– Никто не должен видеть эту фотографию.

– Её буду видеть я. Это тебя устроит? – спросил я. Она немного успокоилась, но голос был по-прежнему рыкающим и бешеный блеск из глаз не пропал окончательно.

– У меня есть выбор? Пока я найму ребят и они выебут из тебя жизнь, ты успеешь залить её в облако или загрузить куда-нибудь, – Пятая скрежетнула зубами и нехотя отпустила мое плечо. Следы от её ноготков слабо пульсировали, и я понимал, что утром стану обладателем шикарных синяков.

– Обещаю, что никто, кроме меня, не увидит эту фотографию, – вздохнул я, заставив её удивиться.

– Зачем тебе это? Я понимаю, будь я голой. Мог бы дрочить, – усмехнулась она.

– Хобби у меня такое. Собирать фотографии бессердечных, злобных сук, – парировал я и удовлетворенно хмыкнул, когда она снова закусила губу от гнева. В наступившей тишине, готов поклясться, я слышал быстрый стук её сердца. Черного, как самое глубокое анальное дристалище. Она подошла еще ближе. Настолько близко, что я почти касался её губ своим подбородком. И резко, без предупреждения, привстала, после чего впилась в мои губы с жадностью голодного вампира. Только в отличие от мифической гадины её губы были горячими, а дыхание сладким. В воздухе появился аромат смазки, от которого я моментально возбудился. Голова закружилась, когда кровь принялась гулять туда-сюда по телу, словно сомневаясь в том, что ей следует питать в первую очередь. Член или мозг. Она выбрала член, чему я, в глубине души, конечно, был рад.

Она была хороша. Грудь, пусть и искусственная, была крепкой. Торчащие соски я чувствовал кожей, когда она ко мне прижималась. Да и стоило запустить ей руку в трусики, как стало понятно, насколько она возбуждена. Возбуждение текло по внутренней поверхности её бедер, распространяя тот самый аромат, сводящий мужчин с ума. Но я чувствовал и еще кое-что. Ненависть. Настолько сильную ненависть, что от нее, казалось, начали плавиться мои пальцы и растопленное мясо потекло по костям.

Она ненавидела меня за то, что я сделал. За то, что увидел её без маски. И пыталась теперь унизить меня, высосать досуха своими сладкими губами. И тут ненависть наполнила и меня. Сколько их было в моей жизни. Холодных и злобных, вертящих на мифическом хую любые светлые чувства. Для них я был игрушкой, они разбивали мне сердце и уходили утром, даже не вспомнив обо мне. Пятая была такой же. Её возбудила моя непокорность и своеволие. Еще никто себя так не вел с ней, и она была в ярости от этого. Желание обладать мной и сломить меня корежило и ломало её душу. И я понимал, почему. Жалкий обсос с недельной щетиной, в грязной, вытянутой майке заставил её снять маску. И она жаждала не секса, а мести. Но я не доставлю ей такого удовольствия.

Я подхватил её на руки и отнес к тому зеркалу, где стояла её сумочка и косметичка. Она повисла на мне и развлекалась тем, что извивалась подобно змее, угодившей в костер, и кусала меня за шею. Укусы были болезненными, но лишь сильнее раззадоривали меня. Спихнув её сумку и одежду на пол, я улыбнулся, услышав гнев в её голосе, но мне было плевать. Я хотел одного. Отодрать эту суку так, чтобы она взвыла по-настоящему, а потом уйти из её жизни, как она уходила из жизни других.

Вошел я резко, не церемонясь, заставив её охнуть и царапнуть лакированную поверхность столика ногтями. Схватил за волосы и, чуть отклонив её голову назад, укусил за нижнюю губу. Бесовские огоньки в её глазах стали еще ярче, а дыхание принялось вырываться из груди с хриплым присвистом. Она была на грани. Я тоже. Но я твердо решил держаться до последнего. Она должна первой взмолить о пощаде.

То, чем мы занимались, нельзя было назвать любовью. Скорее это походило на какую-то странную схватку, где два голых тела переплелись, используя в качестве ложа гримерный столик. Она без стеснения рвала мне спину ногтями, я сдавливал пальцами бедра, понимая, что всего через час там появятся синяки. Но боль была не гостьей в этой схватке, а полноценным участником, без которого ничего бы и не было.

Спину жгло от её ногтей, я чувствовал, как она горит. Пот, попадая в царапины, вызывал дикое жжение, и кровь, редкими, скромными ручейками стекала по ребрам или скользил вниз к копчику. Но мне было плевать. Я хотел другого. Хотел лишить её сил. Выпить её всю досуха. Частично мне это удалось. Она еле сдерживалась, чтобы не заорать от боли и наслаждения. Нет, это не любовь. Это настоящая ебаная битва двух ебанутых существ, которых и людьми-то нельзя назвать. Но это была приятная битва, в которой ты можешь выпустить наружу все свои гребаные инстинкты и не думать о партнере. Только собственное удовольствие. Ей это тоже нравилось.

Мы финишировали одновременно. Она, изогнувшись, закричала так, что зазвенело в ушах. Я, как обычно, сдавленно, впившись зубами ей в шею. Кровь кипела, и если бы сейчас кто-то вскрыл бы мне артерию, то она шипящей пеной полилась бы из раны и разъела к чертям собачьим даже камень. Но мое удовольствие закончилось слишком быстро. Такова доля всех мужиков. На смену удовольствию пришла разодранная спина, ноющая от боли, и дикая усталость, словно всю жизнь высосали через сморщенный отросток у меня между ног.

Она еще извивалась, когда я неловко натягивал на себя майку и джинсы. Извивалась, закусив губу и смотря на меня туманными глазами, пока я искал сигареты в карманах. Извивалась, когда я, закурив, повалился на диван, не в силах пошевелить даже пальцем. Сигарета, зажатая в сведенном судорогой уголке губ, истлела почти полностью, когда страсть покинула её и она вновь превратилась в ту холодную, злобную суку, какой всегда и была.

– Один – ноль, – с торжеством буркнула она, сползая со столика и, спотыкаясь, направилась к дивану. Упала рядом, прижалась к моему плечу и вытащила окурок из уголка моих губ, который уже начал обжигать кожу. Пятая закурила две сигареты. Одну сунула мне; небрежно и грубо. Вторую галантно прикусила зубками и, чуть поерзав, надела черные трусики, валявшиеся рядом с диваном. Я покачал головой и, повернувшись к ней, скорее выдавил из себя, чем просто сказал: