– А ты подумай. Это даёт огромные преимущества. Наше положение таково, что мы обязаны использовать их предложение. Я вот раньше был против террора. Теперь я за то, что Витте и Дурново надо отомстить.

– Видишь, и до тебя дошло, Георгий Аполлонович. А о ком они тебя спрашивали?

– О Бабушке и Чернове. Сказал, что знаю их, но мне нечего о них рассказать.

– А ещё о ком?

– О тебе.

Гапон нервно ходил по комнате, поглядывая на сидящего за столом друга.

– Что же спрашивали?

– Понимаешь, за Нарвской заставой тебя все знают. Кто-нибудь из рабочих тебя и выдал. Между ними ведь много провокаторов.

– Так что они сказали?

– Сказали, что знают, ты занимался боевыми дружинами. Да изловить не могут, дважды арестовывали, но нет достаточно улик. О наших отношениях спросили.

– И что ты ответил?

– Что ты мой первый друг. Тебя уважают, говорят, ты серьёзный человек.

– Про кого ещё спрашивали?

– Про Павла Ивановича и Ивана Николаевича ничего не спрашивали, – будто спохватился Гапон.

Павел Иванович была подпольная кличка Савинкова, а Иван Николаевич – кличка Азефа. Это хорошо знал Рутенберг. Теперь он был уверен, что и про них Гапон тоже рассказал всё, что мог. Он не сомневался, что тот сообщил Рачковскому немало секретных сведений о партиях и их руководстве.

– Когда я им ответил, что мы с тобой в близких отношениях, они мне говорят: «Вы бы нам его соблазнили», – ухмыльнулся Гапон. – Про Боевую организацию расспрашивали. Сказал, что ничего не знаю. И тут им говорю, что для этого большие деньги нужны, не меньше ста тысяч.

– Они купились на это? – продолжая игру, спросил Рутенберг.

– Даже торговаться не стали, – заверил его Георгий. – Сразу согласились. Тогда я ставлю свои условия и заявляю, чтоб делали то, что я скажу. Обещали тебя не арестовывать. Поэтому ты, Мартын, можешь возвращаться в Петербург.

Рутенбергу стало ясно, что его друг взял на себя поручение узнать о подготовке покушений на царя, Витте и Дурново. «Для этого ему нужно «соблазнить» меня к сотрудничеству с охранкой: батюшка уверен, что я – член Боевой организации». В дальнейшем Гапон признался в желании встретиться с Павлом Ивановичем и Иваном Николаевичем и войти в состав Боевой организации.

– И ты должен повлиять на них, чтобы они мне поверили. Ведь это всё делается во имя революции. А чтобы получить обещанные деньги, нам с тобой нужно повидаться с Рачковским и Герасимовым.

– Ты им сказал, что меня зовут Мартын? – спросил Рутенберг.

– Боже сохрани, конечно, нет.

Гапон рассказал, что, взяв на себя поручение завербовать Рутенберга, он отправился к Ольге Николаевне, узнал у неё, как его найти в Москве и позвонил Рачковскому. «Значит, в «Яре» находился агент полиции, – подумал Рутенберг. – Он засвидетельствовал, что свидание состоялось. То-то Георгий нервничал: ему нужно было отчитаться за работу».

Использовав все средства «соблазнения», Гапон, наконец, прибег к самому болезненному.

– Хочешь, я освобожу твоего брата?

Авраам, брат Рутенберга, тогда сидел в Крестах. Оказалось, что Гапон знает и об этом. Все карты открыты.

– Он молодой ещё. Ему полезно посидеть в тюрьме, – неожиданно для друга отказался Рутенберг.

– Знаешь, хорошо бы потом взорвать Департамент полиции, – сказал Гапон.

– Зачем?

– Там ведь много документов на революционеров. А так у суда не будет ничего против них.

– Я знаю, в жандармском управлении и в прокуратуре хранятся копии всех таких дел, – уверенно произнёс Рутенберг.

Гапон опять попросил никому не рассказывать.

– Я не могу скрыть это от товарищей, Георгий.

– Не говори им, умоляю тебя. Они станут думать, что я провокатор.

Гапон осознал, наконец, что попался. Пот градом струился по лицу Гапона, он волновался и нервно ходил по комнате.

– Так ты пойдёшь к Рачковскому? Скажи прямо сейчас. Ему нужно знать, – настаивал Гапон.

– Я подумаю, Георгий. Вернусь в Петербург и дам ответ.

Рутенберг был измучен трудным разговором, не в состоянии был ни слушать, ни говорить.

– У меня дело, – сказал он. – Я должен уйти.

– Останься, Мартын, мне очень тоскливо, – взмолился Гапон.

– Не могу сейчас. Если освобожусь раньше, приду, – попытался успокоить его Рутенберг.

Он решил ночевать там же, чтобы не раскрыть другую квартиру. Он уже знал и видел, что за домом и за ним началась слежка. Вернувшись туда, он с температурой свалился на диван. Вечером позвонил Гапон.