Я одновременно боялся и ждал. Собственно, и вся жизнь моя жизнь этим летом состояла из этих двух чувств – страха и ожидания.

Это была Ундина. Я не видел ее, но чувствовал запах моря и начинающих гнить водорослей. А потом ее холодная, мокрая рука дотронулась до моей ладони. Я обхватил ее, как будто все время ждал, что это должно произойти – и вот, произошло. Она лежала где-то недалеко от меня. Я чувствовал это, как чувствовал и то, что она хочет, чтобы я повернулся. Повернулся вопреки присутствию Васеньки и бабушки, вопреки злому бабушкиному богу, вопреки собственному разуму, который кричал сначала о том, что я просто схожу с ума и этого всего не может быть, а потом просто умолял не поворачиваться, потому что это опасно.

Я не повернулся, но долго держал ее холодную руку, шевеля иногда пальцами, проверяя, точно ли это она, моя Ундина? Я боялся – и испытывал восторг. Где-то в глубине души я знал, что если не сегодня, то завтра ночью я точно к ней повернусь. Плевать на ее Хульдебранда. Я буду полной грудью вдыхать запах гниющих водорослей, держать ее ледяные руки в своих и глядеть в ее глаза. До бесконечности. Да хоть до смерти. Но не сегодня. А когда-нибудь. Когда-нибудь.

Бабушка все орала на нас с Васенькой. Все пыталась – уже больше по привычке – унижать меня. Но теперь почему-то ничего из ее приемов не действовало. То ли я просто привык и научился существовать в постоянном ужасе, среди криков и придирок, то ли странное мое воображение породило монстра, способного сопротивляться бабушке, то ли это все моя Ундина, которая теперь всегда будет со мною рядом, бесконечно, до самой смерти.

А бабушка орала, потому что Васенька в своей обыкновенной неловкости разбил люстру. Это был копеечный пыльный плафон. Такой обыкновенный матовый цилиндр, собиравший на себя пыль и едва пропускавший свет. Васенька, играя в казаков (мы только что посмотрели фильм «Тихий Дон»), поставил стул прямо под этот плафон и стал размахивать железной линейкой, которая ему заменяла шашку. Ну и одним движением избавил нашу комнатушку от этой пыльной стекляшки.

Один из осколков порезал ему руку возле плеча. И на коже рядом с рукавом майки выступила кровь. Мы стояли ошеломленные. Бабушка должна была вот-вот вернуться из магазина.

– Слушай, – запричитал Васенька, – давай уберем осколки, выкинем их и ничего ей не скажем? Пожалуйста, не говори ей! Она же, я даже не знаю, что она может сделать!

Но я уже давно, с тех пор как первый раз надул на бабушкин диван, стал бесстрашным, а став бесстрашным, превратился в равнодушного к чужим слабостям рыцаря моей попахивающей тухлыми водорослями прекрасной дамы.

Конец ознакомительного фрагмента.