Выхожу из коридора, желая поприветствовать родителей Сони. — Устал? — бормочет она тихо отцу. — Может лучше домой вернуться? Сбежать от меня хочет. — Да что ты, дочка, — выдыхает он. — Мне бы полежать. Да пойдем погуляем. Город посмотрим. Это я просто с дороги утомился. Отдохну и все хорошо будет. Ты же у меня Москву и не видела толком. — Насмотрелась уже, — слышу, что голос дрожит. Слежу за пальчиками, что от безвыходности начинают расстегивать балахонистую куртку. — Лина вам покажет вашу комнату, — обращаюсь к родителям. — А я Соню провожу… Осекаюсь, когда мой ангел стягивает с плеч курточку, и моему взгляду предстает нечто удивительное. Округлый животик, что при миниатюрной фигурке Сони кажется весьма выдающимся. Беременная… — Не утруждайтесь. РОМАН, — едва ли не по буквам, впервые, выговаривает мое имя и растягивает свои пухлые губки в неестественной улыбке, вынуждая меня задохнуться, словно от удара под дых. — Вы укажите направление. А я сама как-нибудь разберусь. 12. ОН В душу закрадываются противоречивые чувства. Нежность. И необузданная ревность. У нее будет ребенок. Но не от меня. Не украду. Она явно для себя решила, чего хочет от жизни. А вернее — кого. И это не я. Она носит ребенка от своего мужа. И бог свидетель, как я теперь жалею, что тогда воспользовался с ней защитой. Сейчас бы они были моими. И ребенок, и Соня. — Вас можно поздравить, Соня, — выдавливаю я сухо. — Ваш муж явно не стал откладывать в долгий ящик вопрос с продолжением рода. Если бы она только отказалась от этого своего Гены, я бы весь мир положил к ее ногам. И ребенок ее жил бы как в сказке… Я конечно мог бы заставить ее сделать выбор в мою пользу. Но не хочу, чтобы она стала несчастлива из-за меня. Достаточно уже наворотил. — Ой, и не говорите! — усмехается мать Лины. — А Галина не рассказывала, что скоро теткой станет? Конечно нет. Она кроме как залипать в соцсетях, снимая свои ролики бесконечные, и трещать с матерью и подругами по телефону вообще мало рот открывает. А я ведь считал это плюсом. Могла бы и поделиться, что сестра беременна. Хотя я и сам не знаю, что мне проку от этой информации. Но кажется я бы хотел знать о ней все. Как живет, что ест, чем занимается… — Когда только успевают? — мать Гали определенно куда более охочая до разговоров, нежели все ее семейство. — Генка, чуть свадьбу отгуляли, на заработки в Москву отправился. Вроде они знаки дорожные ставят. Молодец парень! Она все продолжает говорить, и я буквально слышу, как скрежещут мои зубы от каждого ее слова. Что делать, если я завидую простому деревенскому пацану? Я сам готов идти дорожником работать, согласись она из-за этого стать моей. Где та касса, в которую я мог бы отдать все что имею, взамен на ее сердце? Но она же сказала, что тоже думала обо мне… Конечно, думала, кретин! Разве легко забыть о насильнике? Кажется, голова готова взорваться от угнетающих мыслей. Стоило ее снова встретить, как во мне будто чеку выдернули, пробуждая неистовое желание жизни. С ней. Но такого варианта нет. А без нее я пытался. Только в еще большую яму себя загнал, решив попробовать выстраивать жизнь «как все», лишь бы отвлечься. Очевидно мой план развеять апатию, женившись на Лине не сработал. Я только то и делаю, что, глядя на свою невесту, пытаюсь уловить в ее образе черты ее сестры. Не нахожу, того чего ищу. От того только бешусь еще сильнее. Я считал, что это выход. Но это тупик… Порвать. Немедленно! Разорвать помолвку, и больше никогда не сталкиваться с этим семейством. Но тогда ведь у меня больше не будет повода увидеть ЕЕ… И не будет возможности заполучить ее прощение. Она ни за что не подпустит меня к себе, после всего, что я наделал. — Хорош муж, — не без сарказма вклинивается в несмолкаемую трескотню матери голос отца. — Бросил жену беременную, и даже носа не кажет. Даже как-то хорошо стало на душе после этих его слов. Вот оно как? Муженек не балует визитами свою молодую жену? Тогда уж тут вопрос, кому больше повезло. Ведь она сейчас со мной. А не с ним. Значит не засыпает мой ангел каждую ночь в чужих объятиях. — Ну а как же! — восклицает Татьяна Петровна. — Семью ж молодую кормить надо. — Скажешь тоже, — отмахивается отец. — Соня сама на подработках перебивается. Лишь бы не слушать твое ежедневное ворчание, что даже замуж вышла, а все на шее у тебя сидит. А от Гены ни копейки… — Так он же наверно копит! — не уступает мать. — Чтобы семью свою жильем обеспечить. Да и кредиты у него… Семья. Почему-то в сложившемся контексте меня коробит от этого слова. Я бы мог дать все что ей необходимо, и даже больше, по щелчку пальцев! Хм. А ведь и правда… И если уж не любовь. То по крайней мере прощение я в силах заслужить, если постараюсь. — Федор Михалыч, — обращаюсь к отцу Сони, зная, то, что я собрался предложить она точно оценит, — раз уж вы уже все равно выбрались в Москву, давайте-ка сердечко ваше проверим? Вижу, как серые глазки загораются надеждой. Ну наконец-то хоть эта ненависть притупилась. Должно быть несколько меркантильно с моей стороны пытаться таким образом купить прощение, но мне это просто необходимо. Да и, признаться, мне и правда импонирует этот мужичок. А особенно то, что он вроде как за Соню. — Ой, как же мне с зятьями везет! — всплескивает руками будущая теща, складывая ладони перед грудью. — Вы ж наш благодетель! — Не нужно, сынок, — отмахивается отец. — Как говорится, кому сколько отмеряно… Я век хороший пожил. Вот если хочешь дело доброе сделать, ты лучше Сонечку проверь в ваших клиниках. Чтобы внука она мне здорового родила. А-то уже рожать скоро. А она раза три всего-то у врача бывала за всю беременность. — Папа, — стыдливо одергивает отца Соня. Киваю, чувствуя облегчение от того, что мне хоть немного удалось сбить ее воинственный настрой: — И Сонечку проверим. И вас заодно. — Не траться лишнее, — не уступает Федор Михалыч. — Нынче медицина — удовольствие не из дешевых. Лина хихикает, явно не разделяя взглядов отца: — Пап, ну это для тебя целое состояние, а для Ромы-то — пустяк. Кстати, отличная идея! Оно бы тогда и маме не помешало обследование какое. И правда уж, раз приехали… — Ты сначала сама заработай на этот пустяк, а потом предлагай, — осаживает ее отец. — Скора ты чужими деньгами распоряжаться. — Федя, Федя, — с некой укоризной одергивает мужа за локоть Татьяна Петровна. — Что-то ты разошелся. Веди нас, Галюсь, в комнату. Отцу просто отдохнуть надо. Мне неловко. И за себя. И за Галю. И за то, что старик явно из гордых, — сам мою помощь принять отказывается. Но за дочку просит. А я и благодарен ему, что он сам попросил. Предложи это я — она ведь тоже откажется. Буквально по глазам вижу, когда мы остаемся наедине посреди холла, что кроме помощи отцу она от меня больше ничегошеньки принимать не намерена. Ну это мы еще посмотрим… — Позволишь тебя проводить? — спрашиваю, сильно сомневаясь, что она попросту не пошлет меня. Хмурится. И я рад, что стоило остальным скрыться из виду, как на ее лице стали проступать настоящие эмоции. Губы поджимает и глаза опускает. Нервно теребит оборку на кофточке, натянувшейся на животике. Кажется, словно спросить что-то хочет, но не решается. Наконец неуверенно кивает, отвечая на мой вопрос: — Проводите. 13. ОН Сонина родня скрылась в правом крыле дома, тогда как я снова сворачиваю в лево, туда, где я еще несколько минут назад совершил очередную ошибку по отношению к своему недоступному ангелу, — поцеловал ее. Прохожу мимо двери, за которой скрывается мой кабинет и останавливаюсь у следующей. Это как-то неосознанно выходит. Но хочу, чтобы она была как можно ближе. А я практически все время провожу в своем кабинете. Особенно с появлением в моем доме Лины. Толкаю дверь, кожей ощущая, что Соня следует за мной. — Твоя комната, — сухо выдавливаю. Нерешительно проходится по мягкому ковру, будто боясь его запачкать, и останавливается напротив меня вполоборота, пока я плотно прикрываю дверь. Не спешит поворачиваться. — Роман, — строго так произносит мое имя, вновь принимаясь теребить оборку на своей кофточке. — Насчет отца… если я уговорю его на обследование, вы не откажетесь потом от своих слов? Поможете ему? Поднимает на меня умоляющий взгляд. Но я вижу каких трудов ей стоит скрывать презрение. — Не откажусь, я сделаю все возможное, чтобы помочь ему, — отвечаю уверенно. Естественно. Ведь это мой едва ли не единственный шанс на прощение. Даже не сомневался, что причина, по которой она хоть немного сменила гнев на милость, кроется именно в этом. — Спасибо вам, — выдавливает благодарность, а мне от самого себя противно становится, что ей приходится передо мной-мудаком на свою гордость наступать. — Может я еще могу что-нибудь для тебя сделать? — ну же, пожалуйста. Дай мне такую возможность. — Больше ничего не нужно, — опускает глаза и отворачивается, вроде давая понять, что разговор окончен. — Вы и так уже сделали больше, чем надо было… И эта ее фраза последняя, как очередная спица в мою и без того уже пострадавшую совесть. Знаю я, что глупостей наделал, но позволь ты мне все исправить! Черт побери… Не сразу понимаю, что нарушил безопасную дистанцию. Подошел слишком близко, и это может добром не кончиться. Руки, без ведома мозга, тянуться к съежившейся девушке. Насилу вынуждаю себя остановиться. Ладони так и зависают в считаных сантиметрах над хрупкими плечами. Чувствую ее тепло. Но не могу прикоснуться. Не имею права. — Прости меня, Сонь. — Никогда, — без ножа режет она, — никогда больше не говорите ничего подобного. Вам не за что просить прощения, потому что между нами никогда ничего не было. Хочет все забыть. И меня заставить. Ладони сами в кулаки сжимаются. А я даже перечить ей в этом не могу. Клянусь, лучше бы она на меня тогда заяву накатала! Чем теперь делать вид, что я никогда не держал ее в своих руках. Не целовал… Она шагает вперед, отстраняясь от меня только сейчас: — Никогда не подходите так близко к своей свояченице, не то люди могут подумать что-то недоброе, — будто назло говорит, поднимая во мне бурю протеста, которая попросту перерастает в неприкрытую ярость. — Мне плевать, что подумают люди, — шиплю. — Мне важно только твое мнение… Она поворачивается так резко, что я едва не давлюсь своей злостью. — Мое мнение?! — усмехается недобро. — Что ж, вот вам мое мнение! Стоило сразу представится женихом моей сестры, чтобы я не чувствовала теперь себя настолько отвратительно! — Черт, — понимаю, насколько все запуталось, и пока подбираю слова, на автопилоте шагаю ближе к ней. — Я не был тогда ее женихом… — Это неважно! — взрывает ее. — Жених, парень — вы изменили моей сестре с-со… мной. Последнее она уже шепчет едва ли не в истерике. — Сонь, все было не так. Если тебя это хоть немного успокоит, тогда мы с Линой были просто друзьями, — пытаюсь объясниться. Вижу, что ей хочется мне поверить. Даже рот приоткрывает, словно от удивления. Или же облегчения. Смотрит долгим испытующим взглядом. — Клянусь, — зачем-то добавляю я. — Хочешь, спроси у Гали сама. Хмурится, и отводит взгляд, в котором в миг потухла какая-то едва уловимая надежда. Дрожащей рукой поглаживает животик, будто пытаясь успокоить и малыша, и саму себя заодно. А я до скрипа челюсти сжимаю, борясь с желанием сделать тоже самое. — Это все — больше не имеет значения, — решается она. — Кем бы вы ни были тогда — сейчас вы мой будущий зять. Поэтому я очень прошу вас больше никогда в жизни не вспоминать о том, что тогда произошло, — ее голос будто теряет силу с каждым произнесенным словом. — Забудьте, пожалуйста. А мое прощение вам и не нужно. Раз вы не изменяли моей сестре, значит ни в чем и не провинились передо мной. Я сама виновата в том не меньше… Все же не могу удержаться. Протягиваю руку и касаюсь шелковых волос: — Ни в чем ты не виновата, мой ангел. Поднимает на меня глаза. И я невольно задерживаю дыхание, видя, что в них собрались слезы. — Что я наделала? — ловит ртом воздух. — Эй-эй, тише, маленькая, — обхватываю ее лицо ладонями. Закусывает губку, прикрывая глаза, словно не в силах даже видеть меня. Пытается подавить болезненный стон, но он все же срывается с ее губ. Прижимаю ее голову к своей груди, чувствуя, как Соня всем телом содрогается от рыданий. Целую в макушку. И мне страшно. Девочка, которую я с трудом вынудил поплакать, выкрав ее с собственной свадьбы, теперь вдруг плачет, едва увидев меня. Настолько меня боится? Что же я наделал… — Я больше не трону, Сонечка, — бормочу я, уже догадываясь, каких трудов мне будет стоить сдержать это обещание. — Никогда больше прикоснуться не посмею. Ты только не бойся меня. Умоляю… 14. ОНА Катастрофа! Вот что я наделала. По нервам лупят все те недолгие часы, что мы провели с этим мужчиной. И те долгие, в которых я мечтала, что мы однажды снова встретимся. Как я расскажу ему о нашем малыше. Ничего не стану требовать. Просто казалось, он имеет право знать… Но не теперь. Я не могу разрушить жизнь своей сестры. Только вот, что я буду делать, когда наш сын родится и вдруг будет похожим на своего «дядю»? Меня буквально разбивает истерика, и я все не могу успокоиться. А он сжимает так крепко. Кажется, я плачу даже не от того, что наделала. Ведь былого не воротишь. И как бы это эгоистично не звучало — я не жалею о том, что мой ребенок от Ромы. А плачу сейчас скорее от того, что боюсь. Боюсь, что он меня вот-вот отпустит. И я больше никогда не позволю ему вот так меня обнимать. Все тот же страх вынуждает вцепиться пальцами в воротник его рубашки. Приподняться на носочках, чтобы уткнуться носом в его шею. Спрятаться. И запах его почувствовать. Напоследок. Ну почему же именно с ним мне так хорошо становится? Почему именно с Ромой я могу себе позволить дать волю эмоциям? Почему именно в объятиях жениха своей сестры я чувствую себя так… не знаю, защищенно что ли? Что это за наказание?! Но вместо того, чтобы меня отпустить, он вдруг подхватывает на руки, бормоча что-то успокаивающее в мои волосы. Опускает меня на кровать и присаживается рядом, снова поглаживая меня по голове. — Почему ты сразу на меня не заявила, если я тебя так сильно напугал? — спрашивает он тихо. Даже не понимаю толком, о чем он говорит, потому и ответить нечего. Заявила куда? За что? — Хочешь, чтобы я ушел? Нет. Не хочу. Но и сказать это вслух не имею права. Поэтому тупо молчу, стараясь всхлипывать потише, чтобы слышать, что он говорит. — Если скажешь, что не хочешь меня больше видеть, я разорву помолвку и никогда больше не попадусь на глаза твоей семье. Давлюсь очередным всхлипом и в ужасе распахиваю глаза: — Нет, — первый порыв весьма эгоистичный: я хочу иметь возможность хоть изредка видеть его! Но затем разум все же берет верх: — В-вы не можете бросить Галю из-за меня! Больше никогда не говорите ничего подобного. Голубые глаза напоминают грозовые облака, едва ли не становясь серыми, когда он хмурится: — Ответь мне, почему ты не заявила тогда на меня в полицию? — З-зачем? — пытаюсь проморгаться. — Я же и сама виновата. Как я могла оклеветать вас? Что-то в выражении его лица вынуждает меня напрячься. Будто он что-то понял. Или что-то задумал… Он вдруг подается вперед, нависая надо мной. И я перестаю дышать, когда его губы оказываются в считаных сантиметрах от моих. Кажется, мозг отключается, когда он так близко. Приоткрываю рот, желая почувствовать хотя бы его дыхание на своем языке. Неосознанно прикрываю глаза… — Значит мне не показалось, — рокочет он тихо. — Ты все же хотела… Вот же идиотка! Распахиваю глаза: — Это ведь просто ошибка! — отсекаю я, упирая ладони в его плечи, желая сохранить безопасное расстояние, чтобы предотвратить очередное недоразумение. — Это не у нас с тобой была ошибка, — цедит сквозь сжатые зубы, нехотя поддаваясь моим рукам. — А все вокруг… Резко поднимаюсь на локтях, снова оказываясь к нему слишком близко: — Вы не станете разрывать помолвку! — требую я, чувствуя, что меня начинает потряхивать. — Обещайте! Ухмыляется, скользя недвусмысленным взглядом по моим губам: — Обещаю, — отзывается он, и я успеваю выдохнуть. — Нет. Пожалуй, я клянусь, что как только ты разведешься со своим этим Геной, я сделаю тебя своей. Меня словно током прошибает. Столько отчаянной страсти в этой его клятве, что я может и не хотела бы, но верю. Как же так? Нам ведь нельзя… Он поднимается с кровати, пока я так и остаюсь в немом шоке. — И первое, что необходимо сделать, это исправить все недоразумения с этим чертовым браком! — рычит он, направляясь к двери. Сама не понимаю, в какой момент до меня успевает дойти, что он подразумевает под недоразумением, и с каких пор мое тело стало таким проворным, когда уже оказываюсь перед ним, ложась спиной на запертую дверь: — Даже не думайте! — шиплю я. — Все верно. Я и не стану больше, — отвечает он уверенно. — Я ни так часто чего-то настолько желаю, чтобы еще раздумывать над этим. А раз ты тоже меня хочешь… — Вы не посмеете! — рявкаю я. — Что бы вы там себе не надумали, я замужем! А у вас невеста! Вы не имеете права все это разрушить из-за мимолетной страсти! Он упирает ладони в дверь, нависая надо мной: — Я бы не назвал это чем-либо мимолетным, — этот безумный взгляд я уже видела. И помню к чему это привело. — Я думал о тебе каждую секунду с тех самых пор, как впервые увидел. Умоляю, не надо… Я настолько понимаю, о чем он говорит, что у меня даже ноги подкашиваются от осознания того, как сильно мы оба влипли… — Я сейчас же разорву отношения с Галей, — спокойно объясняет он, накручивая локон моих волос на свой палец. — И докажу тебе, чего ты на самом деле достойна. Ты выберешь меня. Меня убьет мама. И Галя заодно. Но это все пустяки. А вот что папа во мне будет разочарован — я не переживу… «На чужом несчастье счастья не построишь» — он всегда так говорит. Мне с детства было запрещено брать чужое. А Рома — не просто чужой. Он — жених моей сестры. Да у папы попросту сердце не выдержит, если он когда-нибудь узнает, что я натворила… Он не узнает! Ни за что! — Рома, — называю его по имени, а в горле словно болезненные шипы, от того, что я собираюсь сказать, — вы хотели моего прощения? Вижу по его глазам, что он уже знает, что ничего хорошего я ему не смогу обещать: — Так вот если вы бросите мою сестру, я уже вас никогда простить не смогу. Хмурится: — Сонь, перестань думать о других, — просит он. Пытаюсь снова не разрыдаться. Набираю полные легкие воздуха, понимая, что по-доброму нам из этой ситуации не выбраться. Нет у меня столько сил, чтобы убеждать его. — Это вы перестаньте думать только о себе и своих собственных желаниях! — шиплю я, пряча все свои настоящие эмоции за маской злости. — Я пыталась по-хорошему! Вы не посмеете меня снова опозорить! Я в прошлый раз с трудом это скрыть смогла! Разве не понятно?! Потому-то и не пошла в полицию! Чтобы не афишировать, что надо мной надругались на моей собственной свадьбе! Отшатывается. Вижу, что ему больно от моих слов не меньше, чем мне самой. Я вру ведь. И судя по его реакции, достаточно убедительно выходит. Но я не могу проверять, насколько папино доброе сердце готово выдержать подобные разочарования от его любимой дочки. Мало того, что собственному мужу изменила, и ношу ребенка от другого, так еще и у сестры жениха собралась отобрать. И кажется на какое-то мгновение, я действительно была готова это сделать… 15. ОНА Насилу заставляю себя выйти к ужину, потому что знаю — иначе папа будет волноваться. Вхожу в просторную столовую, когда все уже собрались за столом. — Соня, ну в чем дело? — ворчит мама. — Семеро одного не ждут. Роман нам тут такой ужин организовал, что за неуважение? — Ну и начинали бы без меня, — бурчу себе под нос, опускаясь на стул рядом с папой. Стараюсь не встречаться взглядом с сестрой и ее женихом, однако буквально чувствую, как он прожигает во мне дыру своими голубыми глазами. — Простите нашу грубиянку, Рома, — сетует мама. — Гормоны, сами понимаете… Спасибо за шикарный прием. Я признаться, таких изысков в жизни не пробовала. Без особого энтузиазма ковыряюсь в тарелке, изучая эти самые изыски. — Это не мне спасибо, а ресторану, — сухо отзывается он. — В моем доме кухня не используется по назначению. — Ну так, ресторан-то твой! — вставляет Галя. — А это, считай, сам приготовил! — По мне, так жена мужу должна готовить, — папа неодобрительно смотрит на Галю, и та тут же затихает. — А не он сам. И уж точно не ресторан. — Вот еще, — вклинивается мама, как делает каждый раз, когда папа пытается воспитывать Галю. — При муже — ресторанном магнате, еще жене кухаркой становиться. Она его визитная карточка, а не домработница. Правильно ведь говорю, Рома? Бросаю боязливый взгляд на Романа в ожидании его ответа. Глядит на маму исподлобья, так и застыв с вилкой в руках: — Визитные карточки отпечатываются тысячами и раздаются в чужие руки. Я вас правильно понял? — Ой, ну что вы! — отмахивается мама, неловко усмехаясь. — Я же не это имела в виду. Я о том, что при таком мужчине и женщина должна быть соответствующая. Так сказать, картинку красивую создавать для состоятельного человека. Быть его лицом… — Лицо меня и мое устраивает, — довольно резко перебивает ее Роман. Я буквально кожей ощущаю нарастающее напряжение, когда столовой повисает неприятная тишина. Блин. Это же не из-за меня? Хоть бы нет. Как же неловко. Вилка в моей руке подрагивает, предательски ударяясь о тарелку. Голубые глаза как назло концентрируются на мне, а затем на моих руках. Взгляд усталый. Рома вздыхает тяжело, вновь переключая внимание на маму: — Но насчет соответствующей — согласен, — будто решив не нагнетать обстановку наконец-то хоть в чем-то соглашается он с мамой. Я выдыхаю и принимаюсь снова ковыряться в тарелке, изредка бросая взгляды на папу, который глядит как-то неодобрительно на наше семейство. Его мохнатые брови сползаются на переносице, когда мама снова решает подать голос: — А чего не возьмете себе на вооружение какого-нибудь шеф повара из ваших ресторанов? — Татьяна! — не выдерживает папа. — Не, ну а чего? — недоумевает она. — Ты видел, кухня вон какая, а стоит без дела. Роман как-то недобро усмехается: — Мои повара привезены из разных уголков мира после тщательного отбора. И теперь, долгими и упорными изысканиями адаптировав свои блюда под вкусы российских потребителей, зарабатывают мне миллионы. Действительно считаете, что мне стоит держать их на своей кухне? — не без сарказма спрашивает он. — Думаю, тогда бы мне было выгоднее жениться на одном из них. Мама с Галей смеются, восприняв слова Ромы как шутку. А папа все еще хмурится. — Но я начинаю сомневаться в квалификации одного из них, — продолжает Рома. — Соня, почему вы совсем не едите? Вздрагиваю, переводя взгляд на мужчину. Спокойно, Соня. Он задал вполне обычный вопрос. Тут нечего нервничать. — Вам не нравится? — продолжает он. Глотаю воздух, буквально не находясь, что ответить. — Не обращайте внимание, Рома, — спасает меня мама. — У беременных всегда так: сейчас не хочу, а потом ночью у холодильника ее ищи. Да и Сонька с детства слишком разборчивая в еде была. То буду, это не буду. Папка наш избаловал девицу — будто принцесса. Рома не отрывает от меня взгляда, пока мама продолжает тараторить о моей привередливости. — Я могу заказать для вас что-то другое, если вам не по душе морепродукты, принцесса, — предлагает он, будто назло делая акцент на последнем слове. В лицо бросается жар: — Н-не нужно, — наконец отзываюсь я, вспомнив, что ртом можно еще и разговаривать, а не только судорожно дышать. — Я просто не привыкла к такой еде. Запах странный и… — А к какой вы привыкли? — не отстает Роман. — К д-домашней, — сама себе кажусь какой-то непроходимо глупой. Ответы кажутся слишком очевидными и примитивными. Тогда зачем он спрашивает? Хочет меня смутить? Злится, что наговорила ему гадостей, и теперь хочет самоутвердиться за мой счет? — Завидую, — отзывается он вдруг, опуская вилку в тарелку, и откидываясь в кресле. А я понимаю, что это очередной камень в Галин огород, а вовсе не в мой. Пытаюсь найтись, что ответить. Но мама как всегда, впереди планеты всей: — Так мы пока у вас гостим, тоже глядишь вас к чему домашнему приучим. Это у нас на раз-два. Заодно и кухню вашу новую опробуем. Да ведь, Сонь? — Значит, Соня сама для мужа готовит? — будто промежду прочим спрашивает Рома, складывая на груди свои огромные ручищи. А мне под кожу забирается странное ощущение, что этот, казалось бы, простой вопрос насквозь пропитан ревностью. Прячу руки под стол, чувствуя, что не в силах унять дрожь. — Ой, да что она там готовит, — отмахивается мама, очевидно почувствовав опасность для Галиного положения в данном вопросе: готовить-то моя сестра действительно особо не умеет. — Генка как укатил в Москву, так толком и не приезжал. Эта вообще непутевая такая, что боюсь, он как приедет на развод подаст. О, ну блеск! Решила за мой счет Галино положение укрепить? Так сказать, контраст создать. Да только не в ту степь гнет. Вижу, как голубые глаза сверкнули каким-то нездоровым интересом. — Не подаст! — отрезаю я, до боли впиваясь пальцами в мягкую обивку стула. — Настоящая любовь еще и не такие испытания вынести может! Да этот сукин сын не только не подаст, но еще и как на привязи теперь меня держать будет. Шантажист хренов! — А ты любишь своего мужа? — без обиняков спрашивает Роман, одаривая меня подозрительным прищуром. Во рту пересыхает, но я просто физически не могу сейчас потянутся к своему бокалу, потому что руки дрожат, будто у меня приступ Паркинсона. — Конечно, — выходит как-то глухо, а потому продолжать врать я не решаюсь. Страшно. Помятуя то, как он безошибочно разгадал всю мою боль при нашей первой встрече, теперь кажется, что он меня насквозь видит. И все знает. Знает, что я вру сейчас. Знает, что я соврала сегодня в комнате. Знает, что я утаила от него нашего ребенка… Опускаю испуганный взгляд в тарелку, стараясь дышать ровно: — Простите, мне что-то нехорошо, — выдавливаю, неловко поднимаясь со стула. Стараясь не казаться слишком уж подозрительной, прохожусь по столовой, и пулей выскакиваю за дверь. 16. ОН Пытается убедить меня, что любит своего мужа. А я, так — случайная ошибка? Лгунья. Я ведь вижу, что она врет мне. Хотя может и самой себе тоже… Или же мне просто хочется так думать? После ее сегодняшнего выпада, в душе какое-то опустошение. Может я и правда уже окончательно с катушек съехал и принимаю желаемое за действительное? Сидя в кресле в своем кабинете, бросаю усталый взгляд на стену, за которой притаилась та самая, запретная комната. Так близко. И так далеко. Я ушел с ужина сразу следом за Соней, сославшись на работу. Некрасиво с моей стороны. Но я не могу невозмутимо сидеть за столом, стараясь держать лицо, и делая вид, что все в порядке, как это делает она. Хватаю со стола телефон и набираю номер своего психолога. И плевать, что уже глубоко за полночь. Этот сукин сын просто обязан мне объяснить, какого черта все его методы не работают! Я ведь просил помочь мне избавиться от этого чертового наваждения. Женился бы на пустоголовой модельке, как все! Там бы и до детишек, глядишь дошло бы. Как у всех… Ну, живут же люди! Почему у меня не выходит?! Почему, когда дело касается бизнеса я — царь Мидас: за что не возьмусь, все в золото превращается. А с личным… тоже Мидас. Стоило к ней раз прикоснуться, и она — безжизненная статуя, а я — осел! Проклятье какое-то! Будто я договор с дьяволом заключил, сам того не ведая. — Доброй ночи, Роман, — сонно отзывается трубка. — Она приехала, — рычу. — Что теперь прикажешь мне делать?! Как мне ее забывать, когда она вот прямо сейчас за стенкой, стоит только дверь толкнуть?! — Кто? — непонимающе бормочет Стас. — Наваждение мое! — рявкаю я. — Та, что меня окончательно с ума свела! С катушек спустила, что я сорвался! Та… — Ладно-ладно, я понял! — пытается урезонить меня док. — Позволь мне минутку собраться с мыслями. — Нет у тебя минутки! Я прямо сейчас готов вынести эту чертову дверь! Едва держусь… — Может оно и к лучшему, — задумчиво говорит этот шарлатан. — Что к лучшему? — теряюсь на мгновение. — Вынести дверь? — Нет-нет-нет, — тормозит меня он, тогда как я уже было начал подниматься из кресла. — К лучшему, что она приехала. Признаться, когда я предложил тебе обзавестись семьей, я и подумать не мог, что у тебя свет клином сойдется на ее сестре. Так что, конечно, встреча была весьма ожидаема. Правда, рановата для твоего нестабильного состояния. Но возможно тут есть и свой плюс. Эка она тебя пробила… — Стас, не беси, а? — шиплю в трубку. — Какой еще нахрен плюс?! — Ну, во-первых, только посмотри на себя. Апатии-то твоей снова как не бывало, — вынуждает меня задуматься. — Я думал, ты преувеличил, когда рассказывал о свадьбе. Но судя по тому, что ты звонишь мне среди ночи и, должен заметить — впервые, орешь, эта девушка и правда на тебя влияет сильнее, чем я мог предположить. Проявление хоть каких-то эмоций — уже огромный прогресс. Пусть и негативных. Признаться, твой случай, твоё равнодушие к жизни, стало казаться мне настолько беспробудным, что я уж было подумывал не отправить ли тебя к психотерапевту, пока ты под моим надзором ненароком в окно не вышел. — Опустим лирическую часть. Я все еще не вижу плюсов! — подгоняю я этого болтуна. — Она замужем, а я по твоему идиотскому совету уже сделал предложение ее сестре! И даже это — мелочи, на фоне того, что она ненавидит меня… — Спокойно, Роман Валерич, — раздражающим меня примирительным тоном, говорит он. — Ты должно быть уже решил, что это любовь до гроба. И судьба-злодейка не дает вам быть вместе? Так вот теперь подумай хорошенько, а что ты вообще знаешь об этой девушке? Пытаюсь с мыслями собраться. Но выходит плохо. — Знаю, что она печется о других больше, чем о себе, — начинаю перечислять я. — Знаю, что она достойна большего, чем имеет. Знаю, что она милый ангел… — Я за тебя могу ответить, — перебивает меня Стас. — Ничего, Ром. Ничего, так скажем, физического ты о ней не знаешь. Ты ее видел раз. А затем твое уставшее от апатии воображение в красках разрисовывало ее образ на протяжении долгих месяцев, доводя первоначальную картинку до идеала. Вот и понаблюдай теперь. Вполне возможно, что как только ты разглядишь ее вблизи, этот твой условный «ангел» спустится в твоей голове с пьедестала, перестанет быть столь недоступным. И ты поймешь, что она ничем не отличается от любой другой девушки. Молчу, обмозговывая его слова. — И кроме того, постарайся выцепить, что же все-таки в ее этом мифическом образе так тебя зацепило. Вполне возможно тут-то и кроется ключ к избавлению от твоей апатии, — он сбрасывает, оставляя меня наедине с этими странными идеями. Неидеальна? Признаться, хоть меня как обычно и бесит его очередная теория, но некая соль в этом есть. Я ведь и правда совершенно не знаю Соню. Мне нравится ее образ, что сложился в моем воспаленном воображении. Но вполне возможно, что он достаточно далек от оригинала. И узнав ее получше, меня попросту отпустит. А если нет? Подтягиваю к себе фотку, что стоит на моем столе последние несколько месяцев. Я фактически украл этот снимок у Гали, когда она переехала. Провожу пальцами по изображению миниатюрной девушки, что стоит в окружении своих родственников: мамы, папы и сестры. Улыбается, чертовка. Только не мне. Я ведь «опозорил», «надругался»… Помоги мне, милый ангел. Помоги мне остыть, чтобы я мог оставить тебя в покое. Окажись неидеальной. Неправильной. Неподходящей. Хоть какую-то малейшую зацепку мне дай, чтобы я пришел уже в себя, и перестал быть одержимым тобой. Мои мысли прерывает звук закрывающейся двери, что слышится в коридоре, и я бросаю бездумный взгляд на часы. Почти пять утра. Почему не спит? 17. ОНА Всю ночь толком глаз не сомкнула. Пыталась придумать благовидный предлог, чтобы поскорее убраться из этого чертового особняка. Но так уж вышло, что я приехала на свадьбу своей сестры. А значит, пока я собственными глазами не увижу, как этот мужчина становится моим зятем, уехать я не могу. Что ж. Так тому и быть. Пусть будут счастливы. А мне просто нужно продержаться несколько дней, и привычно держать лицо. Ну, было и было. Это ошибка. Случайность. Вываливаю тесто из кастрюли на стол, действуя на автопилоте. Так и надо. Буду делать вид, что ничего не произошло, и мы с этим безумцем всего лишь будущие родственники. У него есть невеста, а у меня — муж, какой бы он ни был. Вот сейчас приготовлю завтрак на всю семью. Там глядишь и папа проснется, как обычно подворовывать с противня пирожков с пылу с жару. Надеюсь он выспался, и нам удастся сегодня даже погулять. Лишь бы поменьше находиться в этом доме. Хух, выдохни, Сонь. Все будет хорошо. Прорвемся. Пытаюсь сосредоточиться на пирожках, которые все почему-то не начинают лепиться, и понять, чего я застыла и что мне нужно, чтобы отмереть. Готовка меня всегда от дурных мыслей отвлекала. Особенно мне нравится возиться с тестом — мой антистресс. Так что я даже рада, что мама настояла прихватить с собой в поездку пару килограмм муки и вилок капусты. Очень уж Галка любит пирожки, хотя ей в меру ее профессии и нельзя увлекаться мучным, но от домашней выпечки она никогда не отказывается. Вот мама и наказала мне напечь для сестры и для будущего зятя… Еще один тяжелый вздох. Подхватываю со сковородки тушенную капусту и отправляю в рот. Ммм, вкуснота. Отыскиваю в одном из многочисленных шкафчиков на кухне кружку с самым подходящим диаметром, и поворачиваюсь к тесту. — Ой, — срывается с губ, и я едва не выпускаю из рук чашку, когда замечаю в дверях Рому. Одергиваю себя, напоминая самой себя, что собралась делать вид, что ничего не произошло. Я в его доме и столкновения просто неизбежны, так что это попросту глупо каждый раз так на него реагировать: — Д-доброе утро, — выдавливаю, отчаянно стараясь казаться равнодушной. Он выглядит так, будто тоже не спал всю ночь. Взъерошенные волосы и вчерашняя рубашка подтверждают эту мысль: — Действительно, — грустно усмехается он, проходясь по кухне, разглядывая мою стряпню. — Но я надеялся, что ты будешь хоть немного милосердней. Значит, он не спал сегодня с Галей? Из-за… меня? Черт! О чем я вообще?! — Не любите пирожки? — непонимающе спрашиваю, пытаясь вникнуть в суть диалога. — Люблю, — поднимает взгляд исподлобья мне в глаза. И у меня в горле пересыхает. Будто он вовсе не выпечке сейчас в любви признается. Насилу вынуждаю себя дышать, отбрасывая идиотские мысли и напоминая себе, что для меня он только жених моей сестры: — Может дело в капусте? — пытаюсь понять, почему я вдруг оказалась немилосердна. — Я могу еще с картошкой сделать или… Замолкаю, когда Рома точно, как я парой минут раньше, подхватывает со сковородки тушеную капусту и отправляет в рот. — Ты и с духовкой разобралась, — кивает он на разогретую печь. — Угу, — мычу я, в полной растерянности. И, кажется, начинаю понимать, в чем проблема: — Простите, она у вас чего-то на весь дом воняет, будто ее и не включали ни разу, — мямлю виновато. — Вы из-за этого пришли? — Мгм, — кивает он, продолжая поедать капусту. — Надеялся, что ты хотя бы решила мой дом спалить. Таращу на него глаза: — Это з-зачем еще… — осекаюсь, понимая, что он, похоже, решил, что я собралась ему мстить за то, что между нами произошло. Подбираю всю свою решимость, и выпрямляю спину для надежности: — Какого бы вы ни были обо мне мнения, я не собираюсь никоим образом вам вредить за… — Я вовсе не о мести, — отмахивается он. — Просто надеялся, что ты хуже, чем я себе надумал. Хм… Хочет найти во мне изъяны? — А я хуже! — уверенно заявляю я, хватаясь за эту идею, как за спасительный круг. — Правда? — недоверчиво переспрашивает он, кивая на тесто. — Тогда зачем ты это делаешь? Устала ведь. И снова он со своей заботой, от которой ком в горле встает. Ну, зачем он так? Не могу отделаться от желания уткнуться лбом в его грудь. Прикрыть глаза, позволяя ему снова обнять меня своими оберегающими руками. Затянуться его запахом… Прочищаю горло: — Ничего я не устала. Выспалась, вот и пошла завтрак готовить, — понимаю, что синяки под глазами в данной ситуации сильно играют против меня, но более правдоподобной лжи как назло в голову не приходит. — Понятно, — кивает как-то уж слишком понимающе, и вдруг принимается закатывать рукава своей рубашки: — Ну показывай. — Что? — теряюсь я. — Что вы делаете? — Помогаю тебе, — пожимает плечами, будто ответ очевиден. — Ой, не стоит, — пытаюсь отмахнуться, в надежде, что он поскорее уйдет. — У вас должно быть много работы. Но он, похоже, и не планирует никуда идти. Включает вытяжку, и я ругаю себя, что не додумалась сделать этого раньше. Берет с крючка пару фартуков. Один накидывает на себя. И подходит ближе ко мне. Замираю не в силах и слова выдавить. — Все подождет, Сонь, — тихо говорит он, и я чувствую его дыхание на своей макушке. Натягивает на мою голову фартук. Его пальцы скользят по моей шее, осторожно высвобождая мои волосы из петли. А я стою, как безвольная кукла. Боже, почему же я так скучаю по его рукам? Вот они уже проскальзывают под моими руками, будто обнимая, но очевидно всего лишь, чтобы завязать фартук. И я просто удержаться не могу. Льну щекой к его плечу, позволяя Роме позаботиться обо мне. А он и не спешит отстраняться… — Ты действительно хуже, чем я надеялся, — шепчет он в мои волосы. — Такая жестокая… Осекается, когда нам обоим достается весьма уверенный толчок… 18. ОН Чувствую, как она льнет ко мне всем телом. Маленькая лгунья… — Сонечка, — одними губами шепчу в ее волосы. Не идеальна… Совершенно точно не идеальна. Это нечто похуже. Она — мой абсолют. Несмотря на то, что я по-прежнему ничего о ней не знаю. Мне и не нужно. Достаточно того тепла, что я чувствую, когда тонкие пальчики вцепляются в ткань моей рубашки на плечах, натягивая ее. Когда остренький носик утыкается в мою шею, будто она хочет спрятаться за мной от всего мира. И я готов предоставить ей это убежище. Только попроси, маленькая… Меньше всего я хочу ошибиться в своих ощущениях и снова тебя ранить. Мысли выветриваются и головы, когда мне в пресс приходится уверенный тычок. В непонимании отстраняюсь от Сони, на какое-то мгновение растерявшись и уже готовясь оправдывать свое очередное бесцеремонное поведение. Но даже сказать ничего не успеваю. — Простите, — бормочет она. Глаза как блюдца. Щеки раскраснелись от смущения. — Это ты сделала? — Н-не совсем, — опускает взгляд, и складывает руки на животе. — Прости, маленький. Мама тебя придавила? И поспать нормально не дала. Мои губы растягиваются в безвольной улыбке, пока я слушаю это ее покаянное бормотание. Подхватываю Соню, и усаживаю ее на разделочный стол, прямо рядом с тестом: — Ну и кто тут у нас? — упираю руки по бокам от Сониной попы, и склоняюсь к члену семьи, которого мне забыли представить. — Защищаешь маму, значит? Видать пацан. — Угу, — выдавливает Соня, пока я изучаю притягательную округлость, борясь с желанием прикоснуться. — Как звать? — мельком бросаю на Соню взгляд. — Сынок, — бормочет она неопределенно. — Сынок, — отзываюсь я эхом. — Значит, имя еще не придумала. Я вот хотел бы сына Демидом назвать. Если будет. А дочку… Не могу удержаться, поднимаю на Соню взгляд: — Можно? — неуверенно отнимаю руку от столешницы, и тянусь пальцами к животику. — Мгм, — втягивает голову в плечи. Получив добро, бесцеремонно задираю фартук, который сам же напялил на нее минутой ранее, и скольжу пальцами под невесомую ткань рубашки. Замечаю, как Соня стискивает кулачки, прижатые к груди, когда я касаюсь ее обнаженной кожи. Боится, должно быть, что я опять глупостей наделаю. Хоть и тянет ее ко мне очевидно, да только она, похоже, посильнее меня будет в вере своим принципам. — Ну, привет, малыш, — шепчу не в силах остановиться. — Говорят, тебя зовут — сынок. Усмехаюсь своей дурацкой шутке, чувствуя, как у меня от этой чертовой безысходности ком в горле встает. Как бы мне сделать их своими? Украсть? Купить? Ловлю ладонью тычок, и снова расплываюсь в улыбке. Удивительно… Мельком бросаю восхищенный взгляд на Соню, желая убедиться, что мне не почудилось. Успеваю заметить странный блеск в серых глазах, от которого у меня сердце замирает. И какой-то просвет надежды загорается где-то глубоко внутри. Хмурюсь, чувствуя, что скребущий в душе вопрос не даст мне покоя, пока я его не озвучу. Эта ее реакция просто кажется странной: — Сонь, — говорю тихо, — он ведь не мой? — Ч-что?! Поднимаю на нее взгляд исподлобья: — Сын. — Н-нет, — выдавливает, дрожа всем телом. — Нет, конечно! Да о чем вы таком говорите?! Я ведь замужем! Пытается оттолкнуть мою руку и слезть со стола, но я не позволяю: — Это не тот вопрос, в котором стоит делать вид, что между нами ничего не было, — строго говорю я. — В-вы ведь предохранялись тогда, — шепчет она истерично. Верно. Значит, она тоже помнит. А я уж понадеялся, что мог забыться… — Бог свидетель, как я об этом жалею, — говорю, не отрывая глаз от ее лица. Судорожно втягивает воздух, и закусывает губку. Серебристые глаза мечутся по моему лицу. — Что вы такое говорите? — хочет злиться на меня, за то, что я снова нарушаю границы. И она права. — Я говорю, что вы — моя мечта, Сонь, — продолжаю я, игнорируя голос разума. — Прошу… стань моей. Ты больше никогда ни в чем нуждаться не будешь. И твой сын будет моим. Открывает рот, а в глазах слезы стоят. Вижу, что она колеблется. Страшно ей. Подаюсь вперед, прижимая ее голову к своей груди: — Пожалуйста, — шепчу. — Пожалуйста, Соня. Ты единственное, чего мне от жизни хочется. Не знаю, как без тебя… — Рома, — как же сладко из ее уст моё имя звучит. Целую светлую макушку, помогая принять верное решение. Тонкие пальчики снова стягивают ткань моей рубашки: — А как же Галя? — выдавливает она. — И моя семья… — Плевать на всех, малышка, — зарываюсь пальцами в ее волосы, прижимаюсь лбом к ее лбу. — У тебя буду я. Мы с малым — твоя семья. Об остальном я позабочусь. Рано или поздно они простят нас. — Нас… — эхом повторяет, будто загипнотизированная глядит мне в глаза своими влажными. — Просто ответь, что согласна, дальше я сам разберусь, — поторапливаю ее с ответом, чувствуя, что она может в любой момент вспомнить о своих дурацких принципах. Внимание серых глаз переключаются на мои губы, и я буквально нутром уже чую, каков будет ответ. В голове заведомо звучат фанфары, и я стискиваю челюсти, чтобы не впиться в ее рот поцелуем, прежде чем услышу, что она скажет. — Я с-со… Открываю рот, ловя каждый ее звук, как вдруг тишину спящего дома разрезает звонок телефона… 19. ОН Соня вздрагивает и спешит отстраниться от меня. Вижу, что сорвалась с крючка. Взгляд ясный и даже несколько ненавидящий: — Я совершенно точно помню, как просила вас больше не говорить мне ничего подобного, — чеканит она. — Вы — жених моей сестры. А я замужем и безмерно обожаю своего избранника! Чертов телефон! У меня зубы скрипят об бешенства. Прикладываю все усилия, чтобы не сделать Соне больно, потому как моя ладонь, что все еще лежит на ее шее, отчаянно желает сжаться в кулак. — Какой к черту избранник? — рычу я, кивая на ее руку. — Ты ведь даже кольцо не носишь! Хмурится, будто растерявшись на секунду: — Так я ведь с тестом каждый день вожусь, — словно оправдывается. — Неудобно мне, вот и сняла дома! И з-забыла… Смотрю ей в глаза, чувствуя, как во мне просыпается какое-то неизвестное доселе животное, которым управляют низменные инстинкты. Не хочу отпускать! Схватить в охапку и утащить в свою берлогу. И плевать я хотел, что чужая жена! Аж трясти начинает… Прикрываю глаза, выпрямляясь, и отрываю наконец руку от ее нежной кожи. Потираю пальцами переносицу, а в ушах кровь пульсирует. Нельзя ее так пугать своим напором. Потихоньку, Ром. Узнаю ее. Стану другом, чтобы она могла себе позволить рассказывать мне как можно больше своих проблем. Выясню, как у нее с мужем на самом деле обстоят дела. Тогда и решу, как мне к ней подобраться… Другом?! Вашу ж мать! Терпение. Только терпение. Иметь хоть какую-то возможность быть с ней рядом — лучше, чем вспугнуть ее и потерять шанс даже заговорить с ней. Выдыхаю. Не могу я ее ломать и силой забирать. Тут осторожно надо. Чтобы не ранить. И не оказаться в ее глазах еще большим козлом, чем уже есть. — Не ответите? — строго говорит она, очевидно ожидая, что я отойду, чтобы позволить ей слезть со стола. Но я с места не двигаюсь. Открываю глаза, доставая из кармана брюк долбаный мобильник, и заглядываю в экран. Безопасники. Какого черта им от меня понадобилось в такую рань? Видимо и правда что-то срочное. Беру трубку, стараясь не встречаться взглядом с Соней. Эта ненависть в серых глазах меня просто душит. Однако отойти от нее я все еще не в силах. Хочу чувствовать ее рядом. — Да! — рявкаю в телефон, но тут же осекаюсь, заметив, как Соня напряженно обнимает себя за плечи от моей резкости. Очевидно, таким она меня еще не видела. Признаться, я и сам уже забыл, когда последний раз мне было хоть до чего-то дело, чтобы злиться. Хотя по молодости лет, помнится, я мягким нравом особо не славился. До всей этой сраной апатии. — Доброго утречка, Роман Валерьевич! — слышу ответ. — Извините, что так рано. Но у нас тут гость. — Кто? — спрашиваю спокойно, как бы невзначай вырисовывая узоры пальцем на Сонином бедре. — Некий Погорельский Геннадий. — Кто? — еще раз переспрашиваю непонимающе, и вдруг слышу, как Соня шумно втягивает воздух. Поднимаю на нее взгляд, и вижу, как у нее рот от шока открывается. Очевидно, она слышала имя, которое прозвучало в трубке. И до меня вдруг начинает доходить, кто этот незваный гость. — Геннадий Погорельский, — повторяет безопасник едва ли не по слогам. — Говорит на свадьбу пришел. Паспорт проверили. Но выглядит, признаться, странновато. В робе дорожника… — Я понял. Пропусти. Сукин сын! Будто чуял — такой момент обломал! Она же почти согласилась… Ну что ж. Я ведь хотел выяснить, как у наших молодоженов дела обстоят… Бросаю на Соню хищный взгляд: — Вот теперь-то мы и посмотрим, насколько у нас обожаемый избранник, — рычу я. А она подбирается вся. Понимаю, что пугаю ее. Но ничего с собой поделать не могу. Я ведь вижу, что она мне врет! Чувствую каждой долбанной клеткой своего тела, как она откликается на меня! Зачем же отпирается?! — Ты ведь хочешь меня, — говорю утвердительно. — Рома, вы, похоже, больны чрезмерной мнительностью, — злится. — Но даже если бы это было так, одного «хочу» недостаточно, чтобы портить друг другу жизнь. Так что прекращайте этим пользоваться. Иначе мне придется убраться из вашего дома еще до свадьбы. У меня челюсть от злости играет, пока я сдерживаю себя от емкого ответа, что никакой свадьбы не будет! Дьявол! Не имею права сейчас отказаться. Иначе Соня не заставит себя долго ждать с исполнением угрозы. Может она и права. Это у меня с крышей проблемы. А для нее — я всего лишь случайная ошибка, и страстное желание, которое не стоит того, чтобы ломать семью… Отшатываюсь. Она тут же спешит слезть со стола. А я только наблюдаю, борясь с желанием ей помочь. Не подпустит ведь. Снова разозлится. И теперь, похоже, она разгадала рычаг давления на меня. Чертовка. Какая же она удивительная. Такая хрупкая, и в то же время сильная девочка, которая одним своим словом способна заставить меня остановиться. Единственная. 20. ОНА Выскакиваю из кухни, не забыв убедиться, что Рома не последовал за мной. Нужно встретить Гену без лишних глаз… — Легка на помине, женушка, — с насмешкой говорит мне он, едва переступая порог дома. — А Галка-то не промах, видать олигарха какого урвала. Осматривается по сторонам, скидывая на чистом коврике свои ботинки, с которых валятся комья грязи. Стягивает с головы черную шапку со странным «модным» подворотом, предоставляя моему взору засаленную голову. Я понимаю — работает. Когда-то мне даже казалось, что я его любила за его трудолюбие. Но почему же нельзя было помыться и переодеться, прежде чем, — как он, очевидно, сам сказал охраннику Ромы, — идти на свадьбу. — Ну, она-то и телка видная. Не то, что некоторые, — окидывает меня брезгливым взглядом. — Ни кожи, ни рожи. Да еще и фригидная. Кто ж знал? Я надеялся, ты в сеструху пойдешь. Прикрываю глаза, пытаясь справиться с отвращением. Я же от него с первого дня отношений ни одного слова доброго не услышала. Максимум нежности это — «мож все-таки перепихнемся». И зачем, спрашивается, затягивала расставание? Фригидная. Для него — да. Мне не то, что спать с ним, смотреть в его сторону противно. За это я тоже Роме благодарна. Он мне будто глаза открыл. «Я тебе покажу, как тебя любить должны, ангел. Нежно», — как назло звучит голос Ромы в моей голове. Показал. Может и лучше бы было, если бы я этого никогда не чувствовала? Жила бы спокойно в счастливом неведении со своим грубияном мужем и понятия бы не имела, что может быть совершенно иначе. — Ты зачем приехал? — наконец выхожу я из ступора, вызванного нахлынувшими эмоциями от осознания, что сейчас я могла бы быть «счастливой супругой» Гены. Чисто технически так оно и есть, за небольшим таким «но»… — Твоя мать меня на свадьбу к Галке позвала. Ты ведь сама просила строить из себя счастливое семейство в вопросах касающихся родителей, — заговорщически шепчет он, подмигивая мне. — Так что давай постараемся. Может заодно и удастся излечить твою фригидность. Он неосторожно щипает меня за пятую точку, и я, стиснув зубы, вцепляюсь пальцами в его запястье, чтобы он не попытался это снова провернуть. — Меня лечить не надо, — шиплю я. — Давай просто разведемся, чтобы избавить тебя от ноши притворяться «счастливым семейством». — Сначала бабки верни, — цедит он. — Думала, хвостом покрутишь, я тебе свадебку в кредит устрою, а ты потом меня кинешь? Я за твои выкрутасы платить не собираюсь! Я тебя предупреждал, пока все деньги мне за свадьбу до последней копейки не отдашь, даже не заикайся о разводе. Иначе придется просветить твоих родителей, о непорочном зачатии их внучка. Молчу, зная, что он отчасти прав. Это я виновата, что все так обернулось. А значит и за свадьбу-пустышку платить он не обязан, хоть я и не просила той свадьбы. Только вот сто тысяч для меня — деревенской девчонки без образования, сумма неподъемная. Выходит высылать по тыще-две в месяц, когда остается копейка с подработок. Ну не смогла я с ним в одну кровать лечь. Вернее даже не пыталась. Поняла, что не смогу после… Ромы. И перед Геной стыдно было. И перед родителями, что на меня дуру все свои сбережения потратили. Но я совершенно точно понимала, что не смогу всю жизнь с нелюбимым жить. Уж лучше одной, чем так. Прибежала в то же утро просить у Гены развод. Да только он спал беспробудным сном после хорошей гулянки. Так я и просидела над ним весь день. А когда он проснулся, и я объявила ему о своем решении… думала он меня убьет. — То-то мое удивление было, когда моя неприкосновенная женушка вдруг с пузом ходит, — продолжает свое праведное негодование мой все еще законный муж. — Видать вишенку-то таки кто-то сорвал. Кто это был? Олег-козлина? Он вечно моих баб увести норовил? Или Калтык? Мстить мне удумал, сука… — Хватит, Ген, — устало прошу я. Судя по тому, что он каждый раз при встрече поднимает этот разговор и пытается выяснить, кто меня «обрюхатил», безумца, что украл меня с нашей свадьбы, он не запомнил. Просто потому, что был не в состоянии. — Давай я тебя может в душ провожу? — спрашиваю, в надежде, что он согласится. Мне попросту стыдно показывать своего «мужа» Роме. Кажется, он уже скоро начнет насмехаться надо мной, насколько я жалкая. Хотя может это даже и к лучшему. Может он наконец поймет, что я далеко не его поля ягода и забудет обо всем? — Ну, только если спинку потрешь, — гогочет Гена. — Не, я так, на часик забежал. Похавать, да узнать че там со свадьбой. Короче лицом торгонуть и слиться. А то меня пацаны в общаге уже ждут. Поляна стынет. Вот там бы и «похавал» значит! Но что-то мне подсказывает, что там его ждет вовсе не еда. Опять пить будет. А ведь неплохой бы парень был бы… — Ладно, пошли с семейством здороваться, каракатица, — бросает он мне. — Пипец конечно тебя раздуло. Я вот то порой и думаю, уберег же меня кто-то от такой ошибки. «Вы — моя мечта, Сонь, — снова звучит голос Ромы в моей голове, создавая еще более болезненный контраст с тем, кто стоит сейчас передо мной. — Прошу… стань моей. Ты больше никогда ни в чем нуждаться не будешь. И твой сын будет моим». Он и так твой, Рома. Наш. Наш сынок, который сегодня впервые поздоровался с папой… Как было бы легко поддаться ему. Просто сказать «согласна». Довериться и позволить ему разбираться самому. МОЕМУ мужчине. Первому и единственному. Но… Он не мой. И я не могу быть настолько эгоистична, чтобы разрушить семью. И нет, речь конечно не о нас с Геной. Мы никогда и не были семьей. И может даже Галя с Ромой — не такой уж крепкий союз, раз он позволяет себе смотреть на сторону, а ее похоже по большей части интересует только его деньги. Но вот родители… При лучшем раскладе — они разведутся из-за нас. Ведь мама встанет на сторону Гали и будет меня травить. Обоснованно, между прочим. А папа, как бы там ни было, даже не смотря на то, что я действительно не права, будет меня защищать. Вполне возможно, прикрывшись Ромой я и пропущу все эти распри. Но вот папе придется жить в вечном скандале из-за его непутевой дочки. И рано или поздно это-таки приведёт к худшему результату. К тому, которого я боюсь больше всего. Папа не выдержит. 21. ОНА В кухне уже почти полный сбор. Как обычно по утрам. Только Галки не хватает. Тоже как обычно. Моя сестрица любит поспать. Первым делом выцепляю взглядом Рому, что стоит у холодильника, о чем-то оживленно беседуя с папой. Гена хлопает дверью, входя вслед за мной, и внимание голубых глаз молниеносно переключается на меня. А рука, что до моего появления активно жестикулировала, видимо помогая Роме что-то доказать моему отцу, так и повисает в воздухе. Я холодею от мысли, что он мог бы сейчас рассказывать папе о нас. Взгляд Ромы переключается на Гену, становясь до дрожи яростным. Черт-черт… Лучше бы не Гена Рому забыл, а наоборот! — Генка! — мама обтирает об халат руки, которыми только что укладывала на противень пирожки и кидается на шею к своему любимому зятьку. — Приехал-таки! — Ну, разве ж я мог не приехать, теть Тань, если вы позвали. — Вот мужики у меня молодцы! Сказал — сделал! — А Галюся где? — интересуется мой муж. — Да, поди, спит еще. Или марафет наводит. В таком шикарном доме хозяйке соответствовать нужно. Это мы бабы простые, что с нас взять, — она переводит на меня недовольный взгляд. — Кстати, Софья, зараза такая! Ты чем вообще занималась, что пирожки до сих пор не в духовке?! Ни о чем тебя уже попросить нельзя! Всю семью без завтрака оставила! — Уместнее сказать, что это «хозяйка шикарного дома», нас всех без завтрака оставила, — гневно говорит Рома. — Соня — мой гость. Как и вы. А гости не обязаны крутиться на кухне, чтобы накормить хозяяяйку, — он так растягивает это слово, будто насмехается. Вижу, что мама занервничала. Ее взгляд скачет от меня к Роме и обратно. Сорваться хочет. На меня. Но при Роме не может. Как же хорошо… Хоть жить в их дом переезжай. — Купорку, что привезли, тащи на стол, — велит мне мама, взглядом давая понять, что она еще вернется к этому разговору. — Я уже тут без тебя разберусь. Вот блин. Ну попроси ты тарелки расставить или чаю заварить! Почему именно купорку? Она же вся в холодильнике. А его Рома подпирает. И папа как назло отошел с Генкой поздороваться. Будто поймав мой отчаянный взгляд Рома отлипает от холодильника и… Ну же, просто отойди! …но вместо этого он дергает ручку дверцы и принимается сам вынимать банки. — Сонь, салатники в верхнем ящике, — дает указание, уже начиная открывать баллон с квашенной капустой. И почему мною все кому не лень помыкают? Разворачиваюсь к шкафчикам, как раз когда мама, засунув противень в духовку, выскакивает из кухни. Видать Галку поскакала будить, чтобы Рома еще сильнее не злился. Отыскав взглядом тарелочки нужного калибра, тянусь вверх, даже на носочки привставая, но никак не могу достать. Подцепляю пальцем одну и осторожно тяну, рассчитывая перехватить ее поудобнее, как только она хоть немного наклонится. Но эта зараза вдруг соскальзывает с моего пальца и… — Ой, — пищу сдавлено. Над моей головой мелькает большая ладонь, тогда как вторая прихватывает мою голову, впечатывая в сильное плечо. Прерывисто дышу от неожиданности, чувствуя, как спину согревает тепло большого тела. — Прости, — облегченно выдыхает Рома мне в волосы. — Я что-то не подумал, что ты малышка для этой кухни. Надо будет переделать… Последние его слова, как намек на то, что он не планирует отступаться. Переделать кухню для меня? От этого в груди как-то горячо становится. — Соня, ты в порядке? — слышу взволнованный голос папы и прихожу в себя. — Да че с ней будет, не хрустальная же, — гогочет Гена. — Да, пап, — юркаю под рукой у Ромы и улыбаюсь отцу, что уже успел схватиться за сердце. — Все хорошо. Рома поймал тарелки. Я в порядке. Говорю успокаивающе, поднимая ладони, будто малого ребенка пытаюсь вразумить. — Федор Михалыч, вы бы в гостиной отдохнули, пока мы на стол накрываем? — предлагает Рома. — Спасибо, сынок, — отмахивается папа. — Но я тут с молодежью побуду. — Рановато ты его, папаня, в сыновья записал, — ухмыляется Гена. — Я это звание только после свадьбы заслужил. — Да уж живут вместе и роспись на носу. Можно и не тянуть, — краснеет папа. — Кстати, вы ребята уже знакомы? — Знакомы, — протягивает Рома, и я спиной чувствую исходящее от него напряжение. — Не совсем, — вклиниваюсь я, пока они ненароком не пришли к ненужным воспоминаниям. — Рома же был на нашей свадьбе, но толком и познакомиться не успел с Геной. — Ну, здарова, жених, — Гена протягивает ладонь, выглядя при этом не слишком-то дружелюбно. Неужто заподозрил что-то? Только бы он Рому не вспомнил. Еще не хватало мне так глупо спалиться. Чувствую, что ожидание ответа выходит за рамки приличия. Поднимаю глаза на Рому, что стоит прямо за моим плечом. Вижу, как у него на лице желваки играют, а от того начинаю волноваться еще больше. Тут уже не знаешь с какой стороны ждать нападения. Рома ловит мой взгляд. Один тяжелый вздох и отставив тарелки на стол, он-таки пожимает протянутую ему ладонь. Успеваю выдохнуть, но тут же напрягаюсь, когда понимаю, что и отпускать руку моего «мужа» Рома не спешит: — Я смотрю, Гена тоже с тестом любит повозиться? — усмехается как-то недобро, поворачивая ладонь Гены. Я не сразу понимаю, к чему он клонит, но догадываюсь, что ничего хорошего мне эта усмешка не сулит. — В смысле? — отзывается Гена. Черт, кольцо! Только бы ничего не ляпнул! Папа ведь почует неладное… — Да так, — отмахивается Рома, отпуская наконец ладонь Гены. — Шутку одну вспомнил. 22. ОН Как бы я хотел собственными глазами узреть счастливое воссоединение влюбленных. Что-то мне подсказывает, что не все гладко между нашими молодоженами. Но Соня все отрицает. А подсмотреть за ними мне не позволило стихийное наваждение родни на кухню. Мать Галины тут же принялась мне что-то затирать, и уйти, оставшись не пойманным с поличным у меня бы не вышло. Зато я решил пока провернуть другой козырь — пообщаться с Сониным отцом насчет лечения. Старик крепкий орешек. Ему явно не достаточно доводов, что все это будет абсолютно бесплатно. Даже для меня. Я заверял его, что все организует мой хороший друг, который не возьмёт с меня денег. Но Федор Михалыч ни в какую не сдается. Но у меня есть еще парочка рычагов давления. Так или иначе, я сделаю это для Сони, для приятного мне человека — Федора Михалыча, и даже для самого себя. Так сказать карму надо бы почистить. А то во мне затаилась какая-то злоба, и я пока не в состоянии вернуться в привычное расположение духа. Хотя я уже и не помню, какое для меня привычное. Но вот сейчас смотрю в самодовольное лицо этого Гены, и буквально кипит все внутри, как хочется ему врезать разок-другой. Но ведь Соня явно не оценит такого «подвига». Сукин сын! Он будто знает, что выиграл. И я знаю, что он выиграл. Ведь Соня вся его. А для меня всего лишь будущая свояченица. Аж скулы сводит от бешенства. Может предложить ему обменять все, что у меня есть на нее. Я ведь не дурак, еще заработаю. А вот вторую такую Сонечку я вряд ли найду. Но Соня ведь и этого не оценит. Вроде выходит, что я ее куплю. Знать бы вообще, что она оценит, а что нет! А то у меня ощущение, будто я по весеннему льду хожу — того и глядишь провалюсь в своей попытке ее заполучить. Шаг вправо — разорвать помолвку, — и Соня сбегает от меня. Шаг влево — вынудить Гену развестись, — и Соня опять-таки сбегает от меня. Черт! Черт! Черт!!! — Рома, — слышу у своего плеча нерешительный голосок, и в момент остываю. — Вы вроде хотели помочь мне накрыть на стол… В моих руках вдруг материализуется баллон с малосольными огурчиками, а в спину упираются остренькие пальчики, очевидно норовящие вытолкнуть меня из кухни. Ну разве я могу противиться такому нежному натиску? Сама меня уводит. Даже повод придумала для правдоподобности, лишь бы уединиться… Размечтался я что-то. Напряг я ее просто. Вот и тащит подальше от своего мужа и отца. Теперь стою посреди столовой и наблюдаю, как она суетится, расставляя на столе тарелки. Мечется из кухни и обратно, притаскивая соленья, утварь, подоспевшие пирожки, а я стою, как истукан не в силах от нее глаз оторвать. Тяну носом умопомрачительный аромат свежеиспеченных пирожков, вперемешку с запахом лимонной мяты, что заполонили собой все пространство вокруг меня. С ума сойти. В моем доме еще никогда не пахло… эм… счастьем? Да, должно быть оно именно так должно ощущаться. Всю прелесть сложившейся картинки портит только этот чертов «муж», что бережно отгородился от меня закрытой Соней дверью. Злость помогает выйти из ступора. Ставлю баллон с огурцами на стол, понимая, что Соня обходит его вниманием именно из-за меня. Вот уже и колбасу принялась нарезать. Ммм, вареная, прямо как в детстве. И не поленились же полную сумку еды притащить. — Присядь, я закончу, — говорю тихо, словно боясь напугать. — Не нужно, — голос не то, чтобы дрожит, он словно вибрирует от волнения. — Испугалась? — спрашиваю, неосознанно подходя ближе, и накрывая ее хрупкие плечики ладонями. — Ч-чего? — ведет плечом, очевидно желая сбросить мои руки. — На тебя ведь тарелки едва не упали, — напоминаю я, догадываясь, что она скорее подумала о страхе разоблачения наших отношений. Хотя я возможно именно об этом изначально и спросил. — Нет, — сухо. — Не испугалась. Будто невзначай провожу по ее руке пальцами, и накрываю ее ладонь своей, вынуждая отпустить нож. Отстраняется, позволяя мне все же доделать работу за нее. — Присядь, — велю снова, уже более настойчиво. — Устала ведь. Поди тоже всю ночь не спала. — Чего бы я не спала? — фыркает. — Знаешь, куда проще вычислить ложь конкретного человека, всего единожды услышав, как он лжет, когда ты знаешь правду. А ты только за последний час мне дважды выдала неправдоподобную информацию. — Да чего это она вдруг неправдоподобная? Если вы про синяки под глазами, так это у меня хроническое! — продолжает упираться упрямица. — Посмотрим, что на это доктор скажет, — усмехаюсь я. — Какой еще? — теряется, будто мне все же удалось застать ее врасплох. — Твой отец ведь попросил организовать обследование и для тебя тоже, — напоминаю. — Да мне уже рожать со дня на день, какое обследование? — пытается отмахнуться она. — Вся в отца, — усмехаюсь я, заканчивая с колбасой и принимаясь за огурцы. — А пошатываешься ты тоже хронически? Соня явно в некотором шоке от моей наблюдательности и прилипчивости. Пыхтит, как паровоз. Губы дует, очевидно, не в силах подобрать слова. Не привыкла моя девочка, что ее кто-то так пристально разглядывает. Ну что ж, привыкай. Потому что я продолжу это делать. — Ну, знаете ли! — таки опускается на стул, продолжая строить из себя обиженного ребенка. — Попробовали бы с таким пузом не шататься! Я бы на вас посмотрела! — Должно быть и спина болит, — киваю я понимающе. — Может, потому и спишь плохо? Даю ей подсказку, как ответить правду, но при этом не давать мне понять, что она из-за меня уснуть не смогла. — Я нормально сплю, — шипит, вроде чтобы я от нее отстал. Но я и не планирую. Так интересно наблюдать за ней в разных состояниях. Кажется, когда она злится становится еще красивее. Хотя ей любые эмоции идут. Лишь бы не эта ее бесстрастная маска, с фальшивой улыбкой, которую она натягивает всякий раз, когда рядом ее родственники. Пожалуй, даже с ненавистью я готов смириться. Ведь она — живая. А когда Соня пытается подавить свои эмоции возникает ощущение, что я смотрю, как восковая куколка плавится изнутри. И так больно от этого. Хочется ее встряхнуть и снова вынудить хотя бы уж разрыдаться. Как тогда… О, черт. — Ты ведь малышу сказала, что поспать ему не дала, — заканчиваю я свою пытку, давая понять, что она давно спалилась. — А как еще, если не собственной бессонницей? Понимает, что проиграла. Прикрывает глаза и откидывает голову на высокую спинку стула. — Тебе бы пойти поспать, — предлагаю я. — Не могу я, — голос звучит настолько усталым, что я невольно хмурюсь, вновь поднимая на нее глаза. Моя рука с ножом замирает над доской с огурцами. Вижу, как она болезненно сглатывает и шмыгает носом. Вот сам же хотел ее настоящих эмоций, чего теперь удивляешься? — Почему? — зачем-то спрашиваю я, хотя и сам догадываюсь о миллионе причин, из-за которых она не может сейчас уйти и просто физически не может заснуть. Отец будет волноваться. Тут еще этот Гена. И я. Вдруг чего наделаю без ее ведома. Да и я слышал беременным не так-то просто дается сон. — Прошу, Рома, — выдавливает она, устало отрывая голову от стула, — остановитесь. Вижу, что в серых глазах стоят слезы: — Больше ничего не делайте. Вся эта забота… она неуместна. То, чего вы хотите, никогда не произойдет! — Тогда я заставлю произойти то, чего хочешь ты. 23. ОН — Галина не собирается почтить нас своим присутствием за завтраком? — спрашиваю строго, глядя на мать своей невесты. — Собирается-собирается, — щебечет она. — Птичка моя перышки начищает, с минуты на минуту спустится. — Чтобы два часа «начищать перышки», стоило проснуться раньше. А не тогда, когда все уже за столом собрались, — отрезаю я, чувствуя некоторое нетерпение в ожидании Лины: то, что я собрался объявить требует ее присутствия. Соня тоже как на иголках, хотя подозреваю, это заметно только мне. Должно быть и причиной тому являюсь я. Ведь после моего странного обещания, столовую заполони родственники, и ей так и не удалось вызнать у меня, что я собрался делать. Ей пока и не нужно этого знать. — Что ж, как вы вчера за ужином Соне сказали: семеро одного не ждут. Давайте приступать, — натягиваю на лицо дружелюбную улыбку. — Не терпится отведать домашней стряпни, к которой похоже все семейство успело приложить руку. Краем глаза наблюдаю за мужем Сони, который уже вовсю уплетает пирожки, не дожидаясь приглашения. Сука. Очевидно, чувствует себя как дома и ни в чем себе не отказывает. Зато вот заметил я, своей жене не шибко внимание оказывает. А это мне на руку. Так что пусть жрет на здоровье. — Да уж, приготовление завтрака у нас вышло компанейским, — заключает мать Гали, бросая на Соню косой взгляд. — А дома у вас обычно Соня сама готовит? — стараюсь звучать равнодушно, пробуя душистый пирожок. Ммм, какая же она умница… Однако подобный расклад меня не очень-то устраивает. Галина вообще ни черта не умеет, а тут ощущение, что все хозяйство на беременную девчонку свалили. И только потому, что ей с мужем не повезло? — Да почему же сама? — с неким возмущением отзывается Татьяна Петровна. — И я руку бывает прикладываю… — Сама она. Сама — перебивает ее отец, спокойно выдавая мне истинное положение дел. — Стирка, уборка, еще и с огородом одна управляется. И курочки у нас есть. Покормить, прибрать — все на ней. Меня не подпускает совсем… — Папа, — одергивает отца Соня, будто стыдится своей грязной работы. — А я так-то на работе то и дело пропадаю, — тут же переобувается мать, учуяв, что ее версия больше не вызывает доверия. — Семью кормлю. — А вы не работаете? — спрашиваю осторожно у отца Сони, подозревая, что в связи с состоянием здоровья он не может найти нормальную работу. — Отчего же не работаю, — усмехается старик. — Работаю. Рядом с деревней же производство небольшое построили несколько лет назад, вот с тех пор, как сердце подвело — сижу там охранником. — Значит, вы тоже семью кормите, — подвожу итог познавательной беседы. — Что он там кормит? — снова влезает мать. — Скажете тоже. Все деньги на Соню спускает. То Сонечку на обследование, то Сонечке витамины, то… — Коль муж не в состоянии о жене позаботиться, — непривычно грозно перебивает ее Федор Михалыч, бросая негодующий взгляд на Гену, — ответственность за нее продолжает лежать на родителях! А она еще с пузом на подработках перебивается, да и дома тебе сполна отрабатывает! Мать наконец затихает. А упырь перестает так активно чавкать, очевидно осознав, что для него запахло жаренным. Теряется на пару секунд. Затем переводит озлобленный взгляд на Соню, будто ждет от нее чего-то, а та уже пунцовая от сложившейся размолвки. — Пап, Гена ведь работает, — начинает оправдываться ангел, поглаживая отца по плечу, и время от времени бросая в мою сторону обиженные взгляды. — Копит денег. Черт. Я опять виноват в том, что она нервничает. Ну, кто меня за язык тянул, чтобы ворошить их семейные неурядицы. Но как же мне охота узнать о ней побольше. Будто насытиться ею не могу. Взгляд то и дело предательски возвращается к ней. Вижу, что она волнуется. Мне бы сейчас прижать ее и не отпускать, может хоть так беспокойный разум бы успокоился. Сил нет. Терпение — и то на исходе. Кажется, вот-вот взорвусь от такого элементарного, и в то же время неисполнимого желания — хотя бы просто взять ее за руку, успокоить. Ладно, начнем с малого. Успокоить. А для этого надо бы разрядить обстановку. Пытаюсь быстро придумать, как бы мне перевести тему в менее конфликтное русло, когда в кухню наконец вплывает Лина. Что уж тут сказать — вовремя. — Всем доброе утро, — улыбается она своей очаровательнейшей улыбкой, что явно, по мнению Гали, должна нас всех заставить простить ее за опоздание. — Почему так долго? — шиплю я тихо, когда она опускается на стул рядом со мной. — Я думал, ты способна игнорировать только завтраки наедине со мной. Но тут твоя семья. — Ромчик, да я же глаз всю ночь не сомкнула — пока тебя ждала. Вот и проспала, — чуть громче, чем нужно чтобы услышал я один, отзывается она. В итоге к нам прикованы взгляды всего семейства. И те самые — серые, что столкнувшись с моими глазами, стыдливо прячутся. — Опять ты всю ночь работал? — нудит Галя, прихватывая мою руку. — А как же невеста? — Даже если проспала, можно было не вынуждать нас ждать еще дольше, пока ты наведешь весь марафет, — отсекаю я, высвобождая свою руку из ее пальцев, чтобы потянуться за очередным пирожком. — Ну, я же не могу, как Сонька — в отцовой рубахе в люди выйти, — вроде должно быть оправданием, но бесит меня еще больше. — Лучше бы ты, как Соня, — рявкаю, — встала пораньше и наготовила завтрак на всю семью, которая к тебе в гости приехала! В столовой повисает напрягающая тишина. А у Сони снова глаза как блюдца. Поджимает губы, будто напоминая, что я снова забылся. Прикрываю глаза, шумно выдыхая. — Ой, милые бранятся — только тешатся! — усмехается мать, очевидно уже научившись, что со мной спорить толку нет, поэтому решая свести все в шутку. Устало потирая лоб, открываю глаза и ловлю самодовольную ухмылку Геннадия, пока он разглядывает мою «невесту»: — Галюсь, привет, — подает голос, желая привлечь ее внимание. — Ой, Ген, и ты тут? — переключается Галя, очевидно довольная, что мое негодование кто-то прервал. — Какими судьбами? — Ну как же? — несколько театрально разводит руками. — Свадебка же у нашей Галюси. Разве ж мог я не приехать, чтобы поздравить? Меня сейчас просто вывернет от его напыщенности! — Да ладно уж, — усмехается Галя. — Небось, использовал меня, как предлог, чтобы с женой повидаться? — Скажи наоборот, — гогочет придурок. — Использовал жену, чтобы с тобой повидаться. Чего с нее взять-то с этой жены? Еще и с пузом таким. Ни формы, не содержания. А ты у нас, как была первая красавица на деревне, так и осталась! У меня невольно кулаки сжимаются. Приходится отложить пирожок, который начал превращаться в труху. Хочется заткнуть его поганый рот, и выставить из дома, придав ускорения пинком под зад, но я вижу каким взглядом на меня смотрим Соня. Чую, стоит мне что-то ляпнуть, и она просто в обморок грохнется. 24. ОН Отвожу взгляд, пытаясь придумать, как бы мне избавиться от этого типа, чтобы при этом Соня не пострадала. Хотя куда уж больше… Я-то волновался, что он ее на руках носит, и потому она от него уйти не решится. Как же он не ценит? Она ведь — сокровище. Дурак просто. Оно мне и на руку. Главное ошибок не наделать. — Видишь, как оно, — продолжает Галина. — А мой жених недоволен красивой невестой. Говорит, лучше бы я как Сонька пироги пекла. Щурюсь, наблюдая, как отец вилку откладывает, и кулаки сжимает, очевидно пребывая сейчас в таком же расположении духа, что и я. — Пирогов и купить можно, — вторит ей Гена. — А красивая жена — это бесценный подарок, который не купишь. Сонька-то у меня середнячок. Это еще до того, как в свиноматку превратилась. А сейчас и вовсе… — отмахивается от нее. Ну, сука! Перед глазами встает красная пелена. Нет у меня ангельского терпения, чтобы наблюдать, как он в грязь втаптывает ту, из-за которой у меня крыша едет! Некрасивая, говоришь?! Так отдай ее мне, урод! Только успеваю открыть рот, чтобы отпеть гаденыша, как меня опережает отец: — Ежели пироги и купить можно, а Соня — так-сяк, то нечего и жениться было! — рявкает так, что даже я удивляюсь. — Ой, да не злись, бать, — усмехается Гена. — Уже женились, куда денешься? — Развестись! — отрезает отец Сони. А мне этот старик нравится все больше и больше! — Пап, ну Гена же просто пошутил, — снова принимается оправдывать своего мужа Соня. И это вынуждает меня вскипать еще сильнее. Мы ведь все тут прекрасно поняли, что ни черта он не шутил. И она сама далеко не дура — поняла это! — Пошутил-пошутил, — ухмыляется мудозвон. — Давайте к хорошему. Я тут подарочек привез… Гена поднимается со стула и что-то выуживает из кармана своих засаленных штанов: — Галюсь! — растягивает имя, которое я уже отчего-то начинаю ненавидеть, хоть и понимаю, что, по сути, Галя-то как раз нисколько не виновата в сложившейся картинке. Муж моей одержимости протягивает над столом в направлении Гали сжатую в кулак ладонь: — Вуаля! — раскрывает руку, и из нее выпадает подвеска, что висит на золотой с виду цепочке. — Это тебе. Презент, так сказать. — Ого! — Галя вся расплывается в улыбке. — Неужто золото? Ты же понимаешь, я бижутерию носить не стану. — Обижаешь, — самодовольно растягивает Гена. — Стал бы я первой красавице дешёвку дарить. Галя принимает из рук Гены презент и начинает вертеть его в руках, выискивая пробы. Всегда ведь знал, что она меркантильная. Но по мне, это уж слишком. — Генка, а ты возмужал, — усмехается теща. Интересно, это, по какому она критерию определила? Сука, как же они меня все бесят! — Ну, так, настоящий мужик — руками работает, — очевидно, приняв слова тещи, как комплимент его физической форме невпопад отвечает Гена. Чем бесит меня еще сильнее. И… сукин сын… пробегается по мне победным взглядом, будто это был камень в мою сторону. Ох, зря ты так, сосунок. Я же тебя урою… Даже не стану утруждаться, чтобы объяснить ему, что настоящий мужик — работает как раз в первую очередь мозгами, чтобы думать, как свою семью прокормить, как добиться хоть сколько-нибудь устойчивого финансового положения и уж точно не бросает свою жену на родителей, а сам подарки чужим невестам дарит! Ублюдок! Мне бы ему путевку в санаторий организовать на пару месяцев. С какой-нибудь черепно-мозговой! Даже стараться бы сильно не пришлось — как был задохлик, так и остался. Но Соня все еще смотрит. Жалобно так. Будто умоляюще. Вижу, как дрожат ее пальчики, что застыли над тарелкой. Эх, девочка, что же ты со мной делаешь? Ладно, я с этой гнидой еще позже разберусь. Лишь бы не при Сонечке. Испугается ведь. — Интересно, что настоящий мужик жене подарил? — как бы невзначай интересуюсь, окончательно потеряв аппетит, откидываюсь на спинку стула. — В смысле? — его манера морщить нос, когда он тупит, меня вымораживает. — Когда? — Ну, должно быть ты и Соне что-то привез, раз чужим невестам ювелирку даришь? — пожимаю плечами, считая, что это и так очевидно. — А, так это ж у нас Галюся, так сказать, виновница торжества, — оправдывается Гена. — Так сегодня и не свадьба, — глухо рычу я. Сучок, он действительно ничего не подарил Соне? Хороший пес! Так и надо! У меня уже зубы от злости скрипят. И, похоже, не у одного меня. Отец фыркает что-то неразборчивое. — Ой, неужто Роман ревнует? — умиляется мама Гали. — Мне казалось вы такой холодный. Даже волноваться за Галину начала. Свадьба на носу, а вы будто на плаху собрались. А тут вон какие страсти. Прелесть! Теперь я спокойна! — Вот я, кстати, по этому поводу и приехал, — сливается Гена, опуская свой зад обратно на стул. — Свадьба-то когда? — Никогда! — будто на автопилоте рявкаю я. Но заметив, как Соня застыла с пирожком в руках тут же, поправляюсь: — Придется отложить ее на неопределенный срок, чтобы разобраться со здоровьем отца. — Сынок, я тебе только что в кухне дал свой ответ, — категорично отзывается отец. Но я тоже не слишком-то уступчив. Если чего-то решил, то никакие препятствия меня не остановят: — И я с вашим ответом не согласился! — твердо говорю. — Хочу, чтобы ваша дочь была спокойна относительно вашего здоровья. — Вот оно как Галка, — вмешивается мать. — А ты жалуешься на будущего мужа. Он вон как о тебе печется, что даже здоровьем отца серьезно заняться решил. Невольно бросаю взгляд на Соню. И ведь не соврал же, насчет дочери. Хочу, чтобы она была спокойна. И она понимает, о какой из дочерей я речь вел. Вижу, как ее щечки розовеют и, пытаясь сдержать улыбку, опускаю взгляд. — Сынок, спасибо тебе, — искренне говорит отец, вновь привлекая мое внимание. — Но не ставь меня в неловкое положение. Играйте свадьбу, а я потом как-нибудь приеду и… — Вот то ж! — перебивает его мать. — Еще из-за какого-то упертого старика свадьбу откладывать! — Свадьбу все равно придется отложить, потому что у меня появилось неотложное дело, — отрезаю я. Вернее потому, что я пока не могу отменить ее совсем! Иначе мое «неотложное дело» по имени Сонечка умыкнет обратно в свою Тмутаракань и на порог меня больше не пустит. Терпение, Рома. Терпение. Шаг за шагом по тонкому льду. Я, бляха, как сапер над миной — малейшая ошибка может стать фатальной. 25. ОНА Ой, блин… На Галку злится, Гену растерзать готов, теперь еще и свадьбу откладывает! Он же это из-за меня, как пить дать! Черт-черт! Что же делать? А может, я просто слишком много на себя беру? Ну, правда, кто я такая? Деревенская мышка? На кой я ему сдалась-то? Так, разок поиграть. А сладкие речи лить — так это все мужики походу горазды. Надо что-то предпринять, чтобы он не думал, что я ему шансы оставляю. Негоже замужней девке с женихом сестры шашни крутить. Хоть разово, хоть на целую жизнь! Срамота! — Ну, вот вечно ты так, — Галя надула губы. — Работа-работа! Даже на свадьбу времени не найти! Замечаю, что Гена ухмыляется как-то недобро. Ой, лишь бы не ляпнул чего. — Ген, ты вроде говорил, что у тебя еще дела сегодня? — напоминаю я, предвещая катастрофу, которая неизбежно произойдет, если мой муж снова решит голос подать. — Да я не спешу, — растягивает он. Щипаю его под столом за бедро, от чего он заметно дергается, и вперивает в меня ненавидящий взгляд. — Поляна же стынет, — цежу я тихо. — Да вместе поехали, — встревает мама. — Мы с Галей же вроде погулять собирались. Заодно и Генку закинем. — Ой, точно! — Галка тут же забывает о своей драме с отложенной свадьбой, и приободряется: — Я хотела по магазинам прошвырнуться. Мне срочно нужен контент, а-то дома я уже во всех углах фоткалась! — Вот так проблема, — выдыхает Рома, поднимаясь из-за стола. — Хорошего шопинга. — Как? Ты не едешь? — снова дует губы Галя. — Ну, Ром! — У меня онлайн-совещание, — начинает он. — А мне можно с вами? — цепляюсь я за возможность спрятаться подальше от Ромы. — Тебе? — удивляется мама. — Ты же у нас вроде как не по магазинам? — Ну, мне ж халат для роддома нужен был. Помнишь, я говорила? — стараюсь звучать правдоподобно, будто я это не только что придумала. — Нашла, где халаты покупать, — усмехается мама. — В Москве? — Вот и славненько, — закрепляет отец. — Поедем всей семьей, раз уж свадьба отложилась и у нас появилась возможность провести отпуск в Москве. — Раз отец настаивает, — как назло пожимает плечами Рома, даже не пытаясь скрыть довольную улыбку. — Едем всей семьей. Совещание и отложить можно ради такого дела. Бросает на меня короткий взгляд, в котором лучится тепло, и выходит из столовой. Ну, зачем он так? Я же пытаюсь сохранять дистанцию. Почему он так настойчиво мне мешает? Неужели и правда не планирует отступаться? Я настолько упертого барана, пожалуй, впервые в жизни встречаю. Уж мне ли не знать, что этот мужчина умеет добиваться того, чего хочет… Оказавшись в своей комнате, быстро переодеваюсь, чтобы не вынуждать остальных ждать и спешу во двор, где шумное семейство облепило большую черную машину. Запахиваю тонкую курточку, изучая родных. Галя сидит на переднем пассажирском сиденье, а над ней мама и Гена, что-то весело обсуждают. Блин, может сказать, что я нехорошо себя чувствую и не ехать? Папа выглядывает из окна заднего сиденья, и машет мне рукой, подзывая к себе. Не могу я соврать. Иначе отец будет волноваться. В лучшем случае. А в худшем — отправит меня в роддом. Он и так уже от каждого моего вздоха вздрагивает. — Чего застыла? — слышу у своего плеча согревающий голос и насилу вынуждаю себя не вздрогнуть от неожиданности. — Я наверно не поеду, — предпринимаю попытку, на ходу придумав алиби: — Мы ведь все не влезем в машину. — В таком случае, боюсь, мое совещание окажется крайне неотложным, — подмигивает мне, и шагает к машине. Говорю же: упертый баран! И даже не пытается скрывать, что он из-за меня решил ехать. И не ехать — тоже из-за меня. Вот прицепился! И что прикажете с ним делать? Ну не могу я уступить, Рома! Как же ты не понимаешь?! — Лина, на выход! — строго командует Роман. — В смысле? — едва ли не взвизгивает она. — Тебе придется ехать на своей машине, — объясняет он. — Все мы в одну не влезем. — Ты же знаешь, что я терпеть не могу сама ездить! — ворчит Галя. — Однако ты зачем-то выпросила у меня машину в качестве подарка на помолвку, — пожимает плечами Рома. — Будь добра пользоваться ею, хотя бы когда есть такая необходимость. Сейчас как раз таковая появилась! Ого, Галя выпросила у Ромы машину? Даже не телефон или… не знаю, что там обычно просят невесты у богатых женихов. И не стыдно же даже? Мне не понять. Он ведь ей еще даже не муж. Как можно… — Я могу не ехать, — подает голос папа. — Дайте-ка угадаю, — усмехается Рома, — тогда не поедет и Соня. И раз поездка перестает быть семейной, то и мне нет смысла откладывать работу. — Ладно! — сдается Галя, будто одолжение нам всем делает и вылезает из машины. — Больно надо на твоей развалюхе ездить! Ей уже больше года! Не комильфо олигарху на устаревших моделях ездить. Сколько не говорю, поменяй, ни в какую. — На своей катайся, а не только фоткайся с ней — будет комильфо, — фыркает Рома, и кивает мне на переднее сиденье своей машины, когда Галя вместе со своей свитой из мамы и Гены удаляется к гаражу. Мнусь. Блин. Ну как ему это удается? — Пап, может, с Галей поедем? — спрашиваю тихо, заглядывая в окно. — Не, дочь, — отмахивается папа. — Я кажись, пирожками объелся. Не хочу пока никуда идти. Кладу пальцы на ручку двери, собираясь усесться с папой на заднем сиденье. Но на мою руку вдруг ложится теплая ладонь: — Сонечка, лучшее место для тебя, — улыбается Рома, подталкивая меня к передней двери. Смотрю на папу, пытаясь разгадать его мысли по этому поводу. Но его лицо остается абсолютно бесстрастным. Вернее нет, даже одобряющим: — Верно. Впереди поезжай. А то тебя вечно укачивает. — Ничего меня не укачивает. Всего-то раз попросила остановить, пока сюда ехали, — ворчу, но все же поддаюсь рукам Ромы, которые бережно прихватывают меня за талию, помогая забраться в высокую машину, которая начинает казаться смутно знакомой. Еще до того, как успеваю вспомнить, что здесь произошло, чувствую, как лицо гореть начинает. О нет… Это ведь не та самая машина? Хоть бы нет! Он же ее не из-за меня отказывается менять? Рома захлопывает мою дверь и направляется к водительскому сиденью. Мои пальцы стискивают упругое сиденье, пробуждая забытые воспоминания, а под подушечками проскальзывают бороздки на гладкой коже обивки. Те самые, что когда-то тут оставили мои ногти… Вздрагиваю, когда хлопает водительская дверь, и поднимаю растерянный взгляд на Рому. Он смотрит на меня. На мои руки, что все еще не могут отпустить чертово предательское кресло. И снова мне в глаза. — Люблю я этот внедорожник, — будто бы невзначай бросает Рома, словно в продолжение их с Галей разговора. А у меня в груди снова гореть начинает. Все эти чертовы пирожки, внедорожники и прочая дребедень мне мозги пудрят! Он же не мне! Посмотрите-ка, какой любвеобильный. Всему подряд в любви признается. — Чего бы его не любить, — ворчит папа. — Хорошая добротная машина. Галка совсем избаловалась! Рома тянется к моему ремню безопасности, оказываясь на какое-то мимолетное мгновение слишком близко ко мне, так, что я успеваю в полной мере вдохнуть его горьковатый аромат. Отстраняется и защелкивает рядом с моим бедром ремень: — Ну что, малыш, покатаемся, — говорит, глядя мне в глаза. И я уже рот открываю, чтобы как-то исправить в папиных глазах ситуацию, но Рома опускает взгляд и осторожно поглаживает мой животик. — Первая прогулка по Москве, как-никак. Ничего, дядя тебе еще и не такие виды покажет… Звучит слишком многообещающе. Но у меня сердце щемит от этого его «дядя». Он ведь твой! И я… Ты сделал меня своей на этом самом чертовом месте. 26. ОН Поднимаю взгляд на Соню и теряюсь, когда в ее глазах слезы замечаю. Ну что опять? Снова расстроил? Или все дело в воспоминаниях о нашей ночи? Может хотя бы теперь жалеет, что не согласилась стать моей? Еще тогда. Я ведь просил. И сейчас прошу. Окажись жадной! Пожелай меня! Или мое богатство! Но будь моей… Отворачивается. Прячется снова. Конечно, она ведь не такая. Особенная девочка, которой от меня ничего не надо. Похоже, это карма за то, что я отталкивал от себя людей, потому что им вечно от меня что-то было нужно. Нашел ту, которой готов отдать все, что имею. Но она не хочет принимать. Придавливаю педаль газа, несколько резко срывая машину с места. Бросаю взгляд в зеркало заднего вида, выцепляя взглядом выезжающую из гаража машину, и притапливаю педаль еще немного, чтобы оторваться от остального семейства. Внимание переключается на отца Сони, что похоже придремал на заднем сиденье после плотного завтрака. Мне действительно все больше нравится этот старик. Он будто чует, когда стоит влезть, а когда стоит воздержаться. Пытаюсь смотреть на дорогу, но ничего не выходит. Взгляд то и дело сползает на худенькие ручки, что взволнованно теребят край безразмерной куртки, что кажется мне слишком холодной для Московской весны. — Замерзла? — спрашиваю, и, делая вид, что желаю убедиться в своих догадках, накрываю руки Сони своей ладонью. — Н-нет, — боязливо смотрит в зеркало, пытаясь отыскать взглядом отца. — Тут же печка греет. — Он спит, Сонь, — помогаю я, понимая, что с такого ракурса она скорее себе шею свернет, нежели найдет ответ. — Куда мы едем? — спрашивает, пытаясь высвободить свои пальцы из моих. Не позволяю. Хочу хотя бы за руку ее подержать. Чувствовать, что она настоящая. А не галлюцинация моего болезного сознания. — Что обычно первым делом хотят увидеть гости столицы? — усмехаюсь. — Кремль? — предполагает. Киваю: — Там и пошопиться есть где. Очевидно, я задолжал тебе подарок. — С чего это? — удивляется она. — Ну как же? Гена ведь не с пустыми руками к моей невесте приехал. Значит, и я имею права его жене подарок сделать. — Мне ничего не нужно! — отрезает. — Ну, если исходить из потребностей, то Галя так-то тоже ни в чем не нуждается, — ухмыляюсь. — Я не Галя, и терпеть не могу бесполезные подарки! Свою расточительность на своей будущей жене испытывайте! Ух, какая злючка. Мне нравится. Будто ревнует. — Она ее уже в полной мере познала, — поглаживаю подрагивающую ладонь большим пальцем. — Да и кто говорит о бесполезных подарках? Я слышал, тебе нужен халат. — Только халат? — строго спрашивает малышка, веселя меня своим грозным видом. — Допустим, — киваю я. Хмурится. Не хочет соглашаться, хотя мы оба понимаем, что я могу исполнить задуманное даже без ее на то согласия. — Ну же, позволь мне удовлетворить свое мужское эго перед твоим мужем, — использую дополнительный козырь. — Я ведь только из-за тебя промолчал за столом, тогда как планировал вышвырнуть его из своего дома. К тому же этот мерзавец почему-то оставил свою жену без подарка. Почему, Сонь? Чувствую, как ее пальчики в моей ладони напрягаются. — Почему, Соня? — требую я, стараясь не превышать морально допустимых децибел в присутствии спящего человека, однако голос рокочет по машине. — Почему ты все еще не развелась с этим уродом? Я ведь тебя еще на свадьбе от него спасал… — Молчи-те, — шипит она, выдергивая все же свои руки из моих. Воровато оглядывается. И отворачивается к окну. Вцепляюсь двумя руками в руль, и слышу, как кожаная оплетка скрипит под пальцами. Не сдается. И не сдастся же просто так, упрямица! Мне нужен куда более серьезный козырь, чтобы заполучить ее. Паркуюсь у ЦУМа, как раз когда отец подает голос с заднего сиденья: — О, так мы уже и приехали, — бормочет он. — Сонюшка, видела кремль? — Да, пап, красиво очень, — бормочет, даже толком не поворачивая головы, потому что кремль ей виден только из моего окна. — Пойдем гулять? — Ну, пойдем, — выдыхает Федор Михалыч. — А наши потом и подоспеют. Выхожу из машины, чтобы помочь Соне выбраться, но упрямая девчонка, как всегда спешит выпрыгнуть из высокого внедорожника, не дожидаясь моей помощи. Бросает на меня недовольный взгляд, и протягивает руку отцу. — Холодновато сегодня, — ворчит отец, оглядывая Соню. — Говорил ведь, куртку потеплее взять! — Я ж в ней в огород хожу, — утыкаясь в плечо отца, бормочет Соня, очевидно желая, чтобы я не услышал. — Надо было хоть у Галки попросить чего потеплее, — продолжает отец, явно раздумывая, как бы поступить, чтобы его дочка не замерзла. — Федор Михалыч, если вы не против, я сейчас же исправлю это недоразумение, — усмехаюсь, кивая на ЦУМ. — Наши барыни ведь все равно хотели по магазинам пройтись, почему бы с этого не начать? — Да не нужно мне ничего, — фыркает Соня, пытаясь одернуть отца в сторону кремля. Но старик как непоколебимая скала. Смотрит на меня долгим взглядом. И молчит. — Пап, пойдем, — не отстает упрямая малышка, продолжая нашептывать молчаливому родителю: — Тут же наверно все очень дорого. — О ценах не беспокойтесь, — тут же добавляю, наконец понимая, почему старик замешкался. — Это я беру на себя. — Подарки? — коротко спрашивает он, едва заметно щурясь. Киваю: — В благодарность за прекрасный завтрак, — улыбаюсь я. Отец переводит взгляд на Соню, очевидно оценивая, каковы у нее шансы не замерзнуть, если останется в таком виде. — Значит, решил Генку осадить? — вдруг выдает он. — Папа! — В том числе, — решаю не отпираться, так как старик вполне мог слышать обрывки нашего разговора в машине. — Как бы то ни было, я из лучших побуждений. — Охотно верю, — кивает он, отцепляя от себя дочку. — Не покупай слишком дорогое, чтобы и эту девицу не избаловать. Он передает мне Сонину замерзшую ладошку, и, сложив свои руки за спиной, удаляется прогулочным шагом в направлении кремля. Соня глядит ему вслед растерянным взглядом, и наконец поднимает на меня свои замёрзшие, слезящиеся от ледяного ветра глаза. Сжимаю ее пальчики теснее в своих ладонях. Ощущение, словно мы у алтаря стоим, — приятное. 27. ОН — Значит, чтобы ты беспрекословно стала моей, необходимо, чтобы твой отец лично мне тебя передал из рук в руки? — ухмыляюсь я. — Этого никогда не произойдет! — отрезает. — Уже произошло, — приподнимаю брови, сжимая ее замерзшие пальчики в своих ладонях. — Вот прямо сейчас! — Речь только о магазине! У меня топографический кретинизм, вот он и отдал тебе мою руку, чтобы я не потерялась там! — Перестань, Сонь, — прошу уже в который раз. — Перестань решать за других. Престань заботиться о других больше, чем о себе. — Да я только о себе может и думаю! — взрывается она, выдергивая свои руки из моих. Разворачивается и направляется в ту сторону, куда удалился ее отец. Ловлю тонкое запястье, и увлекаю за собой в обратном направлении: — О себе она думает, конечно, — фыркаю. — Мне ничего от вас не нужно, Роман Валерьевич! — Себя не жалко, так хоть малыша не морозь! Входим в просторный холл торгового центра, и я чувствую, как Соня выдыхает, очевидно, сумев расслабиться, когда удалось спрятаться от пронизывающего до костей ветра. Не сбавляя шага, направляюсь к бутику Прада. Надеюсь, Соня не знакома с этим брендом, иначе же непременно закогтится еще на входе. Но судя по тому, что мы проходим мимо стеклянных витрин, и я не чувствую особого сопротивления, ей огромная вывеска ни о чем не говорит. Удивительная. Галя бы начала пищать от счастья еще у дверей, а эта — мало того, что не знает, так если узнает — того и гляди сбежит. Надо бы уберечь ее от созерцания ценников, иначе придется ей попросту свое пальто отдавать, лишь бы моя упрямица не замерзла. — Выбирай! — велю я, останавливаясь посреди зала. — На что глаз ляжет, то и берем. Чтобы отец долго не ждал. Слышу, сдавленный смешок, и удивленно оборачиваюсь: — Чего? — Магазин кажется таким расфуфыренным, а куртки такие же, как у нас на рынке, — Соня указывает на одну из вешалок. — Не нравится? — Почему же? — пожимает плечами. — Вот тот пуховик вроде ничего. У меня был такой пару лет назад. Пытаюсь сдержать смех, но это плохо выходит. И я буквально захожусь хохотом, как раз когда к нам подходит менеджер: — Может вам что-то подсказать? — Да, пожалуйста, — пытаюсь угомонить приступ неуместного веселья. — Подскажите, почему у вас ассортимент как на блошином рынке? Получаю ощутимый тычок в бок от Сони, и понимаю, что пора закругляться с шутками. Она покраснела до корней волос. — У нас есть и эксклюзивные коллекции, — начинает оправдываться менеджер. — Но, дело в том, что они только для вип-клиентов. — Роман Валерьевич, здравствуйте, — семенит к нам администратор. — Вы к нам сегодня с невестой? Проходите в вип-зал, располагайтесь. Мы буквально на днях получили ваш фрак для свадебной церемонии… — Я не за этим сегодня, — прерываю я щебетание администратора. — Свадьба пока откладывается. Так что свой костюм я позже примерю. — Как же? — охает женщина, жестом показывая менеджеру удалиться. — Почему? Должно быть решили дождаться родов? Администратор понимающе улыбается. — Что-то вроде того, — улыбаюсь я в ответ, оглядываясь на Соню, что притихла у моего плеча, когда на нас со всех сторон повалилось внимание персонала, и очевидно от растерянности просто физически не может сейчас возразить. Как же хорошо, что с Линой я сюда так ни разу и не пришел. Это будто мой сказочный мир, в котором Соня — моя. Моя невеста. Пожалуй, не буду слишком торопиться уходить отсюда. — Моей невесте, — делаю паузу, оценивая реакцию Сони, — нужна добротная куртка. Молчит. Губы кусает. Но безропотно идет за мной в вип-комнату. Голову в плечи втянула, будто боится, что на нее сейчас небеса обрушатся. — Еще нам халатик в роддом нужен, — продолжаю я. — Ну и всякого помелочи. — Как скажете, Роман Валерич, — как всегда услужлива администратор. — Располагайтесь. Сейчас все доставим. Оказавшись в випке, позволяю себе наконец отпустить Сонину руку, не боясь, что она сбежит и подхожу к администратору: — Только избавьте нас от созерцания лишней информации, — говорю приглушенно. — Моя невеста, так скажем, чересчур экономна. Женщина кивает и удаляется из комнаты. Выдыхаю и поворачиваю к Соне, что с любопытством разглядывает какой-то сверкающий манекен. — Вот я и поймал маленького упертого ангела, — бормочу себе под нос. — Рома, я ведь уже все сказала… — Я слышал, что ты сказала, но не увидел ни единого подтверждения твоим словам, — грубо прерываю ее. — Где твой муж, девочка? — Так с Галей же поехал? — в растерянности бормочет она. — Вот именно. Почему? — щурюсь я. — Почему бы любящему мужу не провести побольше времени со своей обожаемой супругой? Почему бы ему не подарить этот чертов кулон тебе? Почему бы ему на руках тебя не носить, чтобы у меня был повод отказаться от тебя?! Мой голос грохочет на всю вип-комнату. И я осекаюсь, когда понимаю, что сейчас Соня сжимается вовсе не от холода. Меня боится. В пару шагов преодолеваю расстояние между нами, и прижимаю съежившуюся девчонку к себе: — Я хочу все это делать для тебя. С упоением затягиваюсь лимонной мятой, чувствуя, как Соня привычно расслабляется в моих руках. Всхлипывает. Хочу отстраниться, чтобы заглянуть ей в глаза. Но она не отпускает, цепляясь в плотную ткань моего пальто слабыми пальчиками. — Еще минутку, — бормочет она мне в шею. — Обнимай меня всего минутку. А потом отпусти уже. Навсегда… 28. ОН — Так и будешь меня отталкивать? — спрашиваю, хотя и знаю ответ. — Мгм, — кивает мне в грудь, а сама так и стоит в моих руках. — Ладно. Сам разберусь, — выдыхаю устало, поглаживая ее мягкие волосы, пока есть такая возможность. — Тут не в чем разбираться, Рома, — поднимает на меня глаза. — Вы уже ясно дали мне понять свои намерения. Но, что, если это все мне не подходит? — В смысле? — Может наши отношения с Геной оставляют желать лучшего, но это наши отношения! — очевидно набравшись решимости, вырывается из моих объятий. — И не вам судить о том, как должен себя вести примерный муж! Пока что вы даже с ролью жениха не слишком-то справляетесь. А Гена, при всей своей грубости — он хотя бы верный! И что бы вы там себе не навоображали — я останусь с ним! Прошу, Рома, оставь меня уже в покое! — в ее голосе слезная мольба. — Я задыхаюсь от… Соня осекается, когда дверь в випку открывается, чтобы впустить работниц магазина, которые принесли целый ворох одежды из последней коллекции. — Оставьте нас! — рычу, желая дослушать ее тираду до конца, и тоже в свою очередь высказаться. — Не нужно оставлять! — встревает Соня. — Я уже выбрала! Хватает из рук удивленного менеджера первую попавшуюся куртку и протягивает мне: — Эту! — Хорошо, — выдыхаю, осознавая, что я в очередной раз ее упустил. — Можем идти? — хмурится. — Еще халат, — напоминаю я. Подскакивает к другому менеджеру и выхватывает крайнюю вешалку с весьма откровенным шелковым пеньюаром. Очевидно, даже ж не глянула, что берет, упертая девчонка. Подаюсь к ней, вроде чтобы принять из ее рук вешалку и тихо говорю: — Думаю, такой больше подойдет, когда мы с тобой наконец останемся наедине, моя сладкая. Но никак не для роддома. Вижу, как бледные щечки заливаются румянцем, когда Сонечка наконец опускает взгляд на халатик. Хмурится, но ответить мне в присутствии хихикающих от умиления работниц магазина не решается. Значит, при посторонних людях не может себе позволить меня оттолкнуть? Любопытно. Должно быть, щадит мою репутацию. Ведь будет крайне некрасиво, если моя невеста вдруг меня прилюдно пошлет. Или и вовсе окажется не невестой. Ай-ай-ай, какой конфуз… Да только мне-то по сути все равно. Но даже хорошо, что она об этом не догадывается. Печься о ком-то — вполне в духе Сони. И хоть раз эта ее гиперопека сыграла в мою пользу. Протягиваю руку и касаюсь кончиками пальцев раскрасневшегося личика. Соня глазки округляет, но стойко сносит мою наглость. — Никогда, — улыбаюсь я. — Никогда не отпущу. Поняла меня? Закусывает губку, и опускает взгляд. — Поэтому перестань просить, — продолжаю. — Это единственное твое желание, которое я не намерен удовлетворить. Слышу, как дверь в комнату снова открывается: — Роман Валерич, — звучит знакомый голос администратора. — Там вами интересовались… — Кто? — отзываюсь, даже не поворачиваясь. — В-ваша, — мямлит женщина, — невеста? По крайней мере, она так представилась. — Ясно, — отдергиваю руку от лица Сони, которая будто вспомнив, что занимает рядом со мной чужое место, в ужасе открывает рот. — Кажется пока не поздно, пора бы разобраться с этим недоразумением. Согласна, милая? Склоняюсь и коротко целую Соню в разомкнутые губки. Пока она не пришла в себя, отворачиваюсь и выдаю вешалки администратору: — Это берем. И все-таки добавьте еще халатик, который подошел бы для роддома, — с этими словами выхожу из комнаты. Направляюсь прямиком к выходу из магазина, будучи уверенным, что мое местонахождение работники бутика не выдали бы, спроси у них хоть сам президент — не положено. А значит искать нужно снаружи. Оказавшись в просторном холле, оглядываюсь по сторонам, и, завидев у эскалатора Сонину родню, уверенно шагаю к ним, в решительном желании немедленно расставить все точки и разорвать наконец этот порочный круг! Однако меня вдруг обгоняет сама Соня. Ну что ж, я надеялся, что этот непростой разговор состоится не при ней. Однако она сама решила поучаствовать. Вижу, что с ними уже и отец, чьё присутствие тоже несколько усложняет мне задачу. Потому что если его прихватит из-за моего выпада относительно отмены свадьбы и прочего, то Соня меня не простит уже никогда. Моим глазам является и еще один нежелательный слушатель — Гена. А его, какой черт сюда притащил? Разве он не торопился куда-то там? — Роман Валерич! — окликают меня за спиной. — Роман Валерич! Оборачиваюсь, понимая, что это администратор из Прада спешит за мной. — Вы же покупки оставили, — дружелюбно усмехается она. Принимаю из ее рук объемный пакет и перевожу взгляд обратно к скоплению своей, так или иначе, но будущей родни. И столбенею. Соня подходит слишком близко к своему мужу. Замирает на секунду. А затем обвивает его шею руками и тянется к губам… Секунда, две, три… Мое сердце пропускает удары, пока она нарочито медленно продолжает целовать этого обсоса. У меня челюсть от ярости играет. Хочется врезать этому прыщу, вскочившему между мной и моей вожделеемой целью. А саму цель утащить куда-нибудь подальше от лишних глаз, чтобы перестала уже голову мне морочить своими играми! Все-то я догоняю. Только ревность, сука, душит. Хоть и понимаю, что не имею права сейчас ревновать. Я могу себе позволить выдохнуть только когда Соня наконец отстает от Гены, и как-то виновато втягивает голову в плечи, отходя от него. Поднимает взгляд мне в глаза, и поджимает губки, словно провинившийся котенок. Чертовка. Так сильно хочешь доказать мне, что любишь мужа, что даже целоваться к нему полезла, хоть и самой не нравится? Однако я уловил в ее поступке основной посыл. Нужно быть осторожнее. Дабы эта глупышка еще каких дуростей не наделала в погоне за доказательством правдоподобности их с Геной отношений. И попытке оттолкнуть меня. 29. ОН — Ой, Ром, ну наконец-то! — подскакивает ко мне Галя и повисает на плече. — Папа сказал, что вы вот только-только зашли, а мы вас обыскались. Где вы были? Стряхиваю с себя Галины руки, и выуживаю из бумажного пакета новую куртку для Сони: — Переодевайся и гулять пойдем, — велю строго, не имея намерения более задерживаться среди обилия магазинов, будучи уверенным, что с Галиным шопоголизмом мы отсюда до ночи не уйдем. Прямо посреди роскошного торгового центра, где собралось это колоритное семейство, Соня стягивает свою скромную ветровку: — Спасибо, — бормочет она, принимая из моих рук пуховик. — Прада?! — вцепляется в куртку Галя, вырывая ее из Сониных пальцев. — Ты купил ей куртку за полляма из последней коллекции?! Рома! Вот черт. Ее языком бы пол мести, до чего длинный! Вижу Сонины глаза, и пытаюсь быстро придумать объяснение своему поступку, попутно отбирая у чрезмерно любопытной Галины куртку обратно: — Тебе показалось, — фыркаю, так и не найдясь, как оправдаться. Да и какого черта я вообще должен это делать?! Как же меня бесит весь этот цирк! Прямо театр одного… зрителя. Что неизменно оценивает правдоподобность моей «игры» своими серыми глазищами. Устало вздыхаю, видя, что Соня опять в комок сжалась и явно не намерена одеваться. Вернее намерена, да только обратно в свое тряпье, в котором ее продует на раз-два. Бесцеремонно подхожу ближе, отбирая ветровку, и всовывая ее в руки скуксившегося Гены. Вот пусть и дальше эти дешёвки Гале дарит. А я о Сонечке как-нибудь сам позабочусь. Разворачиваю притихшую Соню к себе спиной и самостоятельно натягиваю на нее новую куртку: — Вот, теперь наш малыш не замерзнет, — усмехаюсь, делая пару шагов назад, и оценивая обновку. Странно, но мысли о ее ребенке действуют на меня моментально-успокаивающе. — Вроде по размеру? Разве ж можно было в такую холодину из дома выходить раздетой, Сонь? Притихшее семейство начинает наконец отмирать и оглядывать Соню: — Добротная курточка, — одобряет отец. — Ой, мужчины, — отмахивается мать, выдавая снисходительным тоном: — Чего не сделаешь, лишь бы поднять свою самооценку в глазах конкурентов? Как молодые павлины, хвосты распушат, и петушаться. И никаких денег же не жалко. Меня уже даже почти не раздражают идиотские комментарии Галиной матери. Я привык к этому и от самой Лины. Да и мое внимание перетягивает другой член семейства. Не могу скрыть хищную ухмылку, глядя, как Гена пятится, явно желая слиться с одной из витрин, очевидно наконец почувствовав укол стыда, после слов матери, и оценив не камешек, но валун в свой огород с моей стороны. Сукан. Продолжай в том же духе! Да и все семейство похоже очень кстати расценило мой поступок, как желание отомстить этому недоноску за подкат к невесте. Вот и славненько. Как говорится, и волки сыты, и одна конкретная невинная овечка не пострадала. Галя дергает меня за рукав, отворачивая от родни: — Ром, ну ты с ума сошел? — шипит. — Я понимаю, выделиться на фоне Генки, ну не за полляма же куртку моей сеструхе? Тогда б уж хоть мне подарил. Эта бестолочь же ее в огород гонять будет. — Значит она ей и правда нужнее, чем тебе, — подмигиваю, хотя сам с трудом сдерживаюсь, дабы не послать Лину куда подальше, с ее оценкой моего поведения. Поворачиваюсь обратно к шумному семейству, что наперебой обсуждает план дальнейших действий. Одна Соня стоит — глаза на мокром месте. Ну что ты будешь с ней делать? Теперь обидится, видите ли, что я ей такой дорогой подарок сделал. — Лина, Татьяна Петровна, — обращаюсь я к дамам, — я был решительно настроен сделать сегодня подарки всем, просто так вышло, что первой под руку попалась Сонечка. Предлагаю вам прогуляться по магазинам и выбрать что-то на свой вкус от моего имени, а мы пока присмотрим что-нибудь отцу. Судя по облегчению, мелькнувшему на лице Сони, и довольным ухмылкам Гали и ее матери — я таки выкрутился, чтобы не ставить свою одержимость в еще более неловкое положение. Дважды предлагать не пришлось. Выхватив у меня из рук карту, Галя, прихватив маман, скрылась в ближайшем бутике. Перевожу взгляд на последнее оставшееся препятствие: — Геннадий, помнится, вы куда-то спешили? — намекаю я, чувствуя раздражение, что он даже просто стоит рядом с Соней. — Да меня Галка уговорила прогуляться со всеми, — начинает мычать он, явно растеряв всю свою спесь, осознав наконец, что он мне неровня. — Судя по всему, прогулка откладывается. Или вы тоже хотели что-нибудь прикупить нашим дамам? — с легкой издевкой предлагаю я, зная, что у него даже на бахилы из ЦУМа не хватит бабла. Мешкается, явно раздумывая, что бы мне ответить в цвет. — Может хотя бы своей жене? — подсказываю я, угрожающе сводя брови на переносице. — Мою-то вы уже одарили. — Да, не, — он почесывает затылок, начиная теперь уже куда более заметно пятиться. — Я тут вспомнил, мне же сегодня еще на работу надо заскочить. Федор Михалыч, — кивает отцу в знак прощания. — Соня. Стискиваю зубы, когда этот сукин сын подается к моей Сонечке и влажно целует в губы, на которые я пока что даже не имею права смотреть. — До вечера, — бросает он, и я понимаю, что это, к сожалению, не последняя наша встреча. Очевидно, Галя с мамой уже обработали моего непрошеного гостя для нового визита. Сжимаю кулаки, от злости. Ну почему вокруг нас столько нежелательных людей? Спокойно, Рома. Все по порядку. Как минимум на ближайшие часы мне удалось от всех них избавиться. Приосаниваюсь, когда придурка словно ветром сдувает с горизонта. — Ну, а теперь пойдем выбирать подарок отцу, — улыбаюсь я оставшимся, куда более приятным мне членам семьи. — Не выдумывай! — вполне ожидаемо отмахивается отец. — Лучше пойдем уже погуляем, а то эти бабы мне даже на кремль толком не дали поглядеть. Только приехали, тут же утащили меня сюда. — Как скажете, — соглашаюсь, зная, что дважды в одно место молния не бьет, и уговорить его сейчас на подарок, значит лишиться возможности получить его согласие на обследование. — Тогда позвольте показать вам одно важное для меня место… 30. ОНА Чувствую себя неловко теперь из-за этой дурацкой куртки. Если бы я только знала, сколько он за нее отвалит… Это же уму не постижимо! Вот и зачем он это сделал? Хотел смутить меня перед родными? Тогда у него отлично вышло. Это еще странно, что папа смолчал. Полмиллиона! Это ж надо? А главное на что? Какая-то куртка, коих и на рынке за тыщу рублей полно. Да у нас в деревне за эти деньги можно участок взять! Обалдеть просто. Грешным делом подумалось, не сдать ли мне эту роскошь обратно, чтобы отвязаться от Гены, а остальное отдать Роме, и постепенно выплатить остальное. Казалось бы, уж лучше ему быть должной, чем этому шантажисту. Ан-нет. Гена хотя бы осознал границу, которую я проложила между нами на утро после свадьбы. Да и меня к нему не тянет от слова совсем. А Рома, упертый как баран, и притягателен как сам дьявол. Змей искуситель чертов! Краем уха слушаю о чем говорят Рома с папой, вышагивая бок о бок передо мной. И с досадой признаю, что куртка-то и правда теплая, зараза, хоть и не стоит потраченных денег. А этот змей действительно чертовски притягателен. У него даже затылок обаятельный. И профиль, когда он как бы невзначай поворачивает голову, вроде чтобы папу послушать, который неторопливо рассказывает Роме о своем друге, но я вижу как его синие глаза стреляют в мою сторону, будто проверяя, на месте я или нет. Конечно на месте. Куда я денусь, пока тут папа. — Так и бывает, — отзывается Рома, очевидно дослушав папу, — настоящий друг в беде познается. Я так тоже себе относительно недавно приятеля нашел. Мы входим в какие-то двери. Я так увлеклась разглядыванием Роминого профиля, пока никто не видит, что даже не сразу понимаю, куда мы пришли. — Здравствуйте, Роман Валерич, — мимо нас проходит официант, давая мне понять, что мы в ресторане. Очевидно в Ромином. — Добрый день, Роман Валерьевич, — спешит к нам строгая брюнетка. — Что ж вы не предупредили? — Непредвиденная проверка, Леночка, — усмехается Рома, однако оставаясь привычно холодным, каким кажется всегда, когда общается с окружающими, будь то хоть Галя, хоть мама. — Вот, решил отцу своей невесты показать, как мы работаем. — Приятно познакомиться, — во весь ряд своих белоснежных зубов улыбается Леночка, кивая папе, а затем мне. Ой, только не говорите, что Рома и сюда Лину не водил ни разу, и меня опять приняли за его невесту? Ну не при папе же! — Проходите за столик, — предлагает брюнетка. — Роман Валерич, еще кого-то ждем? — Да, — Рома задумывается на мгновение, будто подсчитывая что-то: — Думаю, барышни в магазине до вечера застряли. Значит один, Лен. Валерий Александрович обещал заглянуть на обед. Проводи его к нам. — Как скажете, — сопроводив нас к столику, что оказался спрятан от остального зала плотной шторкой, Леночка с вежливой улыбкой удаляется. Рома неожиданно поворачивается ко мне, едва не вынуждая меня вздрогнуть. И расплывается в теплой улыбке. Ну зачем он так делает каждый раз, когда смотрит на меня? Будто он и правда так счастлив меня рядом видеть, что мне как-то больно становится от попыток и дальше его отталкивать. Где же эта привычная холодность, с которой он смотрит на окружающих? — Куртку, Сонечка, — просит он. — М? Пока я торможу, пытаясь понять, чего он от меня хочет, и зачем называет этим ласковым «Сонечка» даже при моих родных, Рома подходит слишком близко, и принимается расстёгивать молнию моей куртки. Мой взгляд мечется к папе, который занят собственной верхней одеждой. Будто и не замечая нас, он усаживается за столик, и принимается изучать изысканно засервированный стол. — Ну как наш малыш? — тихо спрашивает Рома, и у меня коленки от этого его «наш малыш» подкашиваются. — Не замерз? — Вы с таким трепетом относитесь к беременности Сони, — все же подает голос папа, откладывая привлекшую его внимание вилку обратно на стол: — Значит ли это, что и от вас с Галиной можно скоро внучков ждать? Вижу, как у Ромы напрягаются скулы. Это отчаяние на его лице выглядит весьма опасно. Он поднимает на меня взгляд, будто ожидая разрешения послать все к чертям и раскрыть папе истинное положение дел. Повинуясь интуиции отрицательно качаю головой, чтобы он не вздумал чего-нибудь ляпнуть. — К сожалению, нет, — все же произносит он наименее предпочтительный ответ, стягивая с моих рук куртку и вешая ее в угол. Проделывает то же и со своим пальто и усаживается за стол, напротив ожидающего какого-то объяснения папы: — Во-первых, мы долгое время с Галей были просто друзьями. Так что я бы не спешил делать детей, покуда мы не поймем, подходим ли мы друг другу в романтическом плане. Ну а во-вторых, Галина ведь модель. Я бы не хотел лишить ее карьеры. — Значит, эта паразитка не хочет фигуру портить? — с сомнением предполагает папа, пока я опускаюсь рядом с ним на стул. — Ничего подобного, — отмахивается Рома. — Она вполне может быть и не против. Но сами должны понимать, она барышня импульсивная, сегодня — хочу, завтра — не хочу. Так что не исключено, что как только первая эйфория от мысли, что она станет мамой пройдет, она осознает, что к любимой работе ей вернуться больше не удастся. Я в этом плане весьма категоричен. Если уж уход за домом я могу спустить, то за моим ребенком должны ухаживать только родные. Никаких нянь. — Это правильно, — кивает папа, очевидно принимая Ромину рассудительность. — Деньги это хорошо. Но за ними никогда нельзя забывать о душе. — Стараюсь, — усмехается Рома. — Я вижу, Рома, — на удивление выразительно проговаривает папа. — И вижу, что к детям ты готов. Но мыслишь верно. Галке просто еще дозреть надо до материнства. Это Сонька у нас привыкла с отцом возиться, что теперь и дитя растить не страшно с таким опытом. Да, Соф? — Ничего не да. Это совсем другое, — бурчу себе под нос. 31. ОНА — Почему же другое? Как говорится, что стар, что млад, — не унимается папа. — Не так уж ты еще и стар. Рано примеряешься, — фыркаю. — Такая толковая у меня девочка, — папа не часто доходит до комплиментов, поэтому я начинаю волноваться. — Справишься. Правда Генка у тебя тот еще оболтус, — зачем-то вспоминает он. — Заделал ребенка, а сам мол на заработки укатил. Кто ж так делает? Вижу, как взгляд Ромы от одного упоминания Гены недобро темнеет. Однако очевидно отец этого не замечает, а потому продолжает, обращаясь к Роме: — Только за нее и переживаю. Вот уйду, и чего с ней будет? С таким мужем… эй, — папа машет ладонью, и откидывается на спинку стула. Что-то он совсем расстроился. — Никуда ты не уйдешь, — строго говорю, утыкаясь лбом в папино плечо. — Не говори глупостей. — Потому и предлагаю вам со здоровьем разобраться, — очень кстати вставляет Рома. — Не можете же вы ее без присмотра оставить из-за своих принципов. Довольно жестко, на мой взгляд, зато правда. Иначе ж кто еще папе глаза раскроет? Мама похоже уже давно смирилась и ждет неизбежного, что пару лет назад напророчили нам областные врачи. Галка — той и вовсе никогда особо дела не было, что у нас дома творится, личную жизнь устраивает. — Ты мне вот это на жалость бросай давить, сынок, — строго говорит папа, после небольшой заминки. Очевидно все же призадумался. Значит-таки удалось Роме сдвинуть валун его непоколебимой готовности к худшему. — И без того уже гляди чего начудил! — продолжает отец. — Куртку дорогущую. Домой вернемся, я тебе ее бандеролью вышлю. Лучше пусть Галка ходит, как женой твоей станет. То еще понятно. А на родню жены такие деньжищи… Еще и на лечение тратиться теперь. Блин-блин-блин! Я еще удивилась, что папа сразу промолчал. Он просто не стал поднимать этот разговор при всех. А теперь из-за этой дурацкой куртки от лечения откажется! Как пить дать! Ему же только повод дай. — Да! — встреваю. — Куртку вернем! Только папе лечение… — Галке и без того есть в чем ходить, — в тон папе строго отвечает Рома, очевидно не намереваясь сдаваться. — А насчет трат на лечение я уже говорил, что для меня это обследование проведут бесплатно. Папа фыркает, очевидно, удивляясь, что на его пути встретился баран твердолобее меня. А я, между прочим, в папу такая. — Правда бесплатно? — с опаской спрашиваю я, ожидая, что он мне сейчас поведает о каких-то льготах, о которых мы не знали. — Правда, — раздается незнакомый мужской голос от входа, вынуждая нас с папой обернуться. — Доброго денечка! Высокий брюнет стягивает с себя пальто, и, пожав руку папе и Роме, опускается на стул рядом с последним. — Вот и наш добрый фей пожаловал, — усмехается Рома. — Федор Михалыч, Сонечка, познакомьтесь, это Валерий Александрович. Он доктор, который очень настаивал, чтобы я уже воспользовался его услугами, дабы не чувствовать себя в долгу. — Ну не совсем моими услугами, так как я пластический хирург, а увеличивать себе грудь Рома почему-то отказывается, — мужчины смеются, включая папу, а я краснею отчего-то. — Но так как я врач, у меня достаточно связей, чтобы придумать, чего Роману подлечить. — Но у меня как назло здоровье — хоть в космос лети, — поддерживает друга Рома, — все повода не находилось. — Друг значит? — спрашивает папа. — Это ты не про него ли мне рассказывал, пока мы сюда шли? Про того, что познается в беде. — Именно, — кивает Рома. — Не знаю, что он там вам нарассказывал, а я свою версию расскажу, — встревает Валерий Александрович. — Мой отец владеет большим количеством коммерческой недвижимости по всей Москве. Сдает в аренду, тем и живет. Но вот пару лет назад повадился к нему какой-то юный ресторатор: дай, говорит, выкуплю у тебя одно здание. — Ну, признаться не такой уж и юный ресторатор, — ухмыляется Рома. — Очевидно под ресторан, — поддерживает разговор папа. — Ну да, — соглашается Валерий. — Вот только не одно помещение, а целиком всю площадь. Нас прерывает вторжение пары официантов, что без всякого заказа уже начали накрывать стол. Очевидно с Роминой подачи. — Не люблю я на чужой территории разворачиваться, — продолжает Рома, подталкивая дальнейший рассказ. — Но Сан Саныч — батя Валеры, крепкий орешек. Прямо как вы, Федор Михалыч. — Если речь об упрямости, то это наверно старая закалка у них такая, — тихо влезаю в разговор, стараясь не облизываться, разглядывая заполняющийся закусками стол. — Точно, — смеется Рома, — будто с одного завода. — Еще за нас что-то говорите, — фыркает папа, не в силах сдержать улыбку из-за непринужденности атмосферы. — Себя-то видели? Что Соня, что Рома, два сапога — пара. — Говорят же, что муж и жена должны быть похожи, — вставляет Валерий Александрович, очевидно как и все прочие восприняв меня как невесту Ромы. За столом повисает неловкая тишина. Блин, Рома с Галей вообще что ли в люди не выходят вместе? Закусываю губу, чувствуя, как лицо гореть начинает. Поднимаю отчаянный взгляд на Рому, в надежде, что он исправит ситуацию. — Эх, Софка, — вздыхает, и упирает подбородок в ладонь, — похоже, не ту я сестру выбрал, раз тебя всего за один день уже дважды за мою невесту приняли. Блин, тоже мне, исправил! 32. ОНА Рома подмигивает мне, подталкивая в мою сторону тарелку с красной рыбой, которую я таранила взглядом последние минуты. А я перевожу взгляд на папу. Холодею, заметив, как посерьезнело его лицо. Будто задумчивым каким-то стало, с толикой едва уловимой печали. — Ты ешь, дочь, — похлопывает меня по руке, кивая на ту самую тарелку, что придвинул Рома. — А вы дальше рассказываете, чем это вам наша советская закалка не угодила? Он наигранно злится, и, кажется, можно было бы выдохнуть, но я знаю своего папу лучше всех. Он точно что-то понял. А даже если не понял, то, как минимум почувствовал. Мужчины продолжают наперебой рассказывать историю того, как они пришли к тому, что Валерий Александрович чувствует себя в долгу перед Ромой. А я взгляд боюсь поднимать от еды. Наваливаю себе всего понемногу и пытаюсь заставить себя поесть, чтобы не вызвать еще каких-то подозрений. — Вот мой отец и решил лично с ним встретиться, чтобы уже посмотреть, что там за настырный ресторатор такой, что одолел его офис своими просьбами продать здание, — продолжает Валерий. — Причем цену все выше и выше задирал, но батя у меня обычно в таких вещах непреклонен. — Забегая вперед, хочу сказать, что речь была об этом самом здании, — лукаво улыбается Рома. — Очень уж мне хотелось открыть ресторан рядом с Красной площадью. — Да, и здание теперь все же его, — смеется Валера. — Значит-таки достал ты старика? — щурится отец. — Нет-нет! — вступается за друга Валерий. — Вы не подумайте. После того, как Ромчик отцу жизнь спас, тот хотел ему вообще это здание подарить. Но Рома — принципиальный до ужаса, отказался. Видите ли, ему чужого не надо. Сошлись на том, что Рома покупает здание, за приемлемую рыночную стоимость. Вот как? Чужого не надо? Тогда почему это на меня не распространяется?! — Жизнь спас? — заинтересованно переспрашивает папа. — Мне кажется, они преувеличивают, вот я и не спешу от них благодарности принимать, — усмехается Рома. — Всего-то массаж сердца сделал. — В том и дело, что сделал же! В той суматохе никто бы и внимания на него не обратил, если бы не ты, — Валерий Александрович поворачивается к нам и едва ли не заговорщически шепчет, слегка подаваясь через стол: — Должно быть, слышали, в прошлом году клуб в центре Москвы какие-то уроды в щепки разнесли? Взрывы, стрельба — все как в лучших боевиках. Мы с папой киваем. Об этом даже в газетах писали. Помню, сначала писали, что владелец клуба умер, потом вроде опровергли, — в общем много шумихи из-за того нападения было. — Так уж вышло, что мы все трое как раз в тот вечер там на аукционе были, — продолжает почти шептать Валерий Александрович. — Мы с отцом как-то разделились во время нападения. А он у меня сердечник. И пока я его отыскать в той суматохе смог… Валерий тяжело вздыхает, снова откидываясь на спинку стула: — В общем, если бы не Роман Валерич… — он поворачивается к другу и хлопает того по плечу. — Да угомонись ты, — отзывается Рома, очевидно не привыкший, чтобы его хвалили. — Чего вы вертите все случай столетней давности? Разве можно было мимо пройти, когда человек на твоих глазах умирает? Удивительно. Я, пожалуй, впервые вижу его с этой стороны. Это так… по-человечески что ли. Руководствуясь информацией из телевизора и газет, мне казалось, что людям, которые владеют большими капиталами, должно быть несколько чуждо элементарное сострадание. Судя по тому, что обычно мелькает в новостях, богатеи в большинстве своем — бездушные сухари. От того и складывалось впечатление, что Рома просто играет со мной, вроде от скуки. Но теперь, когда вижу, как он будто бы смущается от упоминания его поистине геройского поступка, начинаю сомневаться в своих выводах о нем. — Многие ведь смогли, — пожимает плечами доктор, выдергивая меня из раздумий. — Даже моя мачеха. — Валер, да там же жесть что творилось, — будто убеждает его в чем-то Рома. — Ясное дело она растерялась, вот и спряталась от взрывов. Скорее всего, даже глянуть не успела, что с отцом. Ну, в такой ситуации вполне естественно в первую очередь подумать о собственной шкуре. Завязывай уже ее винить. Ведь и правда, страшно представить, какой ужас творился в том клубе. И может действительно, вполне естественно, что люди в первую очередь думали о собственном спасении. Боясь рисковать жизнями, не подходили к старику, что лежал без сознания. И покуда подоспела бы помощь, для сильного бизнесмена со слабым сердцем могло стать слишком поздно. А Рома не побоялся… У меня настолько яркая картинка перед глазами встала, что на секунду даже стало как-то страшно за Рому. Поднимаю на него взгляд, чувствуя, как у меня комок в горле застрял, мешая проглотить еду. Если бы его не стало тогда, то мы бы никогда не встретились. У нас бы не появился малыш… Мне вдруг так отчаянно захотелось его обнять. Но я только сижу и пытаюсь держать лицо, чтобы не расплакаться. Пальцы до боли впиваются в край стула, чтобы не сбежать отсюда. От самой себя ведь все равно не сбежишь. — Выходит твой отец тоже сердечник? — спрашивает папа, возвращая мужчин к разговору, очевидно уловив эту печальную нотку, повисшую за столом. — Мгм, — отзывается Валерий, принимаясь за обед. — Поэтому я всех врачей необходимых для вас уже знаю. Мне только ваше согласие и пара звонков. — Не подгоняйте, — ворчит отец. — Тут подумать надо. — Пап, ну о чем тут думать? — умоляюще стону я, и понимаю, что зря голос подала. В нем отчетливо слышны сдерживаемые слезы. Папа поднимает на меня взгляд, очевидно тоже уловив неладное: — Тебе плохо? — Н-немного, — сейчас лучше соврать. — Простите, мне нужно в туалет. Маленькая ложь во благо, лишь бы не выдавать истинных причин своего поведения. Папа поволнуется, конечно, что я себя плохо чувствую. Но это ни в какое сравнение не идет с тем, как он отреагирует, если поймет, что я собралась расплакаться из-за жениха своей сестры. 33. ОН Взволнованно гляжу вслед Соне, которая спешит выскочить из чилаута, пока Валера продолжает что-то непринужденно рассказывать отцу. Если я прямо сейчас пойду за ней, чтобы узнать, что случилось, Федор Михалыч может неправильно понять. Вернее правильно. А это не понравится Соне. Черт. Ей плохо? Почему отец сам за ней не пошел? Может для беременных это нормально? Ерзаю в кресле, будто на иголках сижу и добрых пять минут наблюдаю за шторкой, в надежде, что Соня вернется. Я совершенно выпал из разговора. И все, что делаю, это время от времени опускаю взгляд на часы. Каждая минута как назло тянется слишком медленно! Напряженно вздыхаю и невольно наталкиваюсь на внимательный взгляд старика. Сидит и смотрит на меня. Как-то задумчиво. И даже немного печально. Валера все продолжает ему что-то затирать о лечении, целую программу уже выкатил. А он на меня смотрит. Серьезно так. — Я тоже волнуюсь, — наконец выдает он. В чилауте повисает тишина. Валера понял, что нам обоим сейчас не до него. А у меня ощущение, что этот старик меня насквозь видит. — Только я-то отец, — продолжает Федор Михалыч. Молчу, понимая, что в этой констатации факта — намек, мол: а ты-то с чего вдруг места себе не находишь? Неужели я так просто попался? Как-то даже легче на душе стало. Вроде раз нас раскусили, значит, дальше уже можно будет не скрываться, и разбираться с проблемами по мере их поступления. Федор Михалыч вдруг садится в кресле поудобней, и, прочистив горло, на удивление бодро продолжает: — Думаю, не надо вам с Галинкой с детьми-то затягивать, — почему-то уводит он разговор совсем не туда, куда бы мне хотелось. — Хороший ты человек, Роман. Эка тебя трясет за чужого ребенка. Значит, в добрые руки я дочку отдаю. Ничего не понимаю. Он будто притворяется, что не подловил меня, говоря о том, что нам с Галей детей пора делать. Но в то же время, меня не отпускает ощущение, что он имеет в виду вовсе не ее, когда говорит о добрых руках. Или же у меня уже паранойя? — Ты позаботься, пожалуйста, — он немного склоняет голову. — Только не вздумай глупостей наделать. Я тебя как отец прошу… Он мне будто разрешение дал. Больше не раздумывая, срываюсь с места, будто пес на охоте, которого наконец с поводка спустили: — Позабочусь! — бросаю я, вылетая из чилаута. Не хочу думать, что я его неправильно понял. Мне сейчас необходимо было его добро. Врываюсь в коридор, в котором располагаются туалеты, и толкаю первую попавшуюся под руку дверь. Никого. Еще одну. Опять пусто. Третья дверь не поддается. — Соня! — рявкаю, прикладываясь кулаком к деревянному полотну. — Соня, ты тут? Открой мне! Тишина в ответ. Черт. — Тебе плохо? — предпринимаю еще одну попытку. — Если можешь, отойди от двери. Я сейчас ее выбью! Слегка отстраняюсь, чтобы вынести чертову дверь плечом, когда замок вдруг щелкает. — Не надо выбивать, — бормочет Соня, в образовавшуюся щель. — Я сейчас выйду… Слышу, что она плачет. Не позволяю ей закрыть дверь, подставляя руку. — Ой, Рома! — вскрикивает она, когда прибивает мне запястье. Дверь тут же распахивается и зареванная Соня, вцепляется в мою ладонь: — Прости! Я не видела, что ты руку подставил, — будто оправдывается. — Очень больно? А я пошевелиться не могу. То, с каким трепетом и волнением она осматривает мое запястье, вынуждают меня надеяться, что она чувствует ко мне то же, что и я к ней. А что я чувствую? Кажется, я сам еще не понял. Это как болезненная зависимость. Если ее нет рядом, я будто включаю энергосберегающий режим и начинаю жить на автопилоте. Вижу, что на все еще плачет. Безвольно протягиваю к ее лицу руку и осторожно стираю с раскрасневшейся щеки слезу. — Ну же, ангел, не плачь, — я едва ли не физическую боль ощущаю, когда смотрю на нее вот такую. Какое-то бессилие одолевает, когда я думаю, что она плачет из-за меня. — Какой же я ангел? — грустно усмехается. — Я в жизни-то особо ничего хорошего не сделала. А вот ты… Она снова всхлипывает, и я больше не в силах этого терпеть. Шагаю на нее, вынуждая вернуться в тесную кабинку, и прикрываю за нами дверь: — Ты из-за меня опять плачешь? — строго спрашиваю. — Что я теперь сделал не так? Это из-за того что я сказал при твоем отце, что не ту сестру выбрал? Мотает головой, даже не поднимая на меня взгляд, и продолжая держать меня за руку. В мою ладонь падает очередная слеза. — Ну же, Сонь. Тут только ты и я, скажи уже, что тебя так расстроило? — прошу я. — Чтобы я больше не повторил этого. — Это не из-за тебя, Ром. Т-ты… — с усилием проглатывает слезы, — ты такой хороший. Теряюсь. Чего это она вдруг? — Просто, — продолжает тихо, и я весь обращаюсь в слух, — я просто так испугалась за тебя. Испугалась? Что-то я туплю. Очевидно, это ее странное поведение на меня так влияет, что мозги совсем отказывают. — Чего испугалась? — подталкиваю ее. — Из-за того что руку прищемила что ли? — М-м, — опять головой машет. Поддеваю ее подбородок пальцами, вынуждая ее поднять на меня свои заплаканные глазищи: — Скажи уже, Сонечка. Что случилось, что ты так плачешь? Может, болит что-то? Вижу, как у нее подбородок дрожит: — М-можно… — шепчет почти одними губами, — я тебя на минутку всего обниму? Кажется, у меня даже рот открылся непроизвольно от удивления. Она еще спрашивает?! Не можно, а нужно. Мне это просто как воздух необходимо! Да и желательно не на минутку, а на всю жизнь. Не дожидаясь моего ответа, она вдруг юркает ко мне, обвивая своими руками мой торс. Зарывается мокрым лицом мне в шею и льнет всем телом. У меня дыхание спирает. Прикрываю глаза не в силах сдержать болезненного стона. Боже, как же я хочу, чтобы это было навсегда. Но она ведь, чертовка, только поиграть со мной решила. Даже не сомневаюсь. — Ты такой молодец, Рома, — наконец начинаю различать ее бормотание вперемешку со всхлипами. — Ты правильно поступил. И жизнь человеку спас. А, так она из-за этого? — Я бы так не смогла, — хнычет дальше. Должно быть просто гормоны бушуют, вот она и нашла историю спасения Сан Саныча настолько душещипательной. Однако я рад этим гормонам, что вынуждают ее хоть на миг забыться и прижаться ко мне. — Только, — продолжает она, и я уже почти не пытаюсь вслушиваться, спокойно поглаживая светлые волосы, — т-только… пожалуйста… больше не делай так. Напрягаюсь, пытаясь понять, в какой момент я потерял нить ее повествования. — Прошу тебя… — продолжает она, — никогда не рискуй собой так бездумно. И я напрягаюсь еще сильнее, наконец осознавая о чем на самом деле она говорит и за-за чего плачет. — Я наверно очень плохой человек, — очередной всхлип. — Но я так испугалась, когда подумала, что ты мог пострадать из-за своего геройства. Или и вовсе… Шумно втягивает воздух, вздрагивая от рыданий в моих руках. Она, моя одержимость, обо мне волнуется. Вернее даже не так… Боится, что может меня потерять, хоть и близко к себе не подпускает. Зарываюсь пальцами в ее мягкие волосы. Склоняюсь, упирая свой лоб в ее. — Никогда ничего не бойся, — шепчу в ее губы. — Я всегда буду рядом, любимая моя… 34. ОН — Л-любим-мая? — у Сони глаза по пять копеек. А я кажется только когда произнес это, понял наконец, что чувствую. Люблю я ее. Вот что это за ощущение. Как зеленый пацан — впервые влюбился. Потому и понять долго не мог, что же это за одержимость меня одолела. Потому что никогда раньше такого не испытывал. Ладно, со своими чувствами разобрался, но от того не легче. Судя по Сониным глазам — игра продолжается. — В-вы меня неправильно поняли, — отшатывается она, оправдывая мои ожидания. — Я просто хотела сказать, что… — Я понял все, что ты хотела сказать, Сонечка, — не позволяю ей договорить, осторожно поправляя свои любимые светлые пряди, что растрепались, пока она обнимала меня. — Просто подожди. Я все улажу. Разворачиваюсь, чтобы выйти из туалета. — Нет-нет, Рома! — хватает меня за руку, останавливая. — Прости меня! Прости, я не хотела вводить тебя в заблуждение. Это не то, о чем ты подумал… Я не собиралась обнадеживать или что-то в этом роде, — сбивчиво тараторит она. — Я просто по-человечески… испугалась. Мы ведь вроде как не чужие… Вернее почти родственники. В смысле будущие… — Перестань оправдываться, — спокойно говорю я. — Теперь иди, умойся и возвращайся за стол. Тебе необходимо поесть. Ты и за завтраком толком ни одного пирожка не съела, и сейчас сидела ковырялась. — Вы ведь ничего папе не скажете? — глядит умоляюще. — Пожалуйста… — Ничего, — отзываюсь, и замечаю, как хрупкие плечики опускаются от облегчения. — Пока не скажу. Соня снова напрягается. — Сначала давай разберемся с его здоровьем, — обещаю я и подталкиваю Соню вперед, провожая к раковине. — Умывайся. Послушно выполняет, то и дело, бросая на меня косые взгляды через зеркало. Мы возвращаемся за стол, где Валера все так же самозабвенно продолжает убеждать Сониного отца в необходимости пройти обследование. В ход уже пошли и высокопарные медицинские термины, которые делают речь Валеры почти недосягаемой для слуха простого слушателя. Вот молодчина! — Как ты, Сонечка? — взволнованно спрашивает отец, который сидел вполоборота ко входу, очевидно в ожидании возвращения дочери. — Что-то болит? — Все в порядке, пап, — Соня натягивает улыбку, опускаясь на свое место. — Просто затошнило что-то. — Для токсикоза поздновато, — не к месту вставляет Валера, и тут же замолкает под тяжестью моего взгляда. — Хотя может и нет, я ж не акушер-гинеколог. — Да нет, — отмахивается Соня. — Должно быть, просто съела что-то не то. — Это моя вина, — признаю, усаживаясь за стол. — Думаю, виной организованный мной вчера ужин. Больше не стану заказывать из ресторана морепродукты, раз у Сони такая реакция на них. — Может, лучше домой поедем? — спрашивает отец, обращаясь к Соне, и мне на мгновение кажется, что он говорит вовсе не о моем доме. — Было бы неплохо, — бормочет Соня. — Но мы же погулять собирались. Может, я сама вернусь? А вы… — Нет! — хором отзываемся мы с отцом, и я получаю от него, пожалуй, первый неодобрительный взгляд. Его дочь следует его примеру, поэтому я просто вынужден в очередной раз оправдаться: — Я ведь говорил, что меня ждет онлайн-конференция, — объясняюсь примирительно. — Но для начала нам всем не помешало бы поесть. В первую очередь Соне, но нужно быть поосторожнее в своих высказываниях. Старик совершенно точно что-то заподозрил, и тут я вынужден согласиться с Соней. Неизвестно как он отреагирует на сложившийся расклад, да и страшно представить, как этот самый расклад выглядит его глазами. На одной дочери вроде как женюсь, а на вторую глаз положил. Да уж… Ситуация, так скажем не из простых. Должно быть, пока я ходил за Соней, он уже сложил обо мне нелицеприятный портрет, в котором я играю с обеими. А теперь, когда его любимая дочка вернулась с распухшими от слез глазами, я и вовсе переквалифицировался в разряд мерзавца. Что ж. Я был готов к тому, что моя репутация пострадает в глазах ее семьи. С этим мы позже будем разбираться. Первым делом уговорить отца на лечение. Надеюсь, Валере удалось-таки обработать несговорчивого старика. Дальше дело за Соней. Я уверен, она справится. Как только удастся стабилизировать его здоровье, перейдем к следующему пункту. Боже, как же я этого жду… Только осторожно, Рома. Как по весеннему льду, помнишь? А то я со своей нетерпячкой кажется уже дров наломал. Отец точно что-то да понял. Хоть и старается виду не показывать. Теперь надо внимательней следить за Соней. Если Федор Михалыч воспринял мой порыв неверно, то может наговорить чего дочери, дабы уберечь ее от мерзавца. Тут я его даже понимаю. Нехорошо как-то все это сложилось. Вернее, я сам это так «сложил», идиот! Вот теперь разгребать. Сейчас мне думается, что стоило бы еще тогда за ней вернуться. Украсть, покуда между нами стоял только ее муж. Уверен, такую замену даже отец на тот момент одобрил бы. Теперь-то понимаю, насколько все усугубил. Но я ведь был уверен, что она жениха выбрала. Разве ж мог я ее так ранить, чтобы против воли… Черт. А она может и выбрала его, да только потому, что во мне не была уверена. Кто я такой, в конце концов? Безумный незнакомец, при первой же встрече заставивший ее разрыдаться, а затем подло соблазнивший? Ну кто так любовь завоевывает, ей богу, Рома? Зато теперь чувствую, что я ей небезразличен. Может это конечно и не любовь, но для меня и ее симпатии вперемешку с этим жгучим желанием будет вполне достаточно. Влюблю. Не проблема. Отныне она знает о моих чувствах. И я сам. Значит теперь если ей представиться выбор, надеюсь она не сбежит из-за своих сомнений. Поднимаю на Соню взгляд. Ест. Умница. Ей надо сил набираться. А я позабочусь обо всем остальном. Мне предстоит непростой путь к ее сердцу. Люблю. Совершенно точно. Усмехаюсь, ковыряя в тарелке спагетти в сливочном соусе. Странное ощущение. Приятное. 35. ОН — Пап, все в порядке? — одергивает отца Соня, когда мы входим в дом. — Ты какой-то смурной. Плохо? Я тоже заметил, что на обратном пути он был молчаливей обычного. Хоть и не спал на этот раз. Но я догадываюсь о причинах его задумчивости. Вот вопрос только, во что это может вылиться. Чувствую, это вроде затишье перед бурей. — Нормально, дочь, — отмахивается он, тяжело стягивая ботинки. — Устал просто. Пойду отдохну, пока мать не вернулась. А то ж покоя не даст. — И подумайте заодно, — вставляю я. Федор Михалыч бросает на меня хмурый взгляд: — Подумаю, — выразительно говорит. — В том числе и насчет лечения, — подсказываю я, буквально нутром чуя, что он вовсе не о том собрался думать. — Да, пап, пожалуйста, — просит Соня. — Рома же даже с Валерием Александровичем нас познакомил, чтобы тебя убедить. Ну перестань упираться. Старик глядит на Соню, что уже молитвенно сложила ладони перед грудью. Затем на меня, стоящего за его спиной. И снова на дочь. Вздыхает тяжело. — Точно, два сапога — пара, — фыркает, отворачиваясь от нас, очевидно пряча ту тоску, что я успел заметить на его лице. — Ну папа! — бросает ему вдогонку Соня. — Позже поговорим, — отсекает он. Он скрывается из виду, а я кладу ладони на Сонины плечи: — Твой отец слишком тебя любит, чтобы отказаться от лечения. Все будет хорошо. — А еще он слишком печется о собственной гордости, — обиженно бормочет Соня. Ставит свою обувь в обувницу. Будто на автопилоте то же самое проделывает и с ботинками отца, и… с моими туфлями, которые я едва снять успел. — Эй, — одергиваю ее, когда она уже собирается уходить, — не делай больше так! — Как? — непонимающе хлопает ресницами. — Ты не прислуга, чтобы за всеми убирать, готовить на всю семью и… — Может вы не в курсе, Роман Валерьевич, но так себя ведут обычные женщины. Если вам неприятно, что вы имели глупость водиться с девушкой уровня прислуги, то просто забудьте. А я свое место знаю! Сказав это, она, — не в пример любой прислуге, — гордо задирает подбородок, и удаляется вглубь дома. Вот же глупая девчонка. Я ведь вовсе не то имел в виду. Однако ощущение, будто это не она свое место знает, а мне на мое указала. Вхожу в коридор вслед за Соней, которая притормозила, очевидно, чтобы проверить на месте ли мобильник. Вижу, как она вытаскивает его из кармана, и на пол выпадает нечто белое и совершенно невесомое. — Эй, злючка, ты что-то потеряла, — окликаю. От звука моего голоса она привычно вздрагивает и не спешит оборачиваться, очевидно решив, что я обманул ее, в попытке задержать. Подхожу ближе, и опускаюсь на корточки, поднимая на Соню взгляд: — Не дуйся, Сонь. Я говорил лишь о том, что тебе не стоит перенапрягаться, в твоем положении. А ты как ванька-встанька, только и скачешь вокруг своей родни. Теперь уже неосознанно и меня под опеку начала брать. Сколько еще дней до родов? Не боишься из-за своей активности родить раньше времени? — Не боюсь, — фыркает она, наконец оборачиваясь. Вижу, как ее взгляд скользит к ногам, у которых так и лежит ее потеря, и серые глазки начинают округляться. Внимание переключается на меня, а затем Соня делает неловкую попытку быстро нагнуться и поднять предмет, который ее так напряг. Ловлю ее, вынуждая выпрямиться: — Вот я об этом, Сонь, — с укоризной говорю я. — Ну куда ты так наклоняешься. Что я, прокладок не видел… Осекаюсь, наконец изучив взглядом выпавшую из Сониного кармана вещь. И не могу сдержать улыбку. — Это не то, о чем ты подумал! — тут же решительно заявляет моя глупенькая девочка. Удивительно, но каждый раз, когда она волнуется, непроизвольно переходит на «ты». — А ты уже знаешь, о чем я подумал? — с усмешкой спрашиваю я, поднимая наконец белоснежный лоскут ткани с мраморного пола. Выпрямляюсь в полный рост, нависая над Соней, и поднимая на уровень своего лица знакомый платок. — Конечно знаю, сейчас надумаете, что я ваш платок с собой таскаю, п-потому… что… — запинаясь начинает Соня. — Потому что ты тоже ко мне что-то испытываешь? — подталкиваю я, не в силах скрыть довольную ухмылку. — Ничего подобного! — в ужасе принимается отпираться Соня. — О, конечно нет. Мы ведь просто варианты накидываем, верно? — усмехаюсь я. — Например, это вовсе не мой платок, просто у тебя дома завалялся точно такой же? Обнадеженная моей благородной подсказкой, Соня неуверенно кивает. — И ничего, — продолжаю я, — что это платок от Армани. Поджимаю губы, всем своим видом давая понять, что я вроде как не нарочно развеиваю мною же предложенное оправдание. — Вполне возможно, что у тебя просто насморк был, прямо перед отъездом в Москву? — накидываю я новый вариант. — А остальные платки в стирку уже угодили, не оставляя тебе вариантов? Соня снова неуверенно кивает, жалобно хмуря бровки. Но меня так просто не проймешь. — Правда он кажется совсем чистым, — продолжаю я, пожимая плечами. — А у тебя ни малейшего намека на недавний насморк. Уже не в силах сдержать улыбку, когда она обиженно надувает губки. — Ладно, — сдаюсь я, не в силах ее и дальше мучить. — Сделаем вид, что я ничего не видел. Вкладываю в ее ладонь свой платок, — тот самый, который я завязал на ее шее в день их с Геной свадьбы, — и заговорщически шепчу: — В конце концов, я у тебя тоже кое-что украл, — с этими словами поворачиваюсь к двери, ведущей в мой кабинет, и уверенно распахиваю ее. Бросаю взгляд на Соню, на лице которой застыло взволнованно-заинтересованное выражение. — Ну ты идешь или нет? 36. ОН Поглаживая животик, Соня неуверенно входит вслед за мной в кабинет. Щелкаю на двери замок, чтобы нас не побеспокоили, и направляюсь к стеллажу, что за моим рабочим столом. Вот я и поймал ее. Коварный план сработал. Признаться, я рассчитывал именно на Сонино любопытство. — З-зачем мы сюда пришли? — мнется у самого входа Соня, не решаясь следовать за мной. — Тебе ведь интересно, что я у тебя украл? — напоминаю я, не в силах сдержать улыбку, как всегда бывает, когда я смотрю на нее. — Мгм, — прикусывает губку, переминаясь с ноги на ногу. Киваю на стеллаж, приглашая ее подойти ближе. Вижу, что она хоть и сомневается, но все же подчиняется. Открываю дверцу шкафчика, пока Соня неторопливо обходит стол. Я порой даже сейф могу себе позволить оставить не закрытым. Но только не эту дверцу. Ведь тут хранятся драгоценные воспоминания. — О, наша фотка, — удивленно замечает Соня, поднимая с моего стола снимок. — Хранишь на столе фото семьи своей невесты? Это так мило. Вроде хочет казаться равнодушной, но в ее словах так и сочится ревность. Ухмыляюсь, и не спешу разубеждать Соню в том, из-за кого конкретно это фото хранится на моем столе. Она стоит ко мне спиной, поэтому не видит, что находится в открытом мною шкафчике. С преувеличенным интересом крутит в руках фоторамку, очевидно не желая встречаться со мной взглядом в соблазнительно тесном положении. — Веришь в сказки, Сонь? — хриплю я, ловя кончик ее светлого хвоста, и пропуская его сквозь пальцы. — М? — она вынуждена повернуться, чтобы освободить свои волосы. — Ну знаешь там, Золушка, — усмехаюсь я. — Та, что оставила после их с принцем встречи только свою туфельку. — Быть того не может… — она выглядывает из-за моего плеча, и тянется к открытой дверце. — Так ты… о моих туфлях… Становлюсь у нее за спиной, желая чувствовать ее тепло рядом. Упираю руки в стеллаж, преграждая Соне путь к побегу. А она точно захочет сбежать, после того, что я собираюсь сказать: — И принцу хватило всего одной туфельки, чтобы заполучить Золушку, — усмехаюсь. — А у меня целая пара. — Не говори глупости, Ром, — бормочет обиженно. — Зачем ты хранишь их? А что если Галка увидит? Что она подумает. — Разве ты еще не поняла? Мне плевать, что подумает Галя… Она вынуждает меня замолчать, решительно разворачиваясь ко мне лицом: — Зачем ты их вообще забрал из леса? Все ведь кончилось, толком не успев начаться! Всего одна ночь, Рома! Забудь уже! — Не могу, Сонь, — и взгляда оторвать от ее персиковых губ тоже не могу. — Как не пытался, не выходит. Я же с первого взгляда понял, что с тобой что-то не так. — И что же? — раздраженно дергает плечами. — Влюбился в тебя еще тогда! — невольно подаюсь вперед, вынуждая ее испуганно вжаться в деревянный стеллаж. Спокойно, Рома. Вот пугать ее хочется меньше всего. Выдыхаю, немного отстраняясь, и продолжаю куда более спокойно: — Понял не сразу. Но уже сообразил, что не хочу тебя терять. Потому и просил остаться со мной. Помнишь же? Вижу, как персиковый ротик приобретает форму «о», и потому перевожу взгляд в растерянные серые глаза. — Ну чего теперь так смотришь? — касаюсь ее щеки костяшками пальцев. — Я ведь на полном серьезе предлагал. А ты не поверила? Всхлипывает. Но слез не показывает. — Я же тогда до последнего надеялся, что ты вернешься. Так и туфли твои нашел в лесу. Надеялся, что ты за ними пошла… — Остановись, Ром… — просит умоляюще. — Не могу, ясно! Я люблю тебя, Соня. И не планирую от тебя отказываться, чего бы мне это не стоило! — Прошу тебя… — Нет, теперь моя очередь просить! Там в ресторане ты заняла у меня минутку. Требую ее вернуть, — безапелляционно говорю я, опуская свою ладонь с раскрасневшейся щечки на хрупкую шею. — Хочешь обнять… — начинает было она непонимающе. Не позволяя ей договорить, тяну за шею и накрываю рот поцелуем. Выдыхаю со стоном, чувствуя ее инстинктивный отклик. Моя рука проскальзывает под ее рукой, и ложится на спину. Прижимаю Соню теснее, пока не опомнилась. Будет упираться. Я даже не сомневаюсь. Сейчас ее чертова совесть отойдет от первого шока, и Соня начнет бунтовать. Другой рукой зарываюсь в мягкие волосы, не оставляя ей никаких шансов отстраниться, пока я сам не позволю. Помню, что планировал действовать осторожно, но дьявол, как тут можно удержаться, когда она так близко? Я так долго этого ждал. Аж со вчера, когда принял ее за галлюцинацию. А потому и не смог в полной мере насладиться нашим случайным поцелуем. Сейчас так просто не отпущу… Отрываюсь от ее губ, прокладывая нетерпеливую дорожку из поцелуев по ее лицу. Впиваюсь губами в шею. — Что ты творишь, Рома… — ну вот и начался бунт. Да только он совсем какой-то вяленький. Едва заметный. Упирает свои слабые ручки в мои плечи. А голос и вовсе сродни шелесту ветра. — Разве не понятно? — хриплю в промежутке между поцелуями. — Целую свою женщину. — Ох, — стонет она, пытаясь усилить сопротивление. — Я ведь не твоя. Я чужая жена, Рома! А ты чужой жених. Поддаюсь ее рукам, только для того, чтобы заглянуть ей в глаза. — Я твой, Сонь. А ты — моя любимая, — провожу пальцем по ее влажным от поцелуя губам, и у меня все тело напрягается от ее рваного выдоха. — Даже если сейчас между нами все не так просто, рано или поздно ты все равно станешь моей. Полностью. — Так нельзя, Ром, — хнычет она. — Ну пожалуйста, перестань меня мучить. Помоги мне сохранить дистанцию между нами. — Не говори глупостей. Ни о какой дистанции и речи идти не может, — рычу я, и, чувствуя, что мое терпение подходит к концу, снова впиваюсь в ее губы поцелуем. Дистанцию ей подавай! А сама так живо отвечает на мои прикосновения, что я уже сомневаюсь, что вообще смогу остановиться на невинных поцелуях. 37. ОН Разворачиваюсь с Соней в руках, и усаживаю ее на стол. Она поддается так легко и естественно, что у меня и вовсе крышу начинает сносить. Я уже почти не помню, какие преграды мне мешали сделать это раньше. Целовать ее вот так. Жадно. Одержимо. Сейчас только она. Ее пухлые губки, что отвечают на мой поцелуй. Тонкие пальчики, что зарываются в мои волосы, так по-хозяйски, будто она тоже только того и ждала. Ждала того, чтобы я запретил ей продолжать меня отталкивать. «Моя! Моя!» — бешено пульсирует в сознании. Нетерпеливо пытаюсь расстегнуть пуговки на ее воротнике. Чертовы мелкие пуговки, которые никак не хотят подчинятся моим неуклюжим пальцам, чтобы я наконец смог добраться до своей желанной. — Сонечка, — хриплю я, спускаясь влажным поцелуем по ее шее. — Девочка моя… Я слишком голодный. Слишком долго старался сдержаться, оттого кажется, что сейчас просто взорвусь! Грубо дергаю края ее воротника, и слышу, как на мой деревянный стол осыпаются пуговицы. Соня выдыхает с нетерпеливым стоном, ласкающим мой слух. Добираюсь губами до ее острых ключиц. Скольжу ниже… — Рома… — о боже, как мое имя из ее сладких губ звучит. Чувствую, как ее пальчики в моих волосах напрягаются, будто норовя меня остановить. Снова отталкивает. Только я на это больше не поведусь. Оттягиваю простенькую чашечку, и провожу языком по налитой плоти. — Ох, — как-то жалобно выдыхает, и пытается ноги свести. — Погоди-погоди, Ром… — задыхаясь, выдавливает она. — У меня… это… живот в тонусе. — Да у меня, признаться, от тебя все тело в тонусе, — отзываюсь хрипло, снова собираясь потянуться к ее шелковой коже. — Какая же ты сладкая… — Только ты-то от этого не родишь, — стонет в мои волосы. Сбавляю натиск, не желая ее слишком пугать. Поднимаю голову, собираясь снова впиться в призывно приоткрытый ротик. Притормаживаю, наслаждаясь тем, как раскраснелись ее щеки. Соня едва заметно подается мне навстречу. У меня дыхание сбивается, когда я думаю, что это она так намекает на то, чтобы я ее поцеловал. Чувствую, как на ее шее под моими пальцами выступают крупные мурашки. Голову дурманит запах лимонной мяты… Погоди-ка. — В смысле «не родишь»? — недоуменно уставляюсь на нее. — А ты… Отстраняюсь, в секунду приходя в себя. Оглядываю ее с головы до ног: — Черт, так тебе плохо? — наклоняюсь, и накрываю животик ладонями. — Почему же сразу так и не сказала?! Он какой-то слишком твердый. Это нормально? Может скорую? — Не нужно никакую скорую, — мямлит она, очевидно почувствовав неловкость, когда ее, как и меня отпустило это наваждение. — Это обычные тренировочные схватки. Мне просто нужно отдохнуть. Разворачиваю свое кресло, и пересаживаю в него Соню. — Точно скорую не нужно? Может тебе что-то принести? Есть хочешь? Или водички? Очень больно? У тебя лоб испариной покрылся, — опускаясь перед ней на колени, тянусь к ее лицу, и осторожно поглаживаю его. Зачарованно наблюдаю, как Соня, устало прикрывая глаза, доверительно складывает свою голову мне в ладонь. — Ты вроде такой большой и сильный, а когда речь о моей беременности, паникуешь сильнее чем я. — Сначала ответь мне, потом будешь шутить! — строго говорю я. — Ничего не нужно. Просто… займи мне еще минутку. Даже на мгновение теряюсь, никак не привыкнув к этим ее просьбам. Стоя перед креслом на коленях, подаюсь к Соне, и бережно заключаю ее в свои объятия. — Вся моя жизнь в твоем распоряжении, — целую ее в висок. — Тебе нужно только согласиться, и я тут же отправлюсь решать вопросы, которые возникли между нами по моей глупости. — Нет, — вцепляется в мой рукав слабыми пальчиками. — Ты обещал, что пока не станешь никому ничего говорить. Сначала я должна уговорить отца на лечение. А потом… посмотрим. В груди дрожит затаённое дыхание, будто я даже дышать боюсь, чтобы не вспугнуть своего ангела. Она наконец дала мне хоть какую-то надежду. Пусть пока крохотную и совсем зыбкую, но я не упущу подаренный мне шанс. — Рома, обещай, — требует она. — Все что пожелаешь. — Ты никому не выдашь нас, пока я не дам на это добро. Ни под каким предлогом! «Нас» — как звучит-то. — Договорились, — отстаю от нее и беру в ладони ее лицо, заглядывая в любимые глаза. — МЫ никому ничего не скажем о НАС. Пока ты не посчитаешь нужным. Как же хорошо… Тянусь, чтобы поцеловать Соню, но вдруг натыкаюсь на ее пальчики, что возникают прямо перед губами: — Даже не думай снова подобное проворачивать, — хмурится она. — Я не собираюсь становиться любовницей. — Я бы не посмел тебя так унизить, — с тяжелым вздохом, покаянно опускаю голову. Однако быстро нахожу альтернативу своему желанию, и касаюсь губами животика: — Ну как у нас дела? — Получше, — кивает Соня. — Вроде закончилось. Надо идти, пока нас тут не поймали… В этот самый момент за дверью слышатся приглушенные голоса. Соня окидывает себя перепуганным взглядом, и в панике начинает озираться по сторонам, будто намереваясь срочно собрать все пуговицы и хоть на клей их присобачить, лишь бы ее не застали рядом со мной в таком виде. — Эй-эй, — ловлю ее подбородок, вынуждая посмотреть на меня: — Ничего не бойся, слышишь? Я рядом. — Хочешь предложить мне свой пиджак? — нервно спрашивает она. — Боюсь, это будет выглядеть еще более подозрительно. Усмехаюсь, поднимаясь на ноги, и направляясь к большому шкафу, в котором я храню трофеи, привезенные из разных стран заодно с поварами. Но на душе неспокойно. Она будто только сейчас в себя пришла от нашего поцелуя. Словно только сейчас, с огромным запозданием, проснулась та самая ее чертова совесть. И теперь все чувства, что были притуплены желанием поочередно проявляются на ее лице. Осознание. Страх. Стыд. Только бы снова глупостей не наделала… Достаю из ящика пончо, привезенное мной из Перу, и возвращаюсь к Соне. Дрожащими пальцами приводит волосы в порядок, и поднимает на меня беспомощный взгляд. — Ром, что я наделала? — шепчет сдавленно. — Ты наконец-то поступила правильно, — уверенно отвечаю я. Наклоняюсь к ней, и набрасываю на голову пончо. Чувствую, как ее трясет, и меня бесит, что я бессилен ей помочь. — Маленькая, — говорю я, слегка встряхивая ее за плечи, — ничего не бойся. Мы сделаем все аккуратно. Никто ничего не узнает, пока ты сама этого не захочешь. — Обещаешь? — Клянусь тебе… 38. ОНА Что я натворила?! Что я ему наговорила??? Боже, Соня, ты совсем свихнулась! Как я после всего сейчас произошедшего вообще собираюсь в глаза своим родным смотреть? Блин-блинский! Меня колотит, будто от холода. Голова совсем не соображает, пока Рома, бережно поддерживая под спину, ведет меня к двери. Будто на расстрел. Да они ведь сразу все поймут, как только меня увидят! Растрепанная, в порванной рубашке. И прямо так ко всей семье выйти! Позорище! Ну зачем он это сделал? Мозги мне запудрил своими поцелуями… Прикусываю губу, чувствуя, что малейшая мысль о нашем поцелуе, далеко вышедшем за приличные рамки, вызывает давно забытое томление в теле, которое я лишь раз за свою жизнь испытала. С ним. Грудь, будто наливаясь, приятно покалывает теплом. — Сонечка, если ты продолжишь так томно дышать, то боюсь я буду не в силах скрыть свою к тебе заинтересованность, — останавливаясь перед дверью, шепчет мне на ухо Рома. По всему телу мурашки расползаются. Чертов искуситель. Он во мне будто какой-то тумблер щелкнул. — Предпочитаешь забаррикадироваться тут и подождать, пока они сами предпочтут разойтись? — усмехается мне в волосы Рома, опаляя кожу своим дыханием. Прижимает меня крепче за талию. Целует в макушку. О, боже… Это просто невыносимо. Он меня буквально с ног сшибает своим нежным натиском. Как же мне хочется довериться ему, и позволить разобраться со всем самому. Но я не могу. Это МОЯ семья. — Пойдем, — выдавливаю я, отстраняясь от Роминых рук. Голос совсем осип от волнения. Спокойно, Соня. Никто ничего не заподозрит. И Рома ничего не скажет. Он обещал. Стоит переступить порог, как голоса из холла становятся громче. — О, Рома, Соня, а вы чего там? — кричит нам Галя, едва завидев. Мне в лицо бросается жар от стыда перед сестрой. А мозги отказывают напрочь. Замираю, не в силах ни слова выдавить, ни пошевелиться, пока сестра направляется в нашу сторону. У меня прямо дежавю какое-то. Буквально вчера, я едва не попалась с поличным в той же компрометирующей обстановке. Хотя нет. Сегодня все стало еще хуже… — Соню морозит что-то, — словно сквозь толщу воды слышу Ромин голос, — должно быть все же успела замерзнуть в своей тонкой куртке. Пришлось одолжить ей пончо. — Значит, когда я сомбреро пофоткаться взяла, ты меня отчитал как ребенка, а ей даже свои бесценные трофеи таскать разрешил, — дует губы Галя. — Мне вообще в кабинет под страхом казни ступить не позволяешь… — Угомонись, — довольно грубо одергивает ее Рома. — Мы с Соней обсуждали варианты затащить батю в больницу. Где я по-твоему должен был с ней об этом говорить? В коридоре? Мне становится немного легче от того, что Рома очевидно успел подготовиться к расспросам Гали. — Ой, ну ладно тебе! — отмахивается она. — Уже и повозмущаться нельзя! Диктатор! Прямо перед моим лицом возникает лицо Гали. Напрягаюсь от подозрительного прищура, с которым она меня изучает: — Ты ревела что ли? — Н-нет… — мямлю я, почему-то решив, что тактика отрицания всего на свете сейчас наиболее правильная. Но тут же жалею об этом, представив, насколько у меня должно быть красные губы. — А чего тогда опухшая такая? — не унимается сестра. — Галь отстань от нее, — становится между нами Рома, пряча меня за своей спиной от любопытного взгляда сестры. — Я же говорю, перемерзла она. Подозреваю, что у нее температура. Так что лучше сходи-ка градусник принеси. Да лекарств каких поищи. Только смотри сразу противопоказания, чтобы беременным можно было. — Есть у меня одно отличное лекарство, — усмехается Галя. — Мы там ей мужа привезли. Одна ночь — и Сонечка будет как огурчик. Она выглядывает из-за плеча Ромы: — Поверь мне, сестренка, секс — лучшее лекарство от любых болячек, — подмигивает мне, разворачивается и уходит обратно в холл. Кажется я слышу, как у Ромы скрежещут зубы: — Мля, притащила же нелегкая, — слышу его утробное рычание, — я его выставлю! Ловлю его за руку: — Ром, ты же обещал! — шепчу умоляюще. Поворачивается, вынуждая меня затаить дыхание. Кажется, я его впервые таким вижу. Взгляд собственника, впивается в мое лицо, будто он меня сожрать готов, лишь бы ни с кем не делиться. — Обещал, что, Сонь? Позволить тебе напоследок провести ночь с этим уродом?! — рокочет он сдавленно. — Что-то не припомню! На озлобленном лице желваки играют. Челюсть подергивается, будто он едва сдерживается, чтобы не высказать мне все, что думает. И судя по сведенным на переносице бровям, ничего хорошего он сейчас обо мне не думает. — Собралась принимать от него «лечение», пока я за стенкой сидеть буду? Черта с два! — Да не будет у нас ничего, — оправдываюсь я. — Мы н-не… не спим. Он подозрительно щурится. И я понимаю, что сболтнула лишнего: — Мне же врач запретила, — на ходу придумываю я вразумительное объяснение. Рома шумно выдыхает, приосаниваясь. Будто пытаясь переварить информацию, прикрывает глаза. Я знаю. Знаю, что виновата. Перед всеми вами. Чувствую себя сейчас будто нахожусь между молотом и наковальней. Даже вздохнуть боюсь, но как же хочется сейчас прикоснуться к его лицу, чтобы стереть эту угрюмую маску. Высунув пальцы из-под длиннющего пончо, осторожно прихватываю его за руку: — Поверь мне. Ничего не будет. Он просто поспит в моей комнате. Прости меня, мой хороший… Я ведь перед тобой в первую очередь виновата. Не знаешь, что я только тебе всегда одному принадлежала, и прямо сейчас сгораешь от ревности. Не знаешь, чьего ребенка так благородно готов принять. И что люблю тебя всем сердцем, тоже не знаешь. А я пока боюсь признаваться. Иначе, знаю… чувствую, точно уже никогда меня не отпустишь. 39. ОН Мы с Соней входим в кухню, куда уже переместилось почти все семейство за исключением бати, и я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза при виде этого утырка с веником каких-то облезших хризантем в целлофане. — Сонечка, — мерзко протягивает он мое любимое имя, и грабастает Соню в свои объятия. У меня кулаки невольно сжимаются. Но Соня, будто чувствуя мой взгляд на своем затылке, спешит вывернуться из его рук. Принимает скромный букет, кивая в знак благодарности. Вроде все так чинно и невинно. Но меня раздражает, как она ему смущенно улыбается. Цветов надо? Будут тебе цветы! Только нехер так смотреть на этого ушлепка! Спокойно, Рома. Совсем скоро это закончится. Нужно лишь дать ей немного времени. — Роман, похоже Гена не планирует сдавать позиций, — ехидно усмехается Татьяна Петровна, принюхиваясь к своему такому же венику. — Он нам всем по букету цветов подарил. Знаете ведь, подарки-подарками, а внимание для женщины — бесценно. — Судя по уведомлениям с карты, вы с Галиной получили моего внимания с лихвой. На целый цветочный склад бы хватило, — не могу сдержать сарказма. Меня бесит необходимость терпеть этот цирк. Но сейчас главное не вспугнуть выданный мне Соней кредит доверия. — За подарки, конечно, большое спасибо, Ромочка, — тут же переобувается женщина, возвращаясь к неприкрытому лицемерию. — У меня столько обновок теперь, девки на работе обзавидуются, каких брендов мне доча накупила. Кстати, Гал, это хорошо, что ты настояла зайти в ресторан поужинать. Соня ужин-то походу и не готовила. И мужа голодным оставила бы, если б не мы, и нас самих. — Простите… — похоже снова собирается начать оправдываться Соня, но заметив мой грозный взгляд осекается. — Я уже говорил, что мои гости не обязаны готовить в моем доме, — напоминаю я. Татьяна Петровна отмахивается: — Ну в вашем доме может и не обязаны, но у нас в семье… — У вас в семье совсем скоро все изменится, — отрезаю. — Так что учитесь справляться самостоятельно. Мать недовольно поджимает губы: — Даже если она переедет к мужу, ей все равно придется для него готовить, — пожимает плечами. — Из деревенской девицы не грех белоручку выбивать. Это вы Галине можете обеспечить безбедную жизнь, а Гена с Соней люди простые. Ему семью обеспечивать, а ей за хозяйством следить, готовить, прибирать. Вот оно значит, как? Соне положено вкалывать, а Гале — жизнь безбедную подавай? Посмотрим, что она скажет, когда ситуация повернется диаметрально противоположным образом. — Исходя из вашей логики, Галине тоже не помешало бы опыту в таких делах поднабраться. Она ведь такая же деревенская девица. И не известно, как скоро наш, даже не начавшийся брак, закончится, — говорю выразительно, дабы мои слова снова не восприняли как шутку. Пусть начинают задумываться, чтобы потом ни для кого большим сюрпризом не стал наш разрыв. Раз уж для Сони важно их мнение. Складываю руки на груди и продолжаю: — Не лишним было бы так же уметь обслужить себя и своего «простого» мужа. Мало ли, как жизнь повернется, не так ли? Или предлагаете мне заняться «выбиванием» из Гали белоручки? Мать таранит меня неприязненным взглядом. Ну конечно, как же я посмел посягнуть на неприкосновенность ее любимой Галюси? И это я только начал. Берегитесь. Только мне Соня отмашку даст, и я выпровожу вас всех из дома, за то, как вы беспардонно обращаетесь с моей ценностью. — Ааапчхи! — прерывает наше зрительное противостояние громкий чих Сони. Моментально переключаю свое внимание на нее: — Ну вот. Я же говорил, перемерзла, — подхожу ближе, позабыв о том, что тут есть еще кто-то кроме нас. — Что-то болит? Кладу руку на ее лоб. Температуры вроде не ощущается, однако глаза болезненно красные. — Н-нет, — Соня неловко отшатывается от моей руки. — Я в порядке. Хм. Надеюсь это действительно так, и она не пытается снова скрыть от всех истинное положение дел. В конце концов отца на горизонте не видно, так что и врать ей незачем. — Отправляйся отдыхать, — велю строго. — Сейчас Галина сварит тебе кашу, и принесет лекарства. — Я? — тут же удивляется Лина. — Да я сама сделаю, — ворчит мать. — Нет, — отсекаю безапелляционно. — Вам стоит проверить отца, он должно быть устал после долгой прогулки. И сами идите отдыхать. Уже поздно. Галя как-нибудь уж справится. Очевидно осознав, что обсуждать свое решение я не намерен, дамы наконец замолкают. У Сони алые щеки. И я гадаю: это из-за меня или ей действительно нехорошо? Может все же стоит вызвать скорую? Но эта упрямица же вся в своего отца. Мать выдает последние наставления Галине, и наконец убирается из кухни. Уму не постижимо! Одна дочь — золушка, а вторая — принцесса, что даже каши сварить не может без маминой указки. — И мы пойдем, Сонюш, — бормочет Гена, непривычно ласково. Щурюсь, приглядываясь к пацану, который уже успевает приобнять мою женщину за талию. Да он никак бухой? И судя по неожиданной перемене его отношения к Соне, определенно на что-то рассчитывает. Разминаю шею, едва сдерживаясь, чтобы не всечь мудаку. Резко ловлю его за локоть и разворачиваю к себе лицом: — Соня сама дойдет. А я пока тебе твою комнату покажу. — Да мы и в одной как-нибудь уместимся, — ухмыляется придурок. — Не уместитесь, — давлю я. — Ей и малышу рядом с твоим перегаром тесно будет. Тем более приболела она. Вижу, что он недоволен. Но и спорить с хозяином дома не решается. Все правильно! Знай свое место, пес! Ведь оно даже не в ногах у моей любимой, после того, что я успел насмотреться в этом семействе. Вы у меня, млять, все перед ней по струнке смирно ходить будете! Показав Гене комнату на втором этаже, что по моему внутреннему радару наиболее далекая от комнаты Сони, заглядываю в кухню, убеждаясь, что Галя все еще пытается проявить свои кулинарные таланты. И иду в ту спальню, что рядом с моим кабинетом. Мне необходимо проведать ее. Нужно убедиться, что она в порядке. Вхожу, и закрываю дверь на замок. Чувствую себя горе-любовником, что влезает в комнату к замужней девушке. Отвратное ощущение. Не желаю быть для нее кем-то запасным. — Рома, — как всегда несколько испуганно реагирует на меня, усаживаясь в кровати. — Зачем пришел? Сейчас же Галя кашу принести должна. — Она еще занята, — опускаюсь на край кровати, и вглядываюсь в ее лицо. — Что с тобой? Действительно приболела? — Да нет же, — отмахивается, потирая тыльной стороной ладони раскрасневшийся нос. — У меня просто аллергия на хризантемы. Мой взгляд мечется к чертовому венику, который она на кой-то хрен притащила с собой в комнату. — Почему сразу не сказала? — рявкаю, вскакивая. — Неловко как-то было… — мямлит. Хватаю букет и, открыв окно, без лишних раздумий выкидываю его на улицу: — Неловко ей! — рычу, потирая пальцами переносицу. Как же я хочу поскорее все разрешить. Ревность сжирает. Но кроме нее есть еще и забота, которую я пока не имею права, — по мнению Сони, — проявлять прилюдно. Хотя на сегодняшний день вся моя забота заключается именно в том, чтобы слать куда подальше едва ли не всех окружающих нас людей. Но я уже и без того напорол косяков — не спорю. А потому пока только по ее правилам играть дозволено. Шумно выдыхаю, когда к моей пояснице вдруг прижимается упругий животик. Тонкие руки обвивают мой торс, скользя по груди. Инстинктивно накрываю ее ладони своей. Как же хорошо… Она, пожалуй, впервые подошла ко мне первая. — Я слишком глупая, да? — бормочет Соня. — Мгм, — мычу в ответ, поворачиваясь к ней лицом. — Моя глупенькая девочка. Ты просто слишком добрая. Поэтому позволь мне защитить тебя. М? Она прячет лицо у меня на груди, позволяя мне поглаживать ее мягкие волосы. — Защити. 40. ОНА Не могу видеть, как он злится из-за меня. Мне настолько хочется успокоить его, что я попросту не могу усидеть на кровати. Прикоснуться к нему — невыносимое желание. Должно быть это все гормоны бушуют. Потому что мозгом я понимаю, насколько неправильно это все. Но он так бережно сжимает меня в объятиях, будто я хрустальная. Мне больше ничего не надо, когда он рядом. Но я все еще не спешу раскрывать ему всю правду. Сначала стоит позаботиться о своей семье. Понимаю, что просто не имею права заставлять его ждать слишком долго. Поэтому хочу завтра же утром поговорить с папой насчет лечения. Пока он будет в больнице, под присмотром врачей, будем решать остальные вопросы. Хотя я все еще сомневаюсь, что имею право так поступать по отношению к своей сестре. Однако… Рома явно не испытывает к ней нежных чувств. Да и за ней я не заметила по отношению к нему ни капли теплоты. Разве ж можно быть счастливыми без любви? Блин, наверно это все моя совесть оправдаться пытается. Если бы я не влезла, то они вполне возможно и смогли бы стать счастливыми вместе. Не зря же говорят стерпится-слюбится… — Я знаю, что в твоей голове снова нехорошие мысли, — шепчет Рома рядом с моим ухом. — Даже не думай выкрутиться. Ты уже моя. — Они ведь возненавидят меня, — бормочу. — Если ты о тех людях, что превратили тебя в служанку, и теперь ноги вытирают, то тут даже огорчаться особо не стоит, — отрезает он. — Я сегодня же поговорю с Галей, чтобы не затягивать решение этого вопроса. — Нет, Ром. Пожалуйста, не спеши, — останавливаю я его. — Сначала папа. Отправим его в больницу, а там уже будешь разбираться с Галей. А я тем временем придумаю, как мне развестись с Геной без последствий. — Каких еще последствий? — он отстраняет меня от себя, чтобы заглянуть в глаза. — Подаешь на развод и все! Не могу и слова выдавить. Если бы все было так легко, то я бы давно уже это сделала. Знаю, что стоит озвучить Роме сумму долга, выставленного мне Геной, как он тут же избавит меня от него. Но начинать нашу с Ромой историю с того, что он выплатит за меня долг, совершенно не хочется. Да и посмотрев на то, как им пользуется моя сестра, меня не отпускает чувство, что я уже и без того в долгу перед ним, за все, что потратила она. — Ну и чего за этим беспомощным взглядом кроется? — хмурится, заглядывая мне в глаза. — Того и гляди расплачешься. Он меня наизусть выучил будто. Стоит одному мускулу на моем лице дрогнуть, как Рома уже чувствует, что не так. За что мне он? Разве я заслужила? — Ром, зачем я тебе, м? — выдавливаю. — Что во мне такого, чего нет в моей сестре? Она ведь и красивее, и умнее, и женственней, чем я. — Мм, — качает головой. — Я ее не вижу, Соня. Решил жениться по глупости, чтобы «как все», думал и без чувств можно брак построить. Да только стоило тебя снова увидеть, и я пропал. Для меня есть только ты, понимаешь? — Значит из-за меня все? Моя сестра из-за меня страдать будет, — невольно всхлипываю. — Ну знаешь, не думаю, что она долго страдать станет. Скорее всего по-быстрому найдет себе новую жертву, чтобы к его кошельку присосаться, — усмехается он, но очевидно заметив, что я не разделяю его веселья, тут же серьезнеет. — Если ты так за нее волнуешься, я могу компенсировать ей наш разрыв путевочкой для них с мамой куда-нибудь подальше отсюда. Заодно и тебе докучать не будут, пока ты будешь свыкаться с ролью моей жены. — Жены? — удивляюсь я. — Ну конечно, глупенькая, — он целует меня в кончик носа. — Ты ведь не думала, что я все это затеял, просто чтобы поиграть с тобой в отношения. Да и малышу нужен официальный папа. Мне так тепло становится от его слов. Однако, стоит представить, что я втихомолку выйду за него замуж, и как потом буду объясняться с родней, так волосы дыбом встают. Да и от ощущения, будто я собралась занять место своей сестры, никак отделаться не могу. — Мне кажется ты слишком забегаешь вперед, — пытаюсь его урезонить. Но судя по его сытой улыбке, плевать он хотел на мои попытки его тормознуть. Неожиданный стук в дверь, вынуждает меня вздрогнуть. — Это Галя наверно, — шепчу истерично, отскакивая от Ромы. — Успокойся. Ты себя до преждевременных родов доведешь, если каждый раз будешь так дергаться, — спокойно говорит Рома и направляется к двери. Отворяет ее и впускает Галю с подносом в руках: — О, а ты тут чего забыл? — Проверял температуру, — холодно отзывается Рома, очевидно заранее подготовив алиби. — Боюсь, как бы не пришлось ночью скорую вызывать. — Еще этого не хватало, — фыркает Галя. — Таблетки надеюсь уже дал или мне прикажешь еще и по лестнице носится туда-сюда? — Все я дал уже. Покорми ее. И посуду сразу унеси, чтобы не стояла, — строго велит Рома и оставляет нас с сестрой наедине. Галя подходит ко мне. С недовольным лицом вкладывает в мои руки поднос, и усаживается в кресло: — Ешь быстрее, я тоже уже спать хочу. Блин. Ну и зачем он ей сказал за посуду. Она же очевидно вознамерилась подождать, пока я поем. А наедине с сестрой, которую я собралась предать, мне и кусок в горло не полезет. Кажется, у меня на лбу написано, что я свинья бессовестная. Руки, сжимающие поднос, дрожат. Опускаю его на столик, и усаживаюсь во второе кресло, что слишком близко к тому, в котором расположилась сестра. — Слушай, у меня к тебе тут вопрос личный назрел, — вдруг подает голос Галя, которая казалось, была всецело увлечена разглядыванием своего маникюра. Холодею, лишь на секунду представив, что она уже могла о чем-то догадаться… 41. ОНА Ложка, которую я едва успела взять в руку, так и застывает над тарелкой: — М? — выдавливаю вопросительно, проглатывая ком возникший в горле. — Ты вообще секс не переносишь? — буднично интересуется Галя. — Или тебе конкретно Гена чем-то не угодил? — С чего вдруг вопрос? — напрягаюсь я. — Генка жалуется, что ты ему не даешь совсем. Мне просто интересно, ты и правда фригидная? Он-то вроде ничего такой. Мужественный, — пожимает она плечами, поднимая на меня взгляд. О как? Может я и правда куда-то не туда смотрю, но его грубость, а еще и манера мыться раз в неделю, никак не ассоциируется у меня с мужественностью. Теперь вот еще и до сестры наше личное дело донес. Тоже такая себе мужественность. — Мне же моя врач запретила пока спать, — мямлю я все то же вранье, что придумала для Ромы. — Потому и приходится воздерживаться. — Так ты ему и до свадьбы не давала. И после, как я поняла, была не слишком приветлива с ним в этом плане. Он-то от того и свалил в Москву, походу, — все это она говорит несколько наставительным тоном, будто вызвавшись вправить мне мозги относительно правил семейной жизни. — Это ж не дело, Сонь. Мужики такого не любят. Им регулярно надо. И по первому требованию. Это она еще не знает, что я вообще можно сказать девственница в этом плане. Если не считать одного единственного раза. С Ромой. — А у вас с… Ромой… регулярно? — не могу удержаться я от терзающего меня вопроса. — Мы с Ромой — это другое, — отмахивается сестра. — У нас ведь все с дружбы начиналось. Бывало, что перепихнемся после хорошей гулянки. Вот и не можем пока привыкнуть, что уже регулярно надо. К своему стыду чувствую удовлетворение от этого открытия. Значит они особо не спят вместе? — Вернее, он не может привыкнуть, — продолжает Галя. — У него одна работа на уме. Меня прям бесит что он вечно занят! На меня времени вообще нет. Прикинь, он даже спит частенько в кабинете. Бывало я его утром и в этой комнате находила. Так что я бы и рада его почаще впечатлять своими навыками, да ему не особо надо, походу. Но мне от этого и лучше. Знаешь же, при богатом муже грех не иметь любовника, — она подмигивает мне. А мне так мерзко становится от ее откровения. Да как так можно-то? Я тут себя уже почти год за измену сжираю, а она так просто об этом говорит! И Рома, он же… он такой… Разве таким вообще изменяют?! — Но даже если заведу любовника, для мужа я всегда наготове, — с умным видом выдает сестра. — Позови он меня в любое время дня и ночи, болит ли у меня голова или месячные — своему мужику отказывать нельзя. Так что мотай на ус: удовлетворенный муж — залог крепкого брака. Ну в этом с ней сложно не согласиться. Неожиданная мудрость от Гали. Да только она-то не в курсе, что Гена уже давно не мой мужик, хоть и значится таковым по документам. Галя закидывает ногу на ногу, и задумчиво вздыхает: — Вообще вся эта тема с отношениями довольно простая штука: выполняешь все прихоти своей второй половинки, а чего делать не хочешь, например, как я по хозяйству, прикидываешься дурочкой, надуваешь губки и говоришь: зай, ну у меня ведь маник дорогой, не могу я этой ерундой заниматься. Проверено десятки раз, — она выразительно выгибает точеную бровь. — Пока только с Ромой не очень работает, но он-то и рыба покрупнее, в сравнении со всеми моими бывшими. Придется подольше эти его приставания с готовкой потерпеть. Чем дольше ее слушаю, тем легче мне становится на душе. Если до этого меня терзали сомнения, то сейчас с каждым ее словом они тают, и на их месте вырастает непоколебимая уверенность: она не достойна Ромы. А он не заслужил себе такой жены. Ладно еще, что она совершенно о нем не заботится. Но Галя еще и кажется на полном серьезе собирается перебирать мужиков у него за спиной! Это как вообще называется?! А ведь когда-то я по глупости считала свою сестру эталоном женской мудрости. Помнится, это она мне советовала в девках не засиживаться. Но так как для меня лишиться девственности до брака было табу, то пришлось импровизировать с этим ее советом. Кроме того, тогда мне казалось, что, выйдя замуж, я сниму ответственность за себя с родителей. Очень уж папа меня всегда опекал, и я боялась, что это пагубно влияет на его здоровье. Теперь только понимаю, насколько это было глупым решением. Как и слушать Галины советы — плохая идея. — Ты ешь вообще? — выдергивает меня из мыслей Галя. — Или предлагаешь мне тут с тобой до утра нянькаться? Очевидно, и кашу-то она мне приготовила, только чтобы Роме угодить. Я даже не удивлена. — В общем ты подумай насчет этого дела, — она снова возвращается к поучению. — Генка — не Рома. У него натура страстная, так что не вздумай обделять мужа. Тебе рожать уже скоро. И больше не будет оправдания. Вот и снова она права: Генка совершенно точно не Рома! — Вообще-то после родов тоже не сразу можно, — бормочу я. Сестра бросает на меня скептический взгляд: — Точно фригидная. И как у Генки вообще получилось ребеночка заделать такой ханже? — закатывает глаза. — Я вот Роме даже презики прокалывала, чтобы залететь. Нихрена не вышло. А у вас — бац, и пожалуйста. У меня из рук едва не выпадает ложка. Ч-что? — Может он бесплодный? — словно сквозь вату слышу рассуждения сестры. — Хотя оно и к лучшему. Смотрю, как ты мучаешься и самой как-то совсем не хочется. Так что хорошо, что мне удалось его женить без всех этих последствий. Рома совершенно точно не бесплодный. Уж мне ли не знать. И это получается, что моя беременность оказалась ненароком подстроена руками мой же сестры, которая рассчитывала женить Рому на себе по залету? 42. ОНА После таких открытий спалось мне мягко говоря не очень. Поэтому когда в комнате щелкнула дверь, я сразу услышала, и повернулась на звук. Мощная фигура, видимая в тусклом свете, льющемся из окна, приближается к кровати. Я даже испугаться не успеваю, когда моего лба касаются теплые пальцы. — Рома, — выдыхаю я. Даже не видя его, могу догадаться, что это именно он. По запаху. По бережному прикосновению сильных пальцев к моему лицу. — Как ты тут, мой ангел? — он присаживается на край кровати, и берет мою руку в свою ладонь. — Что-то не спится, — бормочу я. Он целует мои пальцы: — Хочешь, я останусь с тобой? — С ума сошел? — возмущаюсь я. — Я ведь уже говорила, что не собираюсь становится любовницей… — Ладно-ладно, — усмехается он в темноту. — Я пошутил. Не ворчи только. — Какие уж тут шуточки, Роман Валерьевич? Я вся извелась, пытаясь придумать, как бы все это поаккуратней разрешить, чтобы никого не травмировать, а ты… Он вдруг наклоняется и целует меня в губы, вынуждая замолчать: — Тогда спи. Утра вечера мудренее. Завтра и начнем разрешать, — и еще один короткий поцелуй, выбивающий из меня все возмущение. — А сейчас тебе сил надо набираться. И так прошлой ночью не выспалась совсем из-за меня. — А ты? — бормочу я в его губы. — С работой я закончил. А раз ты не настолько милосердна, чтобы позволить мне поспать в твоей комнате, то пойду наверх. — К Гале? — вырывается у меня прежде чем я успеваю подумать. Мои губы опаляет усмешка: — Нет, моя ревнивица, — он снова коротко касается моих губ. — Я же вроде ясно дал понять, что только тебя хочу. Хорошо, что в комнате темно. Я буквально чувствую, как у меня начинают гореть щеки, от воспоминаний о том, как он еще сегодня красочно давал мне это понять. Сейчас его бы явно позабавила моя реакция. Или чего еще хуже, воспринял бы это как повод к действию. Рано еще. — Засыпай, Сонь, — велит он, отстраняясь. — Я уйду, когда ты уснешь. Он принимается поглаживать мои волосы, и так спокойно на душе становится, что я уже и забываю, какой неприятный разговор у меня еще несколько часов назад сложился с сестрой. Вместо этого позволяю себе помечтать, что скоро это может стать моей повседневностью. Он и я. Каждый вечер — вот так вдвоем в кровати. Тогда я уж точно смогу позволить ему большее… Кажется, у меня не осталось сомнений. Я просто обязана защитить его от меркантильных целей своей сестры. От предательства. Он не заслужил такого отношения… Даже не сразу понимаю, что успела задремать, когда чувствую, как Рома влезает ко мне под одеяло. — Ммм, — мычу недовольно. — Ты же сказал, что уйдешь наверх. Сил нет, чтобы проснуться и отчитать этого наглеца, что не умеет слово держать. Его руки на удивление холодные, и меня почему-то раздражают сейчас его прикосновения. Должно быть снова гормоны, только теперь они работают против Ромы. Да и признаться, я терпеть не могу, когда меня будят. — Я и ушел, — шепчет рядом с моих ухом, нетерпеливо шурудя по моим пижамным штанам. — Но ты ведь сама меня сегодня заманила. В нос прилетает стойкий запах перегара. Он напиться что ли успел? Интересно, сколько я проспала? Кажется, за окном уже светлеть начало. Черт, никак не могу вырваться из навязчивой дремы. Грубые пальцы, с тошнотным ароматом табака, впиваются в мои щеки, поворачивая мое лицо. Блин… Рома ведь вроде не курит! Эта мысль помогает мне моментально сбросить оковы сна. Резко распахиваю глаза, и не могу сдержать вскрика, обнаружив перед собой совершенно не того мужчину, которого я ожидала увидеть. — Гена, ты офонарел?! — взрываюсь, отталкивая его руку от своего лица. Понимаю, что для ночной тиши мой голос прозвучал слишком громко, поэтому затихаю. Рома и так на грани. Не дай бог ему поймать в моей комнате Гену, боюсь последнему несдобровать. Хотя Рома должно быть спит в одной из комнат на втором этаже, поэтому вряд ли услышит. — Уходи сейчас же, — шиплю, пытаясь выпихнуть мерзавца из своей кровати. — Я ведь сразу после свадьбы предупредила, чтобы ты даже не пытался ко мне прикоснуться! — Ну так ведь получилось, потому что ты дурой была, — усмехается он. — Но после того, как ты меня сегодня в ЦУМе проводила, я понял, что у нас еще не все потеряно. И решил дать тебе еще один шанс. С трудом припоминаю, что он имеет в виду, и едва не стону от отчаяния, вспоминая, как сегодня поцеловала Гену, чтобы оттолкнуть Рому. В итоге и с Ромой явно не вышло того, что планировалась, и с Геной какая-то ерунда получилась. — Благодарю за великодушие, но не нуждаюсь ни в каких шансах, — рычу я, понимая, что у меня не хватает сил, чтобы столкнуть его. — Ты все не так понял. Я просто перед родителями играла. — Да хорош тебе ломаться, — шипит он, заламывая мои руки, пресекая все попытки к дальнейшему сопротивлению. — У тебя ведь тоже мужика давно не было. — Это вообще не твое дело! Отпусти говорю! Чувствую, как он напирает на живот и во мне будто второе дыхание открывается, когда я понимаю, что он своими действиями может навредить малышу. Руки зажаты за спиной, зато Гена весьма непредусмотрительно оставил мои ноги без должного присмотра. Понимаю, что шанс сбросить его с себя у меня только один, поэтому вкладываю всю имеющуюся у меня силу в удар коленом в пах. — Ууу, — Гена протяжно воет, отваливаясь от меня. — Сука! Придаю ему ускорения, сталкивая его с кровати освободившимися наконец руками. Вскакиваю на ноги, и пока он корячится на пушистом ковре, мчусь к двери. Успеваю добежать и щелкнуть замок, когда меня дергает назад грубая рука, поймавшая меня за волосы: — И куда же ты собралась? — хрипит ублюдок. — Думаешь сможешь спрятаться от меня? Тогда я напомню: тебе не у кого просить помощи. Потому что для всех ты — моя жена! 43. ОНА — Ген-на, мне нельзя, — дрожа всем телом, предпринимаю я попытку спастись от пьяного неадеквата, используя свой последний довод. — Мне врач запретила сексом заниматься. — Срать я хотел на твоего ублюдыша нагулянного, поняла? — шипит сквозь зубы. Кажется, я никогда особо не боялась Гену. Даже когда он бывало перебарщивал с алкоголем, и мог позволить себе распускать руки. Еще до свадьбы. Потом он вроде вполне уяснил, что больше на меня прав не имеет, и что обижать я себя снова не позволю. Во всяком случае, мне казалось, что уяснил… Страшно ли мне сейчас? Очень. И дело даже не во мне. Я не за себя боюсь. Галя ведь правильно сказала: Гена — не Рома. Там, где Рома нежно поглаживал мои волосы, Гена кажется готов их вырвать, лишь бы я не сопротивлялась. Там, где Рома бесконечно говорит мне о своей любви, Гена так и пышет ненавистью. Там, где Рома готов принять малыша, даже считая, что это ребенок моего мужа, Гена и глазом не моргнет, даже если намеренно навредит ему. И церемонится не станет. Ведь он — не Рома. Это Рома обходился со мной бережно. А Гена попросту изнасилует меня. Вот я и боюсь за нашего с Ромой малыша. Я же потом в глаза Роме смотреть не смогу, не говоря уже о том, чтобы стать его женой. — На колени, тварь, — шипит Гена, дергая меня за волосы. — Будем твою фригидность лечить! Он звякает бляшкой ремня, и я понимаю, что других вариантов у меня нет… — Рома!!! — кричу изо всех сил, и тут же получаю увесистую пощечину все той же бляшкой ремня. Прикрываю лицо руками, чувствуя, как под пальцами из губы выступает кровь. И во мне какая-то неведомая доселе ярость просыпается. — И чем, интересно тебе поможет этот мажор? — усмехается Гена, стягивая с себя штаны. — Может еще одну курточку прикупит? Как вы все перед ним стелитесь из-за его бабла! И что у него есть кроме денег? Он вон даже свою бабу удовлетворить не может! Тоже мне мужик! — пьяно фыркает он. — Я — мужик! Ясно! И Галю со временем оприходую. Негоже такой телочке видной голодной ходить! — Так вот чего ты разошелся?! — поднимаю на него глаза. — Твою гордость ущемили?! Нашелся самец покрупнее, и ты решил за мой счет самоутвердиться? Не выйдет. Сколько не повторяй — мужиком ты не станешь! — Заткнись, сука! — Я может и сука, да только ты тоже далеко не кобель! — огрызаюсь я. — Вместо того, чтобы решать свои комплексы по-мужски, решил на беременной женщине отыграться. Слабак! Рома тебе всяко фору даст! Он резко наклоняется и прихватывает меня пальцами за саднящее лицо: — А ты чего так за него вступаешься?! — шипит, обдавая меня своим перегаром, а глаза кажутся какими-то безумными. — Неужто уже и перед ним ноги успела раздвинуть?! — Не твое собачье дело! — выплевываю ему в лицо. — О, еще как мое! Ты ведь жена моя! — ржет придурок. — Ненадолго! — цежу я. — Попробуй меня хоть пальцем тронуть, и я мало того, что забуду о нашем договоре, заявлю на тебя в ментовку и разведусь! — Рискни! Тогда вся деревня узнает, какая ты шлюха! — Плевать я хотела! — И на родителей тоже? — притворно сопереживает он. — А как же наш папочка? Стискиваю зубы. Гаденыш, знает на что давить. — Папа поймет, — бормочу я неуверенно. — Поймет? Что его дочь конченная шалава?! — насмехается он. Гена стягивает с себя трусы, и я понимаю, насколько плохи мои дела. Он не собирается останавливаться, более того, похоже его возбуждает сам факт издевательства надо мной. А мой зов, видимо так и остался неуслышанным… Поднимаю свой взгляд ему в глаза и говорю, как никогда твердо: — Я бы на твоем месте, опасалась причиндалами перед лицом врага размахивать. — Рот открыла! — игнорирует мою угрозу. — Не боишься, что откушу, — шиплю я. — Только попробуй. Тогда твой выродок на свет живым не появится! — он угрожающе проводит ногой перед моим животом. — Берегись, Гена, — безжизненно выдавливаю я. — Ты даже представить себе не можешь, насколько суровая кара тебя ждет… Это точно. Если Рома когда-нибудь узнает, что здесь произошло, он от него живого места не оставит. — И что может мне сделать какая-то потаскуха… Он даже договорить не успевает, когда дверь грохает о стену, едва не слетая с петель. — Я так и знал, — рокочет такой родной голос. Рома лишь на секунду бросает на меня взгляд. Судя по тому, как его брови сходятся на переносице, тусклого рассветного света, льющегося из окна, ему оказывается достаточно, чтобы заметить кровь на моем лице. В следующую секунду он словно разъяренный зверь бросается на Гену, вынуждая меня отшатнуться в сторону. — Тебе не жить, урод! — рявкает Рома, заваливая моего мужа на пол. Чувствую, как от облегчения, что меня миновала участь быть изнасилованной, по моему лицу начинают катиться слезы. Я шумно всхлипываю, даже боясь смотреть на мужчин. В ушах стоит достаточно красочный звук их борьбы. Боязливо поворачиваюсь, и в ужасе прикрываю рот, чтобы не закричать. Рома месит Гену, будто и не планирует останавливаться. — Э, мужик, ты чего?! — орет Гена, очевидно не в силах сбросить с себя нападающего. Он пытается выбраться, но у него ничего не выходит. Голая задница Гены мелькает в сумрачном свете. Тогда как Рома останавливает свои неумолимые движения, и складывает ладони на шее моего мужа. Он же его точно придушит. Судя по тому, насколько Рома озлоблен, он и не думает, что сейчас есть хоть одна причина, чтобы сохранить Гене жизнь. — Ты заплатишь за каждую ее слезинку, скот! — рычит Рома. — Что удумал, гнида?! Гена хрипит, пытаясь оторвать от своей шеи чужие руки: — Ты может не в курсах, но Соня моя жена вообще-то! — Забудь! Никакая она тебе больше не жена! Даже имя ее не смей произносить! Гена как-то подозрительно замолкает, и меня пробивает осознание, что Рома вполне в состоянии сейчас его убить. — Рома… — выдыхаю я боязливо. — Рома, остановись. Хватит, говорю! Ты же его убьешь! — А тебе и теперь его жалко?! — грохочет яростно, бросая на меня озлобленный взгляд. — До чего довели твои игры! — Прости, — сквозь слезы шепчу я. — Прости, но отпусти его! 44. ОН Меня ослепляет неожиданно вспыхнувший свет. — Рома, Гена! — слышу вопль Татьяны Петровны от двери. — Что здесь происходит?! Ее вскрик буквально на секунду меня отвлекает, и этому ублюдку все же удается выбраться. Он вскакивает на ноги, принимая оборонительную стойку: — Да ничего, теть Тань, — бросает матери Гена. — Просто хотел ночь со своей законной женой провести, а тут этот! — То, что ты собирался сделать, называется изнасилованием, а не «ночь провести»! — рявкаю разъяренно. — И не жена она тебе больше! — Жена-жена, — не унимается гнида, очевидно ощутив себя в менее опасном положении, с появлением свидетелей: мать и Галя застыли в дверях. — Покуда эта шалава мне всех денег за свадьбу не вернет, я ее так просто не отпущу! В первое мгновение собираюсь снова наброситься на мудака, что посмел так грубо выражаться в адрес моего ангела, но смысл его слов опережает порыв. Деньги. За. Свадьбу. Лишь на секунду оборачивается к Соне, и до меня наконец начинает доходить, почему она до сих пор не развелась с ним, хотя очевидно, что терпеть его не может. Вполне вероятно, она пыталась. Да только он ей счет предъявил, урод! — Деньги значит нужны? — приосаниваюсь, усмехаясь. — Так вот почему вы до сих пор не развелись. Сам дивлюсь насколько простым оказалось решение этого вопроса. Гена идиот, он не ценит того сокровища, что ему досталось. Если бы я знал это все сразу, то еще на свадьбе выкупил бы невесту себе. Странно, что она сама мне не рассказала об этом пустяке. Хотя… Это для меня пустяк. А для потомственной упрямой гордячки вроде Сони это вопрос чести, разобраться со своими предыдущими отношениями самой. — А что? Решил вместо нее откупиться? — интересуется говнюк, и я понимаю, что этот вопрос не из праздного любопытства, хоть он все еще и пытается держать лицо, которое я успел нехило так отрихтовать. — Ну конечно, ты ж только и можешь, что бабками своими хвалиться. Он сплевывает кровь прямо на ковер, в явном ожидании очередного нападения. Но если я еще раз сорвусь, то боюсь уже не смогу остановиться, а Соня вряд ли оценит, если меня посадят за убийство его бывшего. — Сколько? — требую я. — Типа я сейчас могу любую сумму потребовать, и ты заплатишь? — глаза Гены загораются алчностью. Вот это очень кстати. Значит договоримся. — Рома не ведись на это, — умоляет Соня. — Я сама с ним разберусь! Это только мое дело! Да только ждать я этого «разберусь» до пенсии походу буду! — Сколько он потребовал у тебя за свадьбу? — поворачиваюсь к Соне в явной решимости разобраться с этим вопросом, не сходя с места. — С-сто тысяч, — бормочет Соня, пряча взгляд в высоком ворсе ковра. Меня в очередной раз простреливает болью, когда я вижу свежую рану на ее лице. Чертов ублюдок. Посмел ударить Соню, хотел ее износиловать, еще и денег от нее хочешь! Есть у меня план получше… — А выплатила? — продолжаю свой допрос. — Тысяч десять наверно, — бормочет стыдливо. — Значит боишься у меня в долгу быть? — киваю понимающе. — Хорошо, решим этот вопрос иначе. Возвращаю свое внимание Гене, и складываю руки на груди, собираясь заключить охренительно выгодную сделку, с этим козлом: — Я так понимаю, подарки со свадьбы тоже ты забрал? Урод неуверенно кивает, хотя я и без него знаю ответ. Очевидно, если бы их забрала Соня, у нее не возникло бы трудностей откупиться от него. — Итак. Если считать умеешь, начинай: сто минус Сонина десятка, и мой подарок вам на свадьбу две сотни, — размеренно диктую я. — Посчитал? Итого ты нам еще торчишь сотку с копейками. Если до конца недели не вернешь, тебя найдет моя служба охраны и предметно объяснит, что значит стоять на счетчике. Понял?! Ох, как я надеюсь, что он не уложится в срок! — Хрена с два! — фыркает придурок, глядя на меня очумевшими от моих расчётов глазами. — Ты меня за идиота держишь что ли? — Это не я, — отмахиваюсь. — Это природа с тобой так пошутила неудачно. — Да че ты несешь, мужик?! — очевидно отойдя от первого шока, возмущается ублюдок. — Не видел я ни одного конверта на свадьбе с такой суммой! Да и тебя я там признаться тоже не видел! Так что не затирай-ка, Робин Гуд! Нет у меня твоих денег! О как? Любопытно. Оборачиваюсь к дамам у двери, и сканирую их взглядом. Мне хватает пяти секунд, чтобы безошибочно вычислить вора: — Галя? — рокочу, чувствуя, что сейчас у меня снова норовит резьбу сорвать от бешенства. — Какого хера? — Ром, ну че ты сразу злишься? — возмущается она, очевидно обороняясь. — Что вы тут вообще устроили? Посмотри на себя, разве так себя ведет добропорядочный бизнесмен? — Кто сказал, что я добропорядочный? — бросаю холодно. — Мне плевать, на твои представления о том, как я должен себя вести, на какой машине ездить и с кем общаться! Я спросил, где чертовы деньги, из-за которых твоя сестра попала в долговое рабство к этому козлу? — Ой, ну вы Рома скажете тоже! — всплескивает руками мать. — Какое уж рабство. Это их семейное дело, кто кому сколько должен. Вот еще влезать… — Галина! — рявкаю, устав слушать очередное обесценивание Сониных проблем от ее родной матери. — Отвечай?! — Ром, ну кто в своем уме дарит такую сумму на деревенской свадьбе, а? Да там вся свадьба столько не стоила. Я же знала, что ты шиканешь как всегда, вот и решила, так сказать подрезать, чтобы не вызывать лишних вопросов! — Подрезать значит? — поднимаю голову к потолку, стараясь держать себя в руках. — Понял?! — к своему несчастью встревает Гена. Его неуместный выпад-таки срывает пломбу моего терпения. Подлетаю к гаденышу и заломав ему руки за спину, недолго думая, выбрасываю его в то же окно, в которое до этого выкинул его веник. Предварительно все же успеваю его открыть, уже в последний момент задумавшись, что Соня и без того уже достаточно напугана. — Отныне, денег тебе торчит Галина! — рявкаю я, наблюдая, как ушлепок пытается подняться на ноги. — Если все ясно, пошел нахер из моего дома, и чтобы я тебя больше рядом с Соней не видел! 45. ОН Закрываю окно и поворачиваюсь к дамам. — Рома, ты вообще больной? — шипит Галя. — Че ты так взбеленился из-за этих денег дурацких? Я же без пяти минут твоя жена! Усмехаюсь, не сдержав какого-то звериного рыка. Отряхиваю руки будто от грязи, и поднимаю взгляд исподлобья на свою бывшую невесту: — Очевидно, раз у Геннадия особенный взгляд на долги, то теперь ты без пяти минут ЕГО жена, — холодно выдаю я. — Иди и разбирайся сама со своим кредитором. А мне не нужна жена, которая еще будучи моим другом начала воровать у меня деньги. — Ром, ты просто не в себе, — ошарашенно продолжает «невеста». — Думаю нам сейчас всем нужно успокоиться и здраво разобраться в ситуации. А тебе и вовсе стоит позвонить своему психологу. Это же не нормально, что тебя так взбесили чужие семейные разборки… — Это нормально! — рокочу я. — И я не планирую больше ни в чем разбираться! Мне и без того все ясно. Галя было хочет сказать что-то еще, но мать ее одергивает: — Пойдем, Галюсь. Остынет, поговорите с толком. Роме просто отдохнуть нужно. Они уходят, даже не вспомнив о той, что до сих пор сидит на ковре с разбитым лицом. Так даже лучше. Она моя единолично. Опускаюсь рядом с Соней на пол, и отнимаю ее руку от лица: — Очень больно? Всхлипывает в ответ. — Эй, не молчи только, — притягиваю ее в свои объятия, усаживая себе на колени. — Прости меня, — бормочет сдавленно. — Ты очень злишься? — Очень, — признаюсь честно. — Как представлю, что этот скот собирался с тобой сделать, так накатывает желание догнать его и еще навалять. — Не надо, — вцепляется в мою руку своими пальчиками. — Не сделал ведь… — Как же не сделал? Посмотри, что с твоим лицом? Прячет разбитые губы в ладони, и поднимает на меня жалостливый взгляд: — Больше не нравлюсь тебе? — Не нравишься. И никогда не нравилась, — отрезаю, наблюдая за тем, как ее глазки непонимающе округляются. — Я ведь в тебя влюбился сразу. Выдыхает облегчённо. И мне нравится эта ее реакция. Раз боится, что я могу ее разлюбить, значит ценит мою любовь. — Сильно испугалась? — баюкаю ее в своих руках. — Мгм, — вяло отзывается, кажется готовая уснуть, пережив такой стресс. — Больше ничего не бойся. Я всегда рядом, — глажу ее волосы, пытаясь успокоить и ее, и самого себя заодно. Скоро весь этот цирк совсем закончится. Вот уже и начало положено. От Гены избавился, Гале дал понять, что на этом мы заканчиваем нашу игру в брак. Осталось дело за малым. Поговорить с отцом, который вроде и так уже начал о чем-то догадываться. Но самое сложное, пожалуй, будет уберечь Соню от чувства вины, которое ей непременно захотят вменить ее ушлые родственницы. Ничего. Если потребуется, всеми возможными способами огражу ее от этого нежелательного общения. И смогу наконец обнимать ее вот так каждую ночь. И каждый день. И не ограничиваться одними только обниманиями. Правда подождать придется, раз ей доктор не разрешает «не ограничиваться». Ну ничего. Я ее столько уже прождал, что потерплю еще немного. Касаюсь губами светлой макушки и вдруг слышу, что к Сониной комнате по коридору приближаются быстрые шаги. Напрягаюсь, чуя что похоже схватка с Геной была не единственным сюрпризом не сегодняшнюю ночь. — Софья! — звенит голос Татьяны Петровны еще прежде, чем она успевает ворваться в комнату. — Соня, черт бы тебя побрал! Она влетает в двери и замирает на пороге, оценивая наш довольно тесный контакт. И судя по тому, что Соня не попыталась тут же вскочить, едва услышав голос матери, она все же успела уснуть. — К чему столько шума? — строго спрашиваю, игнорируя возмущенный взгляд матери. — О, вы еще тут, Рома? — она спрашивает с такой интонацией, будто ожидает, что я должен начать оправдываться. Не на того нарвалась. Я еще сам могу потребовать оправданий столь безразличному отношению к собственной дочке: — Как видите, — пожимаю плечами. — Вы принесли для Сони лед? — Лед? — непонимающе переспрашивает женщина. — Какой еще лед? — У нее все лицо разбито вашим любимым зятьком, — пытаюсь не повышать голос, чтобы не разбудить Соню. — Как можно было этого даже не заметить? — Ох, не до того сейчас! — отмахивается она. — Там… это… отец. — Что с ним? — хмурюсь. — Что-то ему плохо. Мы с Галиной вышли проводить Гену, да одежду ему вынести. А там его уже папка наш сопровождает из сада. Ну Галюся поехала Гену успокоить, а мы с отцом в дом зашли. Да только он как в зале присел, и пыхтит за сердце держится. Велел Соню позвать, говорит она знает, какие ему таблетки нужны. Уж и не знаю, что с ним делать, — разводит она руками. — Что значит «не знаю»?! — все же взрывает меня. — Скорую немедленно вызывать! Соня вздрагивает в моих руках и сонно озирается по сторонам. Едва завидев мать, ожидаемо выскакивает из моих объятий, и начинает мямлить что-то неразборчивое в свое оправдание. — Сонь, успокойся, — ловлю ее руку. — Тебя отец зовет. Пойдем? Он мужик хороший. Поймет, что к чему и примет нас. Только бы ему совсем плохо не стало. Соня ведь на себя как обычно весь груз вины водрузит, и совсем закроется от меня. Поднимаюсь на ноги, и помогаю подняться Соне. Замечаю, как за нами наблюдает мать, и то, что она не спешит звонить в скорую тоже замечаю. Видать настолько увлечена молчаливым упреком нас, что уже и вовсе про мужа забыла. Да только плевать я хотел на ее упреки, и скрывать больше ничего не намерен. Назло им буду рядом с Соней, и, если потребуется, защищу ее от всех этих косых взглядов. Выходим в коридор, и я вытаскиваю из пижамных брюк мобильник, который умудрился не потерять в борьбе, и быстро набираю Валерке, чтобы он прислал нам наиболее быстрый кортеж. Соня спешит в зал, пока я отстаю, чтобы вкратце обрисовать другу ситуацию. — Папа? — слышу безжизненный голос своей любимой. — Папа, что с тобой?! Открой глаза, ну же! — Валер, походу дело обстоит еще хуже, чем я предположил. Вертак нужен. Срочно! — Щас все будет. Выходите! Врываюсь в комнату, и на всякий случай первым делом проверяю старику пульс. Слабый очень. Но еще есть. Вижу, как Соню трясет. Ловлю ее руку, и прикладываю к запястью отца: — Он жив, Сонь! — пытаюсь ее в себя привести. — Все будет хорошо, слышишь?! 46. ОНА Я будто в бреду. Плохо соображаю, что вокруг происходит. Больничный запах вызывает тошноту. Хотя мутит меня и без него. Рома водит меня за ручку, как маленькую. Кажется, мы даже на вертолете полетать успели. Но все, что меня сейчас интересует, это: — Что с папой? — наверно уже в сотый раз выдавливаю я. — Все с ним будет хорошо, Сонечка, — Рома поглаживает мою ладонь, выводит из кабинета в коридор. — Подожди меня здесь, малышка. Я только переговорю с доктором и выйду к тебе. Хорошо? Киваю обессиленно. Что случилось? Почему папе стало плохо? Он вроде не присутствовал при разборках, и я была уверена, что он спит. Молилась, чтобы это было так, и он не услышал того, что творилось внизу. В том числе оскорблений, которыми сыпал в мой адрес Гена. Тогда почему мы теперь в больнице? А папа всю дорогу до нее ни разу не пришел в себя? — Вот ты где, бесстыжая девка! — слышу мамин голос и вздрагиваю, когда она ловит меня за локоть и увлекает за собой. Мы оказываемся на лестничном пролете, и она воинственно складывает руки на груди: — Ты что вытворяешь?! — ее голос звенит у меня в ушах. — О чем ты? — Обо всем, Софья! Ты только посмотри, что ты наворотила! Мужики на пустом месте подрались из-за тебя! Рома с Галей порвать порывается, из-за этих чертовых денег. И с кого все это заварилось?! Всего-то надо было мужа своего ублажить, как порядочной жене полагается! Да только знали бы мы, какая ты на самом деле, — она недовольно качает головой. — Стыдоба-то какая! Это ж надо! А мы с Галкой думаем-гадаем, чего это ты мужа к себе не подпускаешь, советы ему даем, как ему, так сказать, жизнь супружескую наладить, а она вон че?! Ноги перед каждым встречным-поперечным раздвигает — так конечно до мужа уже дела не останется! — Ничего я не раздвигаю, — мямлю, едва ли не оглушенная всеми этими обвинениями. — Мам, я ведь из дома даже толком не выхожу… — Как же, не выходишь?! — фыркает она. — Вот теперь я и сомневаюсь, что там за копеечные такие подработки, куда ты бегаешь бесконечно. Небось так и зарабатываешь! Над нами наверно твоими стараниями уже вся деревня за глаза потешается! — Почему ты веришь это наглой клевете. Гена же со зла просто… — Да может я и не поверила бы, — она грозно выгибает бровь, пресекая мои вялые оправдания. — Если бы своими глазами не видела, как ты к жениху сестры клеишься, бесстыжая! — Чего? — у меня даже сил отпираться нет. Да и разве попрешь против правды? — Сколько раз говорила, ты — девочка-катастрофа, — укоризненно цокает языком мама. — Но если уж о сестре не думала, то хоть об отце бы позаботилась! Его же прихватило явно с того, что он услышал, какая ты оказывается гулящая! Хватаю ртом воздух, будто получив еще один удар по лицу. — А он в тебе души не чаял! А ты вон как ему отплатила… — Мам, это же неправда, — сквозь слезы выдавливаю я. Хоть и понимаю, что она права, но мне отчаянно необходимо, чтобы кто-нибудь сейчас снял с меня обвинение, что я едва ли не до смерти отца своего довела, поведением своим развязным. Земля норовит уйти из-под ног, и я уже себя не помню, когда мама снова подхватывает меня под локоть и настойчиво утягивает за собой вниз по лестнице: — Я тебе такси вызвала, — на удивление успокаивающе говорит она. — Поезжай домой. Родов дождись. А там глядишь и с мужем помиришься, я покумекаю с Генкой. И отцу может получше станет. И у Галки все наладится. Роману просто остыть нужно. Это он явно назло, оттого что мы всем скопом к нему в дом завалились. — Папе получше станет? — хватаюсь я как за соломинку в ворохе этой информации. — Ну а чего бы не стало? Он вон, стараниями Романа в лучшей клинике страны! — заверяет меня мама. — Да и если еще ты перед глазами у него, как напоминание своих бесстыжих поступков, мелькать не станешь, то точно быстро на поправку пойдет. Пойдет на поправку. Да. С папой просто обязано все быть хорошо. Иначе я не выдержу этого чувства вины… Под натиском маминых рук опускаюсь в такси, и прикрываю глаза, в надежде, что сейчас просто проснусь и все это окажется кошмарным сном. Прихожу в себя только когда меня едва не начинает подкидывать на кочках, что уже прямо у моего дома. Разбитая деревенская дорого быстро приводит меня в чувства. Кажется, даже мозги наконец начинают включаться в работу. Я ведь ожидала такого исхода дел. Больше всего боялась, что папе из-за меня плохо станет. И вот стало. Скажем, сейчас я нахожусь чуть ли не в самом худшем из предполагаемых мною сценариев… Утираю рукавом мокрое лицо, и выхожу из такси. И что? Неужели я рисковала здоровьем отца, чтобы вернуться туда, откуда начинала? Смотрю на свой старый дом, и будто не узнаю. Кажется, я здесь была не пару дней назад, а целую жизнь назад. Так что это не дом изменился, я — другая. Может доля того, что сказала мама и правда. Может действительно все из-за меня. Да только я за эти странные дни поняла кое-что важное… Даже если Рома сейчас и правда, как предположила мама, остынет и решит помириться с Галкой. У меня должна остаться я! А Рома мне наглядно показал, какой любви я заслуживаю. И гена в этот шаблон никак не вписывается. Вхожу в дом, и первым делом направляюсь к буфету, где в нашей семье хранятся все документы. Отыскиваю свое свидетельство о браке, и возвращаюсь на улицу, где очень кстати почему-то все еще стоит машина. Даже если Роме я буду не нужна, даже если меня сожрет чувство вины за папу, то одно я для себя поняла совершенно точно и бесповоротно: лучше уж никакого брака, чем такой! В конце концов худшее произошло, и Гена исполнил все свои угрозы. Теперь мне только остается надеяться, что папа оставит мне еще немного времени, чтобы рассказать, как все обстоит на самом деле: покаяться и получить прощение. Уже оказавшись внутри машины вдруг понимаю, что я обозналась, и это вовсе не мое такси. С губ невольно срывается болезненный стон и я понимаю, что теперь уже поздно пытаться что-либо изменить. 47. ОН Выхожу из кабинета, после весьма насыщенного общения с врачом, и не нахожу в коридоре Соню. Не понял? Я же ясно сказал здесь ждать! Черт. Меня начинает маленько ломать от неприятного предвкушения, хоть я и понимаю, что для нервозности повода пока нет. Доктор дал весьма обнадеживающие прогнозы, но боюсь, что эта девочка успела надумать себе невесть чего, а под гнетом чувства вины еще не известно, на какие глупости способна. Первая мысль, весьма успокаивающая: скорее всего Сонечка сейчас пасет отца, в ожидании пока тот в себя придет. Доктор сказал, это неизбежно в ближайшее же время. Так что вполне возможно они уже там обсуждают текущее положение дел, а я тут уже на грани паники готов носиться по больнице. Направляюсь прямиком к вип-палате, куда определили Федора Михалыча. Валерка сразу и свои связи задействовал, так что мы теперь батю не отпустим из больницы, покуда окончательно не разберемся с его здоровьем. Толкаю дверь в палату, и понимаю, что я очень вовремя. Отец Сони лежит с открытыми глазами и задумчиво глядит перед собой. А рядом почему-то никого. Странно, ну и где все это суетливое семейство, когда оно так нужно? Вхожу и прикрываю за собой дверь: — Федор Михалыч, врача? — просто хочу убедиться, что он нормально видит и слышит, прежде чем звать помощь. — Рома, — реагирует на мое появление, кивая каким-то своим мыслям. — Тут твоими стараниями уже с десяток врачей побывало. Так что не надо пока больше никого. — А, так вы уже пообщались, — киваю я. — Тогда пойду, семью вашу позову. Слишком уж мне не терпится найти Соню, и прийти уже вместе с ней на ковер к отцу. Каяться будем. Доктор сказал никаких стрессов, но если батя еще вчера начал думать над нашим предположительным союзом, то наверно сегодня для него не станет сюрпризом то, что мы придем к нему вместе с недвусмысленной ситуацией. Надеюсь он успел подумать. А еще, надеюсь это его не от нас так прихватило. Иначе ж Соня даже стоять рядом со мной побоится при папе, не то, что уж признаваться в чем-то. — Погоди, сынок, — тормозит меня отец. Я оборачиваюсь, и замечаю на его лице сосредоточенную печаль, тогда как ладонь его едва заметно похлопывает по краю кушетки. Недолго думая приближаюсь к кровати и нависаю над стариком: — Что такое? Плохо? — допытываюсь, не зная за что хвататься. — Что-то болит? — Успокойся. И присядь на пару минут. Хочу тебе рассказать, какое интересное видение мне явилось. Напрягаюсь. Но все же опускаюсь в кресло, что напротив больничной койки. Только бы он не про туннели и свет в конце. Или еще чего похлеще. Могло ли быть, что он умом тронулся, в следствии приступа? Черт. Что-то я начинаю не на шутку волноваться за старика. — Знаешь, я ведь курил раньше, — начинает он с неожиданного откровения. — Не знал, — отзываюсь, сбитый с толку странным началом диалога. — Только не просите у меня закурить. Соня этого явно не одобрит. — О, нет-нет, мой мальчик, — тяжело усмехается отец, едва не закашливаясь. — Я не попрошу у тебя об этом именно по той же причине. Сонечка не одобрит. Он стреляет в меня понимающим взглядом и кажется я уже знаю к чему этот разговор приведет, хоть и начался он таким непонятным образом. — Я хотел лишь сказать, что курить-то я бросил, — продолжает отец, — но вот выходить на свежий воздух, когда меня мучает сложный вопрос — как я до сих пор порой говорю «на перекур» — не престал. — Так вот почему мать с Галей ночью нашли вас провожающим этого х… Гену? — догадываюсь я. — Да, я вышел подышать, а тут он из окна, — пожимает плечами, будто это явление вовсе не из ряда вон выходящее. — Простите, — мне действительно стыдно, что старик застал столь нелицеприятную картину. — Вопрос в том, что это был не единственный раз, когда я вчера выходил «на перекур». Ты заставил меня крепко задуматься. Значит я все правильно понял. Отец все это время размышлял над нашими с Соне отношениями. А значит похоже уже сейчас я услышу вердикт. — И что же вы надумали? — нетерпеливо спрашиваю. — Мне показалось это абсурдным, — откровенно отвечает отец, наконец расставляя на места в моей голове его вчерашнюю реакцию. — Даже несколько унизительным для моей дочери. Понимаешь же? — Понимаю, Федор Михалыч. И прошу простить меня за то, что я заварил всю эту кашу, но я всегда только Соню… — Любишь ее значит? — не позволив мне договорить, предполагает он. Киваю, уже совершенно не зная, чего ожидать. Снова предложит озадачиться вопросом продолжения рода с Галиной, или же будет отчитывать за мою несерьезность которую я проявил по отношению его старшей дочери, мол как после такого можно еще и младшую доверить. — Да я знаю, — отмахивается, будто это и правда до боли очевидно. — Видел вас двоих. Хотя понял я наверно это еще раньше. — Видели? — переспрашиваю, сам пытаясь понять, где нас подловить могли, я ведь обещал Соне быть аккуратным и вроде был. — Первый раз я вчера вышел на перекур, когда мать вернулась в спальню. При ней как-то не особо думается. Вот и пришлось идти изучать твой сад, — он приподнимает бровь. — А там ты. Букет в окно выкидываешь почему-то из Сониной комнаты. 48. ОН — Вот черт, — покаянно выдыхаю, никак не ожидав такого поворота. — Вот и я примерно так же подумал. Мать ведь успела похвастаться, что это муженек Софьин им всем букеты раздарил. А тут ты как раз цветочки и выкидываешь, еще и с лицом таким недовольным, — он качает головой, будто прямо сейчас прокручивает в голове увиденное. — Это выглядело так, будто ты ей свои правила диктуешь. А она и скачет под дудку богатого тоталитарного родственника, по примеру отца не научившись давать отпор. Он поднимает на меня взгляд, и столько раскаяния в нем, хотя я понимаю, что это мне сейчас следует раскаиваться в содеянном, ведь отец явно неверно понял мои намерения: — Все не так, — начинаю было оправдываться. — У нее просто… — Аллергия на хризантемы, — заканчивает он за меня. — Это ж насколько невнимательным мужем нужно быть, чтобы этого не знать. Цокает языком, и болезненно поджимает губы, будто испытывая теперь чувство вины за то, что не доглядел за кого дочь замуж отдал. Отец словно только сейчас понимает, какими на самом деле были отношения Гены и Сони: — Но это я уже потом понял, когда поближе подошел и увидел, что за цветы ты выбросил. А в тот момент я уже был готов идти и задать тебе взбучку. — Почему же не пошли? — уже догадываюсь, что его остановило, но хочу услышать его выводы. — Увидел, как она тебя обняла. Она САМА тебя обняла. Будто не хотела, чтобы ты уходил. А ты сразу хмуриться перестал, — его посеревшее от печали лицо вдруг освещает намек на улыбку: — И, знаешь, наверно этого хватило. Чтобы понять твою искренность к ней. Я видел, как ты зол был из-за этого букета. Но стоило ей к тебе подойти, как ты тут же сменил гнев на милость. И для меня как для отца, который кажется уже все в этой жизни прошляпил, это слишком ценно. Я вижу, что ты ее защищать готов. Даже от самого себя, если потребуется. — Готов. Только оставить не просите, — заранее предупреждаю я, если вдруг он такими витиеватыми путями ведет именно к этому. — Я больше никогда на это не готов. Даже если она сама попросит, рядом буду. А ваше мнение для нее слишком ценно. Не хочу, чтобы ей больно было… — Скажи мне, что случилось на свадьбе, Рома? — будто игнорируя мой весьма категоричный ультиматум, задает отец странный вопрос. Я теряюсь, будучи неуверенным, что он спрашивает именно о том, о чем я естественно в первую очередь вспомнил. — В смысле? — хмурюсь я. — Вчера в машине, я слышал, как ты ругал Соню, что она до сих пор не развелась с Геной. И что ты спасал ее от него еще на свадьбе. От чего спасал, Рома? — он смотрит на меня, а я не уверен, что стоит сейчас на отца вываливать все, что видел. — Она никогда не рассказывала мне о нем ничего плохого, потому я и не задумываясь дал свое добро на этот брак. Зачем же палки в колеса вставлять, ели дочка счастлива, а я того и гляди со дня на день могу к праотцам отправиться? Но пока мы у тебя гостили, я увидел то, чего раньше в их отношениях никогда не замечал. Может это особо стало видно на контрасте между твоим неожиданно добрым отношением к ней, но вчера я наконец понял, что ты тоже заметил эту неприкрытую грубость Гены по отношению к Сонечке. — Мгм, — соглашаюсь я лишь на то, что он сам озвучил, чтобы ему же хуже не стало. — До свадьбы он никогда себе в моем присутствии подобного не позволял, — недовольно качает головой отец, будто каясь в том, что не способен людей насквозь видеть. — Так она из-за этого со свадьбы сбежала? — Да, — коротко отвечаю. — Ты ее увез? — с надеждой спрашивает отец, будто от моего ответа что-то зависит. — Я помню, что ты вслед за ней тогда из зала вышел. — Я увез, — соглашаюсь. Федор Михалыч опускает взгляд, будто раздумывает о чем-то серьезном и требующем большого количества концентрации. — Знаешь, в моем вчерашнем наблюдении есть еще интересные выводы, но есть и пробелы, — наконец снова заговаривает он. — Может ты поможешь мне с ними разобраться? — Если смогу, — настороженно пожимаю плечами. — После того, как я увидел вас в окно, я был решительно настроен поговорить с дочкой. Но пока дошел до ее комнаты, там уже была Галина. Думал дождаться, пока она уйдет, но немного послушав, понял, что потребуется еще немного обдумать, теперь уже новую информацию, услышанную от моей старшей дочери. — И что же она такого сказала? — Я опущу неприглядные подробности, ведь, боюсь, ее планы на твой счет теперь совершенно не актуальны, и думаю теперь уже тебя мало интересуют. — Все верно, — соглашаюсь я, осознавая, что мне совершенно плевать на мнение Гали обо мне. — Но вот какой вопрос у меня возник, пока я слушал Галину: с кем еще кроме моих дочерей ты спал? От неожиданного вопроса, а главное от его странной постановки, у меня невольно рот открывается. И даже начинаю невольно ерзать на стуле, пытаясь подобрать ответ. Он не просто спросил: спал ли я с Соней, он сразу пошел дальше. Тогда к чему вообще этот вопрос? — В с-смысле? — теряюсь я, но чувствуя, что отпираться от правды нет смысла, решаю просто ответить честно: — Больше ни с кем за последние пару лет. Чувствую, что готов попунцеветь, как школьник, с которым батя о том самом поговорить решил. — Хорошо, — кивает отец. — Значит хоть неожиданных наследников ждать не придется. — Да о чем вы? — непонимающе хмурюсь. — Я вроде всегда предохраняюсь. — Я о том, что моя старшая дочь твое предохранение подпортила, методом прокалывания, в надежде на залет, — говорит он выразительно. — И отсюда вопрос возникает, сам понимаешь какой… Судя по тому, как у меня в груди что-то екнуло, я похоже действительно понимаю, о каком вопросе речь идет. 49. ОН Галя прокалывала презики? И во времена Сониной свадьбы я ощущал от нее особо интенсивный натиск, касательно секса. Я не велся, потому как с самого начала наши с ней отношения не были чем-то большим, чем секс по дружбе. Однако разницу отношения ощутил. Она меня и подпаивала, и казалось, соблазняла — лишь бы затащить в постель. Этот решительный нахрап с ее стороны закончился только когда я решил предложить ей брак. Значит женить по залету не удалось, и даже бракованный презервативы не помогли. Однако я и сам сдался. На свою беду. И получается, что вполне вероятно такой же бракованный презик я использовал с Соней? Внутри расплывается тепло, от невероятного и такого желанного предположения: сын мой? Это моего ребенка носит Соня? Он от меня?! — Судя по улыбке на твоем лице, ты уже знаешь ответ на этот вопрос, — продолжает отец. — Но я на всякий случай с тобой еще одним своим ночным открытием поделюсь. Вновь концентрирую внимание на старике, мысленно стараясь исключить из цепочки, строящейся от меня к моему сыну, этого мудака — Гену. Нет, любить своего сына я буду даже при том раскладе, если его биологическим отцом окажется этот утырок. Но будет куда приятней вычеркнуть эту гниду навсегда из жизни моей будущей жены, ребенка и моей собственной. — Когда ты на моих глазах выкинул уже второй подряд мусор в окно, я не стал медлить, и направился к Гене, как только ты это самое окно закрыл, — продолжает свой рассказ Федор Михалыч, пока я всеми силами пытаюсь усидеть на месте, а не бросится искать Соню немедленно же. — Признаться я и не знал, что в доме твориться, пока не услышал, как ты Гену вдогонку посыпаешь. — Мне было бы стыдно, окажись на его месте кто угодно другой, — признаюсь честно. — Я и не собираюсь тебя стыдить, — отмахивается отец. — Я лишь попытался вызнать у Гены, что такое произошло, что вы так поругались. Да обнаружил, что на нем живого места не было. Признаться, я сначала подумал, что это ты так бесстыже вломился в спальню к замужней девушке, а потом еще и мужа ее избил, который вас застукал. Но по мере того, как Гена хаотичными междометиями изливался мне в адрес моей дочери, я понял, что дело было далеко не в тебе. Он замолкает, будто оценивая, стоит ли мне рассказывать все, что услышал от Гены. А меня едва не трясет от нетерпения. — Ну же, — подталкиваю я старика. — Он говорил не слишком приятные вещи. Некоторое из них слишком интимны для посторонних ушей. — Я не посторонний! — рявкаю несдержанно. — А кто же ты? — будто вызов мне бросает, возмущенно вздергивая свои мохнатые брови. Действительно… кто? Тяжело дышу, осознавая наконец свою роль в жизни Сони: — Ее будущий муж, — уверенно говорю я, выдерживая испытующий взгляд старика. — И судя по всему, отец ее ребенка. — Значит ты и без того уже почти не сомневаешься? — Плевать, даже если биологический отец Гена, ребенок все равно станет моим. — Самоотверженно, — он потирает заросший щетиной подбородок: — Но я все же озвучу фразу, которую бросил Геннадий, пока его не перехватили мать с Галкой: «Меня к себе ни разу не подпустила, а ребенка от кого-то заделать умудрилась». — Ни разу? — с сомнением спрашиваю я. — А что тебя так удивляет? — пожимает он плечами. — Я свою дочь растил в любви к здоровой морали. Знал, что мать только и сможет, что свои свободные нравы дочерям привить, в чем с Галкой и убедился. А потому Соне всегда говорил, что детей делать только после свадьбы стоит, чтобы в подоле не принесла родителям. Кажется у меня сейчас голова взорвется от этого неожиданно откровенного диалога. Может ли быть, что даже будучи замужем за другим она все это время только меня ждала? И ребенка от меня носила. И судя по всему даже развестись пыталась, только вот не дал ей этот урод! Шантажировать ее решил моим же ребенком! — Вот и говорю, ничего удивительного, что она Генку не подпустила к себе, ежели ты ее сердце, да прямо с их свадьбы украл, — продолжает старик, вынуждая меня снова взглянуть на него задумчиво. — Не смотри на меня так, будто я динозавр из другой эпохи. Усмехаюсь этому строгому замечанию: — Ну по сути так и есть. Это ж прошлый век таких дел до свадьбы ждать. Сейчас уже столько способов не приносить в подоле изобрели, — отмахиваюсь я. — Может век и прошлый, а проблема вполне злободневная для любого времени. Вон что мать Галку нагуляла, что сама Галька залетела по молодости, — он резко замолкает, будто проговорился лишнего. — Серьезно? — заговорщическим шепотом спрашиваю я. — Так Галина не ваша дочь? — Эх! — отмахивается. — Любовь у Таньки по молодости была. Да только поматросил и бросил, а она к родителям вернулась. Беременная оказалась. А я тогда как раз после университета по распределению к ним в деревню попал. Комнату у родителей ее снимал, слышал, как она белугой ночами выла. Да не выдержал, когда ее мать при мне хворостиной в очередной раз решила отходить. Вот и пожалел. Женился. Потом уже и Софку родили, да так и прижились окончательно, как мне казалось. Да только любовь ее походу всего сильнее. Даже дочку в любимые выбрала ту, что отца напоминает. — Вот оно как, — выдыхаю я ошарашенный его откровениями. — Смотри не ляпни кому. Это я видать на радостях, что в очередной раз жизнь выиграл, так разговорился. А вообще об этом даже Соня не знает. — А Галя знает? — задумчиво спрашиваю я. — Она хоть и упоминала все чаще только мать, но никогда не говорила, что вы ей неродной. — Не знаю я, походу Татьяна рассказала ей уже давно, что она не моя. Нет больше той семьи, которую изначально мы с ней строили, — он говорит это с такой горечью, что я начинаю невольно волноваться, как бы ему снова не поплохело. — Когда мать из своих эгоистичных ожиданий какого-то великого будущего для Галки, ребенка ни в чем не повинного убила, у нас в семье раскол и случился. 50. ОН — В смысле? Как убила? — Да там примерно такая же история, как и у матери. Любовь-морковь. А по итогу, — он отчаянно машет рукой, — аборт. Я ж, когда узнал, что эти дуры натворили, тогда меня первый приступ и разбил. Говорил я матери: сама-то вон родила Галину, хоть и без родного отца, да нарадоваться на дочку до сих пор не можешь, а ее счастья такого лишила. Зачем же губить дитя? Да разве она меня послушает, когда речь касается ее дочи? Вот примерно с тех пор и пошло у нас разделение, что я только за Соню отвечаю, а в Галкино воспитание не лезу особо. А я успеваю подумать, не потому ли Гале проколоть презервативы не помогло от меня залететь? Мало ли какими они методами в деревне могли избавляться от нежелательной беременности… — Ты, это, Сонечку-то зови, — прерывает мои мысли Федор Михалыч. — Я вроде все, что хотел тебе рассказать — сказал, да от тебя услышать — услышал. Спохватываюсь: — Точно-точно! — вскакиваю на ноги. — Только, отец, будь добр не говори ей, что это из-за Генки тебя в этот раз прихватило. А то она ж опять на себя всю вину повесит. — Так мне и не из-за него, — хмурится. — Ну в смысле, не рассказывай, что это из-за нас с ней, — исправляюсь я, надеясь на его понимание. — Да не из-за вас это, дурень! — резко осаживает меня старик. — А из-за кого? — непонимающе замираю. — Эх, будто я тебе и без того мало рассказал, — усмехается он. — Мы ж с матерью Генку с Галкой в такси посадили, и в дом пошли. Там уже в зале мне моя зазноба и выставила «счет» за долгие годы семейной жизни. Развод объявила. Говорит, думала дочек повыдаем замуж, тогда и скажет. Но мол тут все расстраиваться начало, а терпеть у нее мочи нет, не любит она меня совсем. Он грустно улыбается, глядя на свою руку, на которой все еще блестит старенькое обручальное кольцо: — Вон оно как? Я-то думал стерпится-слюбится, да только насильно мил не будешь, — он уверенно стягивает с пальца кольцо. — Так что ты Соню приведи ко мне. Больше никого звать не надо. У меня сейчас еще нет столько сил на все эти разговоры. На секунду теряюсь, когда свое обручальное кольцо он протягивает мне: — Ты если встретишь Татьяну, передай, пожалуйста: хочет развод, пусть оформляет. Только дочке пока ничего лишнего не взболтни. Пусть уже до родов доходит спокойно. Сжимаю в ладони обручалку, и сдержанно кивнув, выскакиваю за дверь. Что-то мне подсказывает, что отец совершенно зря печалится. С такой женой и врагов не нужно. А мы ему здоровье подшаманим, да завидную невесту найдем. Думаю, Соне понравится, если батя наконец в добрых руках окажется. Сворачиваю за угол и едва с ног не сбиваю спешащих в направлении палаты Татьяну Петровну и Галину собственной персоной. — Соню видели? — торможу их, в надежде, что мне помогут ее найти. — Она домой поехала, Роман, — наставительным тоном говорит мать Галины, что наталкивает на мысль, что вовсе не ко мне домой она поехала. — Почему вдруг? — уже ожидаю услышать достаточно весомую причину, придуманную этими сплетницами. — Еще спрашиваете! — с полпинка взвивается Татьяна Петровна. — Сколько делов она наворотила?! Гену Галка вон в больницу привезла побои снимать. Из-за кого вы подрались? Из-за нее же! Между вами с Галиной встала, вертихвостка. Так еще и отца своими подвигами едва в могилу не свела, бесстыжая. — Правильно ли я понимаю, что все эти приговоры вы не задумываясь выдвинули самой Соне? — Ну конечно! — А теперь по порядку, — улыбаюсь я на все новые и новые откровения, что продолжает дарить мне сегодняшний день. — Итак первое: Гена на все сто получил по заслугам. Я бы даже сказал, маловато. Поворачиваюсь к Гале и смеряю ее с ног до головы оценивающим взглядом. Всклоченная какая-то. На плече из-под небрежно запахнутой шубки выглядывает фиолетовая бретелька. А ведь в болнице и гардероб имеется, да и не холодно тут вовсе. Однако судя по лёгкому амбре перегара, который веет от моей бывшей невесты, ей до этого сейчас не так много дела. Усмехаюсь: — Кстати, Лина, как он там? Даже не пытаюсь скрыть издевку в голосе. Галя мнется, очевидно чувствуя, что ее поймали с поличным за одним очень любопытным делом, очевидным мне, но видимо не столь очевидным для матери. — Ты его всю ночь в кровати сторожила? — продолжаю я. — Чтобы не дай бог хуже не стало? Даже к отцу родному с приступом не поехала, чтобы контролировать, так сказать ситуацию, у Гены? — Рома, да что вы такое говорите?! — возмущается было мать, но тут же замолкает, когда я одергиваю край Галиной шубейки. Ведь сидит эта самая шубка на ее доче прямо поверх невесомого пеньюара, в котором она выскочила ночью. Что свидетельствует о том, что Галя до сих пор не была дома. — А чья идея с побоями, позволь поинтересоваться? — ухмыляюсь я Галине. — Гена придумал, или ты таким образом решила с меня компенсацию за сорванную свадьбу поиметь? Даже не дожидаясь ее реакции продолжаю: — Так вот, Татьяна Петровна, отвечая на вашу вторую претензию Соне: это не она между нами встала, а жадность вашей старшей дочери. Обе фыркают недовольно, и понимая, что уже ничего не поделать, пытаются ретироваться, в направлении отцовской палаты: — К нему нельзя! — уверенно отрезаю я. — Чего вдруг, врач же разрешил? — возмущается мать Галины. — А вот и ответ на вашу третью претензию Соне: он разрешил только членам семьи, — я ловлю ее руку, и вкладываю в ладонь кольцо, что передал отец. — А вы больше таковой не значитесь! Ведь мы оба знаем, что это вовсе не из-за Сони отцу плохо стало. — Мам, что он такое говорит? — наконец оживляется Галя. — Он попросил вам передать, — продолжаю я. — Если хотите подать на развод, подавайте и как можно скорее. Только оставьте уже его в покое. Ему пора своей жизнью жить, а не продолжать благотворительностью заниматься. Я отшатываюсь от женщин и по глазам матери понимаю, что я отстоял и отца, и чистое имя своей Сонечки. Теперь главное успеть ей об этом сообщить, пока она глупостей не наделала. 51. ОН Пока подъезжаю к адресу, который напоследок удалось вызнать у матери, приходится потесниться на узкой улочке, пропустив такси. Очень надеюсь, что это было ее такси. И я не слишком опоздал. Остановившись у забора, даже не успеваю из машины выйти, как Соня вдруг сама выходит из дома и недолго думая садится ко мне в машину. Вот, так бы всегда. А я-то думал сейчас снова уговаривать придется, да с чувством вины ее сражаться. Лицо раскраснелось очевидно от неуемных рыданий, которым она явно придавалась всю дорогу до дома, с легкой подачи своей мамаши. Сидит и теребит в руках какие-то бумажки, будто с духом собирается. — В ЗАГС отвезете, — выдавливает наконец. — А я уж думал, что ты и не попросишь, — усмехаюсь, осторожно касаясь пальцами румяной щечки. — Ой, Рома! — поднимает на меня ошарашенный взгляд. — Ты как тут… То есть… Почему? Я ведь… Не даю ей продолжать этот допрос междометиями, подаюсь вперед, и касаюсь ее все еще влажных губ, своими: — Так ты выйдешь за меня? — шепчу в ее удивленно приоткрытый рот. — Да, то есть… сейчас же не время, Рома. Я столько глупостей наделала! А еще папа… И мама сказала… — Отец уже пришел в себя, я с ним говорил, а то, что сказала эта ведьма, я разрешаю тебе забыть, так как батя ни разу не подтвердил ее слов. Он дал добро на… «нас», — подмигиваю ей подбадривающе. — Так что, выйдешь за меня? — В смысле добро? На что? То есть… ты что, прямо разговаривал с ним? Он в порядке? — Прямо разговаривал! В полном! Так ты выйдешь за меня? — Да не могу же я, — уверяет она. — Сначала надо хотя бы с Геной развестись. — А, так это свидетельство о вашем поддельном браке? — выхватываю из ее рук бумажку, выкидываю ее в окно, и тут же трогаю машину с места. — Эй, что ты делаешь?! Это же документ! — возмущается Соня. — Что за привычка, чуть что не нравится, сразу в окно. И как я теперь разводиться по-твоему буду? Улыбаюсь, слушая ее недовольное бормотание: — Я пока за тобой ехал, у меня было слишком много свободного времени. Так что я был вынужден найти ему применение, — пожимаю плечами. — Пришлось правда прибегнуть к кое-каким связям, и умные люди, шарящие в этой стезе, помогли мне понять, что брак, который не был осуществлен надлежащем образом подлежит даже не разводу, а аннулированию, как фиктивный. Что я собственно и сделал, воспользовавшись знакомствами с все теми же умными людьми. Глядит на меня очумевшими глазами. Затем очевидно проглатывает удивление, и опускает взгляд: — Даже тут не дал мне самой разобраться. Чувствую себя какой-то иждивенкой, которая не в состоянии решить элементарный вопрос с разводом, — ворчит она. — И вообще, чего это фиктивный? Самый обычный у нас был брак. — Разве? — бросаю на нее скептический взгляд. — Вы не жили вместе, не вели общего хозяйства, у вас нет общих детей, да что там, даже супружеский долг ни раз исполнен не был, не так ли? Вижу, как у нее рот открывается: — Откуда ты… Подтверждаю свои догадки благодаря этому ее удивлению, граничащему с шоком. Останавливаю машину у речки, что стала свидетелем нашего первого знакомства, и поворачиваюсь к Соне: — Почему ты сразу не нашла меня, когда узнала, что беременна? — наконец перехожу к самому главному вопросу. — Ты ведь с самого начала моя. И ребенок. Так почему скрыла это? Она уже глаза не знает куда прятать. Ожидаемо дергает ручку двери и выскакивает из машины. Выхожу за ней и догоняю в пару шагов: — Сонечка, — ловлю ее в свои объятия и вынуждаю посмотреть на меня. — Как я должна была тебя искать, Ром?! — взрывает ее. — Я же понятия не имела, что ты с моей сестрой на свадьбу приехал! Думала залетный гастролер какой-то: приехал на свадьбе деревенской повеселиться, и свалил, как только украл у невесты девственность! — Ай, дурак я, маленькая моя, — потираю лоб, только теперь осознавая, насколько безвыходную ситуацию для нее создал. — Надо было не уезжать тогда. Сразу тебя отыскать и к себе домой увезти. — Думаешь, я бы так сразу поехала с каким-то незнакомцем? — руки на груди складывает, недовольно надувая губки, пока я осторожно сжимаю ее плечи. — Значит надо было остаться до тех пор, пока не перестал бы быть для тебя незнакомцем, — улыбаюсь я. — Что скажешь? Тогда позволила бы себя украсть? Она смотрит на меня такими глазами, будто я целый мир для нее. И это все ради чего я хочу оставаться рядом. — Я бы каждый день рассказывал тебе о том, как сильно тебя люблю, — продолжаю я. — Так что ты бы быстро сдалась. Особенно когда узнала бы, что еще и беременна от меня. — Откуда ты только все это узнал? — недоуменно спрашивает она. — Разве это имеет значение? Неуверенно качает головой: — Правда так сильно любишь меня? — Люблю, — прижимаю ее к себе. — И моей любви на нас троих хватит. — Хм… Тогда что же делать с моей? Хмурюсь, будто не до конца понимая, о чем она говорит. — Я же тоже тебя люблю, — тянется к моим губам, пока я стою в некотором оцепенении от услышанного. — Ой! — В смысле, ой? — теряюсь я, так и не дождавшись своего поцелуя. — Так любишь или ой?! — Ой, Ром, — Соня прихватывается за живот, и я понимаю, что время для любезностей вышло. — Опять твои тренировочные? Или как их там? — боязливо интересуюсь я, хотя что-то мне подсказывает, что это вовсе не они. — Не, эт чет новенькое… Я это… мне слишком мокро. Дрожащей рукой вытаскиваю из кармана телефон и набираю полюбившийся мне за последние сутки номер: — Валер, нужен еще один вертак! Эпилог Смотрю на время, выключая комп, и понимаю, что я припозднился со своей онлайн конференцией. Черт. Соня просила не засиживаться сегодня, вроде что-то мне рассказать хотела. Взбегаю по лестнице в надежде, что она еще не спит. Но понимаю, что поговорить нам уже особо не удастся, потому что на весь второй этаж стоит вой, равный пожарной тревоге. — Эй, ну и кто тут так кричит? — вкрадчиво говорю я, входя в комнату и пробираясь в свете ночника к кроватке. Вижу, что Соня спит без задних ног, и даже бровью не дернет от шума. — Ну чего ты, чего ты? Поднимаю своего сына на руки, и пытаюсь успокоить собственными силами. Однако малыш не только не поддается моему укачиванию, а принимается голосить еще громче, что означает, что я ему сейчас не помощник: — Все, понял я тебя. Не шуми только. Мамочку разбудишь же. Подхожу к нашей с Соней кровати и опускаюсь на колени. Укладываю недовольный комок Соне под бок, и осторожно, чтобы не разбудить свою жену, оттягиваю ворот ее халата, того самого, что мы купили ей несколько месяцев назад «для роддома». Конечно в роддом я ей привез другой, а этим она меня балует время от времени. Так вот видимо, о чем она хотела «поговорить». Вот черт! Если бы не новый ресторан, который я решил в северной столице открывать, то конференция точно бы не затянулась настолько, что я пропустил столь важный «разговор». Оглядываю налитое полушарие, и проглатываю вязкую слюну, чувствуя, что сам будто бы резко проголодался. Спокойно, Рома. Теперь, когда она уже вся моя нужно иногда все же проявлять терпение. Особенно когда дело касается сытости моего же сына. К тому же я сам виноват, что опоздал… Собираю всю свою волю в кулак и шумно выдыхаю. Подаюсь вперед и бережно убираю с любимого лица светлые пряди. — Устала, моя девочка, — шепчу еле слышно. — Ну ничего. Завтра вызовем няню и сходим куда-нибудь. Кажется, тебе пора немного развеяться. Да и мне бы не помешало от работы отвлечься. — Не хочу завтра, — бормочет в ответ Соня, и я по первой даже думаю, что это она сквозь сон, однако на меня совершенно осмысленно уставляется пара прекрасных серых глаз. — Как скажешь, мой ангел, — улыбаюсь я. — Тогда я вызову няню сейчас же, и велю своим бездельникам не расходиться после закрытия ресторана… — Нет-нет, — качает она головой. — Не надо нам никакой няни и никаких бездельников. Смотрю на нее недоуменно: — И что же ты предлагаешь? Едем отдыхать с малым? Сынок будто понимает, что говорят о нем, с удовлетворенным ворчанием отваливается от груди, и сыто потягивается. Усмехаюсь, наблюдая, как он плямкает губками во сне. Наклоняюсь и целую макушку, затянутую в чепчик, а затем и кормилицу заодно. — Эй, не спеши, — едва не стонет Соня. Она вскакивает с кровати и, проворно переложив Демида Романыча в его кроватку, выскальзывает из комнаты. — Ну и каков наш план? — нагоняю ее уже в коридоре, неотрывно наблюдая, как призывно покачивается ткань ее короткого невесомого халатика. — Может все же няню и в ресторан? — Пока ты работал, я уже успела приготовить нам ресторан, — улыбается она, входя в кухню. Глазам не верю. На столе мои любимые пирожки Сониного приготовления, а на плите огромная кастрюля, и я даже не сомневаюсь, что там борщ. Все как я люблю. Она не устает меня удивлять. Кажется, все еще чувствует себя неловко в качестве хозяйки моего большого дома, будто должной себя ощущает, то и дело старается что-то делать по дому, хотя я и нанял приходящую домработницу. Но разве ж эту упрямицу остановишь. Надеюсь однажды она свыкнется со своим статусом и перестанет хвататься за всю работу в доме, лишь бы отплатить мне. Ведь сколько счастья она мне уже подарила. Да там одного Дёмы было бы достаточно, чтобы я заимел пожизненный долг перед ней. — И когда ты только все это успеваешь? — обнимаю ее со спины, до сих пор не в силах поверить, насколько мне повезло заполучить ее. — Я ведь просил заниматься только малышом. Почему опять не слушаешься? Вот ты и валишься с ног. — Да ничего я не валюсь, скажешь тоже. Просто пока ты в кабинете заседал, папа приходил, с Дёмой играл, вот я и решила, раз руки освободились приготовить для тебя ужин, — она поворачивается в моих руках. — Если бы знала, что ты так долго будешь, принесла бы прямо на твою эту конференцию, чтобы голодный не сидел. Прижимаю ее крепче, и касаюсь губами светлой макушки: — Как папа? — Отлично, — она оживляется, выбираясь из моих объятий, и идет к плите. — Знаешь, если бы я знала, что ты способен подарить ему вторую жизнь… Она задумчиво качает головой, доставая тарелку из верхнего шкафчика, который теперь ей «по размеру». Привычным движением вытаскивает из ящика половник и принимается накладывать мне борщ. Довольно быстро обжилась она на моей кухне. Смотрю и глаз радуется. Однако эта ее грустная интонация покоя не дает. Не в силах удержаться, подхожу ближе, когда Соня уже ставит тарелку в микроволновку. Кладу руки на хрупкие плечи: — И что было бы, узнай ты раньше, что здоровье твоего отца можно поправить парой операций? Неужто сдалась бы мне раньше? Что-то я сомневаюсь, — усмехаюсь я, зная, насколько высокоморальны принципы мое жены. Она бы не смогла поддаться меркантильному расчёту, даже если на кону стояло бы здоровье ее отца. Это не про нее. Скорее про ее родственницу, с которой я едва не имел глупость связать свою жизнь. — Как минимум, меньше бы жалела Галку, — фыркает она, тоже припоминая свою сестру. — Хай бы и забирала сразу своего Гену. Не заслужила она такого как ты. Тянула с тебя только… — Вот бы и ты тянула, — провожу пальцами по ее позвоночнику, вынуждая выгибать спину. — А то я себя чувствую каким-то бесполезным для тебя. — Не говори чепухи, — отмахивается она. — Отцу лечение оплатил, мне роды в лучшем виде. Если бы я тебя не остановила, ты бы и свадьбу такую закатил, что твои рестораны бы год на нее трудились. — Значит не собираешься угомониться со своими подсчётами, — недовольно вздыхаю я. — У меня из-за этого такое впечатление, что мы не муж и жена, а деловые партнеры. Сжимается вся. Не могу с ней строго. Ей еще не привычно, и мне сразу не по себе становится, когда я пытаюсь твердо стоять на своем. Но как-то нужно менять финансовые привычки, которые очевидно она заимела благодаря Гене. — Значит так, — начинаю я, разворачивая ее к себе лицом и усаживая на разделочный стол, — хочешь быть партнером, так тому и быть. Как только сама будешь готова, возьмешь на себя управление рестораном русской кухни, поняла? Глазами хлопает удивленно. — Ну чего так смотришь, ты ведь не отстанешь от меня иначе со своими расчетами бесконечными, так и будешь себя должной передо мной чувствовать. А я не хочу, чтобы ты на себя всю домашнюю работу повесила. Вот тебе альтернатива: будешь помогать мне с работой. Готовишь ты отменно, но поварское дело — напряжное. Тебе пока так напрягаться не стоит. Так что будешь управленцем, а дальше сама решишь, что больше по вкусу. У нее даже рот открывается от моей тирады. Вижу, что опять какой-то протест задумывает, потому спешу отсечь: — Это не обсуждается. Даю тебе время хорошенько подумать, и как только будешь готова оставить Дёму с няней — приступай. — Не хочу с няней. — Тогда начинай с дистанционного контроля. — Это не дело. Так ты можешь, когда тебя уже все лично знают, и ты в курсе что да как. А мне сначала познакомиться надо со всеми и всем. — Как посчитаешь верным, — не могу не согласиться с ее решением. — Тогда приступишь, когда отправим малого в частный сад. Либо же им заняться могу я. Последнее время все равно все больше контролирую работу на расстоянии. — Папа уже не раз предлагал себя в качестве няньки, — нерешительно выдавливает она. — Но я переживаю, вдруг Дёма его слишком перенапряжет. — Насчет этого самым правильным будет посоветоваться с доктором. Вообще вариант хороший, к тому же попервой, не думаю, что тебе потребуется более пары часов в день в ресторане. В общем способов решения этого вопроса масса, так что подумай, как и когда бы ты хотела это осуществить, — улыбаюсь, видя, как Соня наконец приободрилась: — Кстати, как там у папы дела? — Все по твоему пророчеству, — усмехается она. — Помнишь, ты после их с мамой развода сказал, что у него жизнь только начинается аккурат с выходом на пенсию, и что мы его еще женить успеем. Так вот я все гадала, чего это он с нами жить отказался. Думала, что неудобно ему просто, гордость не позволяет в чужом доме, вот и вернулся в деревню. А оказывается, что у него в больничке зазноба появилась. То-то он и зачастил в Москву. Не только нас навестить, оказывается. Она выглядит такой довольной, что я невольно тоже радуюсь за отца: — Кстати, а с домом он в деревне разобрался? Если вдруг надо откупиться от матери, чтобы она не претендовала, я готов помочь. — Не, отец отчитал меня, когда ж узнал, что я с Геной из-за долга была. Сказал, что надо было сразу к нему подойти, да объяснить все толком. Оказывается, он нам с Геной на дом копил. А раз теперь у меня дом есть, то он решил наш выкупить и мне его в наследство целиком и оставить. — она недовольно качает головой. — Вроде уже чувствует себя лучше, а мысли все туда же, о плохом. — А, это очевидно те деньги, что он мне предлагал забрать за свое лечение, — киваю я. — Ну тогда отлично, что он с этой змеей разобрался. — Да разобрался ли, — отмахивается Соня. — Вот новости сегодня принес, что названивать она ему стала, ластится, мол соскучилась. А отец предполагает, что у нее попросту деньги закончились. На днях рассказывала, как им с Галей непросто в общежитии. — В смысле с Галей? — усмехаюсь я. — Вроде пару месяцев назад отец говорил, что она за Гену замуж собралась. — Собиралась. Мать же в путешествие улетела. А Гена с невестушкой съехался. А с месяц назад выгнал ее, когда понял, что от нее проку никакого. Как ел дошираки, так и продолжает. Это папе сам Гена рассказал. Тоже звонил жаловался, интересовался, как у меня дела, — она прыскает со смеху. А я мрачнею: — Видать мало я ему врезал. Раз он все еще на тебя виды имеет, — рычу. Тонкие пальчики пробегаются по моему лицу, вынуждая смотреть в серые глаза: — Не злись. Папа его послал куда подальше. И сказал, если он ко мне еще раз приблизится, он ему лично ноги переломает. — Все правильно и сказал, — ворчу одобрительно. Все же нравится мне этот старик. Соня подается ко мне ближе и легко касается моих губ своими: — Ну же, не злись. Я тебя не за этим сегодня так долго ждала, — она снова коротко целует меня в губы. — Хм… — выдыхаю я, облизываясь от предвкушения. — Не за этим, говоришь? Скольжу пальцами под невесомый халатик, что надет прямо поверх нагого тела: — Ммм. — Эй, нет, — пытается увернуться от моих жадных рук, но я не позволяю. — Рома, ну я ведь не про это! — Действительно? — удивляюсь я, уже плохо соображая, о чем еще она могла говорить. — Поесть же тебе надо! — наставительно говорит она. — Ничего не получишь, пока не поужинаешь. — Это мы еще посмотрим, — подхватываю Соню на руки, вынуждая обвить мои бедра ногами, и выхожу в зал. — Пожалуй, я поужинаю тобой… АВТОР: Спасибо всем, кто дошел с нами до самого финала! Благодарю вас за ваши звезды, награды и теплые слова! Еще до середины декабря мы встретимся снова в новой книге! Отдохнули в нежной «Одержимости»? Теперь это будет история скорее в духе «Слабости»: темное прошлое героя подарит нам немного экшена, а любопытное прошлое героини, вынудит нашего сильного и независимого позаботиться о хрупкой героине) Интригует?) Чтобы быть в первом ряду читателей, рекомендую подписаться на мою авторскую страничку, и следить за оповещениями! С любовью и благодарностью, ваша Алиса!