Я был счастлив. И чем счастливее я становился, тем больше грустнел и мрачнел Женя. Я заходил в пекарню и покупал ему его хлеб, но даже это его уже особо не радовало.

А ещё, несмотря на то, что наши с Кириллом отношения развивались и всё шло хорошо, мне было немного не по себе. Я запутался и не понимал кому и с кем я изменяю. С одной стороны, я изменял Жене своим пока ещё платоническим романом с Кириллом, а также желанием лечь с ним в постель, а с другой – я изменял Кириллу тем, что продолжал жить и спать с Женей. Я был уверен, что нашёл любовь всей моей жизни в лице Кирилла, и, по-хорошему, с Женей надо было расставаться. Но я почему-то тянул. Я знал, что Женя любит меня, и мне хотелось дать ему возможность побыть со мной ещё некоторое время. Так я себя оправдывал. Но, если честно, мне просто не хватало духа признаться себе, что на самом деле я всего лишь хочу, чтобы Женя подольше грел мою постель, а то, что он страдает и что лучше было бы прервать эту агонию отношений, я предпочитал не замечать.

Наконец час пробил, лёд тронулся, звёзды сошлись, и, после очередного похода в ресторан, когда я довёз Кирилла до его дома, он, мило смущаясь, предложил:

– Может быть зайдёшь? Чай-кофе не предлагаю, но у меня есть отличное шампанское.

Я в своё счастье не поверил и решил уточнить:

– Вообще-то я за рулём.

Кирилл смутился ещё больше, потупил взор и сказал:

– К утру протрезвеешь.

Мы поднялись в его квартиру. Из рассказов Кирилла я знал, что её купил ему отец, когда отправил из Москвы в N-ск. Кирилл был сослан родителем так же, как и я, но не за голубизну, а за любовь к разгульной жизни и участие в каком-то жутком пьяном скандале, вдаваться в подробности которого он отказался. У меня это всё не вязалось с образом милого романтичного юноши, которого я знал, и я решил, что его отец просто тиран и деспот.

Конец ознакомительного фрагмента.