– Ты не в себе, – спокойно утверждает парень, пряча свои руки в передних карманах джинс.

– Не в себе, – смеюсь, – Конечно, я не в себе! С самого первого дня… – я осекаюсь, – Понравилось переодевать меня?

Его глаза… они у него хамелеоны… Вау… В зависимости от настроения меняют цвет. Теперь они темного оттенка. Не сказала бы, что это серый.

– Предпочитаю кого-то в сознании, – ухмыляется брюнет, протягивая мне драгоценный клинок.

Откуда он его вытащил? Где он его всё время таскал? В кармане джинс? Он что шутка для тебя?

– Мечтай, – язвлю, – Но ты слишком много знаешь, – я забираю "скорпиона" и провожу пальцем по его лезвию, легкий холодок пробегает по моему телу от прикосновения к столь знакомому острию, и это меня успокаивает, – Придётся тебя убить, – шучу я, взглянув на Ньюмана из-под ресниц.

– Встань в очередь, – он засунул руки в карманы и с высокомерием взглянул на меня.

– Я не знаю, что это такое, – усмехаюсь я и ловлю насмешливый взгляд серо-голубых глаз.

– Значит, твоё тело – результат твоего парня?

Вот же…

– Нет.

– Не лги, – раздраженно бросил Ньюман, не сводя с меня глаз, – Сказал же, я вижу тебя.

– А я и не лгу.

– Лгунья.

– А ты значит псих? А под повязками что? Результат твоего не удавшегося самоубийства? Гормоны играли? Крутого строил?

Я говорила в шутку, но видела, как напряглись его плечи, а челюсть сжалась – не добрый знак – кричало сердце, и я невольно сжала нож под тканью. Я перегнула палку.

Неужели, методом тыка попала прямо в яблочко? Значит, это твои кровоточащие раны, в которые я надавила…

Его взгляд прошёлся по моему лицу, ключицам, запястьям и ногам.

– У нас сегодня вечерний сбор, – бросил Александр, развернувшись на пятках, – Сэм будет там.

И больше не проронив ни слова, он ушёл, громко хлопнув дверью напоследок.

Я сболтнула лишнего…

Глава 6

Вечер воскресенья я провожу за разговорами с папой по телефону, просмотром фильмов и музицированием. С неохотой отвечаю на назойливые сообщения Хитоми и Акиры. Им было жутко интересно узнать про американские вечеринки, и я скупо утоляла их любопытство, опуская всякие подробности.

Александр сказал, что у их команды сборы, поэтому меня никто не тревожил. Я смогла спокойно посвятить этот вечер своей новой песне, которая была еще на стадии эмбриона и требовала очень много сил и времени.

Пристрастие к музыке передалось мне от отца. Он всегда мечтал быть музыкантом, играть на каком-нибудь инструменте, петь и быть кем-то вроде айдола, но не смог. Рассказывая мне о своих детских музыкальных мечтах, отец всегда называл себя трусливым человеком, не способным совершить рискованный шаг, чтобы достичь своих целей. Он не смог найти в себе силы и пойти по пути свободы и чувств, поскольку ему пришлось бы тогда не жить, а выживать, попрошайничать, а вскоре и вовсе возненавидеть свою любовь к музыке.

“Наоми, ты будешь расти, пока свободна, но как только твоё искусство превратиться в рутину, единственной функцией которой будет лишь кормить тебя, ты потеряешь себя…” – слова, поселившиеся в моем сердце на всегда.

Киёши Осака был очень мудрым человеком, справедливым и правильным. И я не крупинкой своего сердца не считала его трусливым и беспомощным. В критический момент своей жизни он решился открыть студию звукозаписи. У него не было денег для достойного оборудования. Его никто не знал. Да и опыт тоже отсутствовал. Но отец сделал это. Он хотел связать свою жизнь с музыкой, и, возможно, не совсем так, как планировалось, но всё же сделал это. Отец не сдался при неудачах. Он начал идти к тому, что имеет сейчас – известная большая студия, в которую стремятся попасть многие звёзды – маленькими и неаккуратными шажочками, делая ошибки, но не теряя надежды.

Пока мы совершаем ошибки, мы живём, растём и стремимся к целям.

Как я поняла, эти вечерние сборы – что-то вроде собрания всей команды. Нейтон объяснил, что тренер отпустил всю команду по лакроссу на мини-летние каникулы. Неделю, если быть точной. И теперь они собираются, чтобы вновь встретиться, обсудить дальнейший план тренировок и прочего.

Мысли о том, что я осталась одна в таком огромном доме, заполонили мою голову спустя два часа после ухода ребят. Мне стало как-то некомфортно и несколько страшновато. Я никогда не оставалась одна так надолго, да еще и в такой тишине. Конечно же, это был плюс для моего творчество – несколько часов спокойной работы, но не для моего ментального состояния. Казалось, что Маркус мог в любой момент войти в эту дверь, и всё снова начнётся заново, словно вся эта поездка станет ночным сновидением… Я вздрагиваю от этой мысли, оторвав свои пальцы от струн гитары, пустив последний аккорд, растворившийся в звенящей тишине.

Больше я не могла играть. Воспоминания о том, как моё тело резали тонкими металлическими струнами, преследовали меня. Боль, пережитая когда-то, вновь отзывалась в теле посредством мышечной памяти. Мои собственные же крики прошлого оглушали меня сейчас, поднимая внутри меня какой-то тревожный ком, разрастающийся в геометрической прогрессии.

В попытке отвлечься обливаю себя холодной водой из душа. Это моментально остужает и прогоняет все мои мысли, приводя вместо них холод, дрожь и стук зубов, на котором я концентрируюсь.