рекомендацию; ему не нужны были очки книжности, чтобы читать природу;

он смотрел в глубь себя (inward) и находил ее там. Я не скажу, что он

всегда ровен; будь это так, я нанес бы ему ущерб, будучи вынужден

сравнивать его с величайшими людьми. Часто он бывает плоским, вялым; в

комедии он опускается до натяжек, а серьезные драмы распирает

напыщенность. Но он всегда велик, когда для этого представляется

достойный повод; никто не посмеет сказать, что, избрав предмет,

достойный его ума, он не сумел стать на голову выше всех остальных

поэтов.

Драйден ссылался на Джона Хейлза, вызвавшегося противопоставить любому автору и любому произведению место из Шекспира, доказывающее превосходство последнего. Даже такие его современники, как Флетчер и Джонсон, замечал Драйден, не могли сравниться славой с Шекспиром.

Критика Драйдена тем более значительна, что он не испытывал никакого пиетета перед великим предтечей, что временами он чувствовал даже собственное превосходство и не страшился острых оборотов. Драйден полагал, что снижение интереса к Шекспиру - результат изменения социальной жизни и словарного состава языка, но главное - роста изящества стиля и речи.

Оспаривая эпоху Шекспира, Флетчера и Джонсона как "золотой век поэзии", усматривая в их творчестве непростительное нарушение смысла, скопище небрежностей, излишнюю вычурность, ненужную цветистость или низость выражений, Драйден, тем не менее, заключал:

Будем восхищаться красотами и возвышенностью Шекспира, не

подражая ему в небрежности и не впадая в то, что я назвал бы летаргией

мысли, охватывающей у него насквозь целые сцены.

Драйден, как спустя века и Томас Манн, широко пользовался методом автокомментария. Вариацию на тему "Троила и Крессиды" Драйден писал одновременно с "Основами критики трагедии", где сопоставлял свою и шекспировскую версии.

В "Троиле и Крессиде" Драйден вывел на сцену призрак самого Потрясающего Копьем и вложил в его уста оценку "родоначальника драматической поэзии":

Никем не обученный, без опыта, живя в варварском веке, я не нашел

готового театра и сам первым создал его. И если я не черпал из

сокровищницы греков и римлян, то лишь потому, что обладал собственным

богатством, из которого извлек больше.

В прологе к "Ауренг-Зебу" Драйден признавал, что "устал от своей давно любимой возлюбленной - Рифмы" и что, хотя он сделал все, что мог сделать как поэт, он испытывал стыд при упоминании священного имени Шекспира: когда он слышал страстные речи его римлян, потрясенный, он впадал в отчаяние и был готов расстаться со сценой, чтобы уступить с сожалением первые почести тому веку, который был менее изящен и искусен.

Неудачей Драйдена была написанная белым стихом трагедия на сюжет шекспировского "Антония и Клеопатры" - "Все ради любви". Решив вступить в конкуренцию с Потрясающим Копьем, Драйден, уступая поэтике классицизма и требованиям морали, "спрямил" характеры, лишив их шекспировского полнокровия, многогранности, многокрасочности, космической масштабности. Антоний уже не полководец, не владыка мира, а банальный влюбленный, Клеопатра - не противоречивая яркая натура, а сварливая женщина. Октавиан вовсе не появлялся на сцене. Вместо мировой трагеди - иинтимная история идиллической любви двух возвышенных героев.

РАТЛЕНДБЭКОНСАУТГЕМПТОНШЕКСПИР

– Но замечательнее всего - этот рассказ Уайльда.
– сказал

мистер Суцер, поднимая свой замечательный блокнот.
– "Портрет

В. X.", где он доказывает, что сонеты были написаны неким

Вилли Хьюзом, мужем, в чьей власти все цвета.

– Вы хотите сказать, посвящены Вилли Хьюзу?
– переспросил

квакер-библиотекарь.

Или Хилли Вьюзу? Или самому себе, Вильяму Художнику. В.Х.:

угадай, кто я?

Джойс

Мы ничего не знаем об авторах величайших творений. Шекспир

никогда не существовал, и я сожалею, что его пьесы помечены именем.

"Книга Иова" не принадлежит никому. Самые полезные и самые глубокие

понятия, какие мы можем составить о человеческом творчестве, в высшей

степени искажаются, когда факты биографии, сентиментальные легенды и

тому подобное примешиваются к внутренней оценке произведения. То, что

составляет произведение, не есть тот, кто ставит на нем свое имя. То,

что составляет произведение, не имеет имени.

Спекуляции, связанные с авторством Шекспира, - результат непонимания спонтанности человеческого гения, возникающего единственно по закону Божественного Промысла. Гений - это мирообъемлющий ум, определяемый не происхождением или образованием, а единственно судьбой. Аристократизм, воспитание, эрудиция вторичны - первично избранничество, вестничество, уста Бога. Гениальность самодостаточна: если она есть, приложится все остальное, нет ее - ничто не поможет.