Шрифт:
Он осведомил Маттео о своём уходе и отдал заявление в отдел кадров. В конце рабочего дня в отдел позвонил Альберто и сообщил, что синьор Леонардо его ждёт.
Управляющий поднялся навстречу, держа в левой руке лист бумаги, и, подойдя к нему, коснулся рукой плеча.
– Синьор Рутенберг, руководство компании очень довольно Вашей работой. Мы рассчитывали на Вас и в будущем. Поэтому я сам пожелал бы, чтобы Вы взяли обратно это заявление и продолжили плодотворно работать у нас.
Рутенберг взглянул на своё заявление и посмотрел на Леонардо. Он испытывал искреннее уважение к этому пожилому человеку и очень не хотел его огорчать, но его железная воля диктовала жёсткий и правдивый ответ.
– Синьор Леонардо. Я испытываю чувство истинной благодарности по отношению к Вам и компании. Я получил здесь драгоценный профессиональный опыт, сотрудники были всегда доброжелательны ко мне, и я очень это ценю. Но сегодня у меня появились технические идеи, осуществление которых невозможно в рамках компании. Я нуждаюсь в свободе, которую мне даст только самостоятельная деятельность. Я сознаю, что подставляю себя определённому риску, но мечты мои слишком привлекательны для меня, чтобы остановиться и отказаться от них.
Рутенберг ещё никогда не говорил по-итальянски так хорошо и убедительно. Управляющий опустил руку, в которой держал лист бумаги. Потом он повернулся, подошёл к столу, взял ручку, обмакнул её в сиявшую медью чернильницу и подписал заявление.
– Синьор Рутенберг. Я не имею права препятствовать Вашему выбору. Италия – свободная страна. Но если у Вас возникнут проблемы, и Вы будете нуждаться в работе, я Вас приму снова.
Леонардо вздохнул и пожал Рутенбергу руку.
Он вышел из кабинета взволнованный и полный чувством благодарности к седому благородному господину. Когда он оказался возле Альберто, тот поднялся и протянул ему руку.
– Желаю успеха, синьор Рутенберг. Завтра зайдите в отдел кадров получить деньги.
– Спасибо, Альберто.
Он зашёл в отдел попрощаться с сотрудниками. Маттео сердечно его обнял.
– Такого инженера у меня больше, наверно, не будет, – сказал он.
– Не боги горшки обжигают, Маттео, – попытался убедить его Рутенберг. – Но мы с тобой остаёмся друзьями, не так ли.
– Конечно, Пьетро.
Он взял свой саквояж и вышел на улицу. Воздух свободы дул ему в лицо, мимо шли люди, занятые своими мыслями и чувствами. А ему предстояло совершить свой шаг к цели, которая уже обрела очертания плана в его голове.
Офис для компании он нашёл в районе, где арендовал квартиру. Там уже были письменный стол, книжный шкаф, стулья, телефон и настольная лампа – минимальный джентльменский набор любой конторы. Он прошёл пешком от неё до дома по поросшим высокими деревьями и кустарником улицам. Пятнадцать минут. Утром перед работой полезно пройтись и подышать свежим морским воздухом, а на обратном пути отдохнуть после трудового дня.
3
Он увлечённо и с удовлетворением работал над гидротехническими проектами. Его имя вскоре стало широко известно в инженерных кругах, в его услугах нуждались крупные фирмы, и он выполнял для них расчёты. Разочарование в идеалах революции и его соратниках по борьбе с царским режимом оставило пустоту в его душе. Для него, человека интеллигентного, умного и деятельного, такое состояние было невыносимым и противным его чувствительной натуре. Духовное опустошение вызывало порой физическое страдание и бессонницу. Ломка, которая началась в нём в прекрасной Италии, требовала завершения. Теперь он уже представлялся людям, как Пинхас, и не скрывал своей национальной принадлежности. Но этого было ему недостаточно: полученное в далёком детстве знание Торы и Талмуда и постепенно возвращавшееся к нему еврейское самосознание не давали покоя. Он вспомнил, что в Средние века существовал обряд возвращения в иудаизм: вероотступник ложился на пороге синагоги и получал 39 ударов бичом. Желание пройти такой обряд превратилось в навязчивую идею. Он сказал об этом Рахели. Она понимала моральные метания брата, но пыталась его отговорить.
– Пинхас, разве не убедительно, что ты уже не прячешься, не сторонишься своего еврейства?
– Рахель, мне нестерпимо ощущение моего предательства. Я с преступной лёгкостью изменил вере отцов. Да, я был вынужден креститься, так делали многие евреи. Но от себя не убежишь, сейчас я ощущаю это в полной мере.
– Тебе будет больно, очень больно.
– Но эта боль вытеснит ту, которая сегодня мучает меня.
Рутенберг решил действовать. Вечером он пошёл в синагогу. Служба недавно закончилась, но опустевшая синагога ещё хранила теплоту людей. Раввин уже собирался уйти, когда Рутенберг подошёл к нему. Тот с любопытством взглянул на него и кивком головы пригласил следовать за ним. Они сели на стулья между бимой со столом для свитка Торы и высоким шкафом – «синагогальным ковчегом».
– Ребе, у меня на душе большой грех. Девять лет назад я принял крещение.
– Да это грех. И что ты собираешься делать?
– Пройти обряд возвращения.
– Я не уполномочен проводить такие обряды. Только главный раввин имеет право. Да и в нашем городе уже давно нет экзекутора, который обучен пользоваться бичом.
– Так что мне делать?
– Поезжай во Флоренцию. Найдёшь там Большую синагогу. Она находится в центре города и видна отовсюду. Главного раввин зовут Элиягу Хакоэн.
– Благодарю Вас, ребе.
– Ступай себе с миром.
Он рассказал Рахели о разговоре с раввином и о своём решении поехать во Флоренцию.
Он закрыл контору и на станции купил билет на поезд на пятницу утром, чтобы успеть на вечернюю молитву сретения субботы.
Обряд возвращения
1
Синагогу он нашёл сразу. Да её и невозможно было не увидеть – своим огромным зелёным куполом она возвышалась над городом. Возведённая в мавританском стиле из белого и розового камня, своим видом она напоминала Софийский Собор в Константинополе. Когда он вошёл в неё, шла служба, знакомая мелодия молитвы доносилась из полупустого зала. Рутенберга это не удивило, он знал, что небольшая итальянская еврейская община и испытывает те же проблемы, связанные с ассимиляцией и отходом от религии, что и в других странах Европы. Он подождал, пока окончится служба и подошёл к главному раввину.