Женька лежал на самой вершине горы и, глядя вниз, ужасался ее размерам. Тонкая вершина расширялась книзу, расползалась, а подножие и вовсе терялось в молочном тумане. Если, конечно, оно было, то подножие.

Вокруг, разрезая облака тонкими лезвиями крыльев, парили огромные вороны с железными клювами. Изредка то один, то другой пикировал вниз, отрывал от горы кусок и стремительно взмывал обратно. Женька наблюдал за их неспешной охотой, и вся неправильность этого места обретала наконец чудовищную ясность. Он лежал на горе человеческой плоти.

Мертвецы ползали друг по другу, перекатывались, погребали себя под другими телами, цеплялись за соседей. Сквозь матрас Женька спиной чувствовал их шевеление, кожей ощущал прикосновения рыхлой плоти. Их отделяла какая-то смутная преграда, вроде толстой прозрачной пленки. Но и ее уже натягивал добравшийся до вершины ссохшийся труп с ввалившимся животом и сгнившими ноздрями. Улыбаясь безгубым ртом, он тянулся к мальчику, щелкая редкими гнилыми зубами. Тянулся прямо к лицу. Все ближе и ближе, на разрыв натягивая ткань реальности.

Распухший язык шевельнулся в черной пещере рта, лизнул Женьку в щеку, и остатки утреннего сна раскололись от испуганного крика.

Под окном рос немолодой тополь, высотой почти до крыши их пятиэтажной панельки. Он робко постукивал длинной веткой в окно Женькиной спальни. Человека не выдержит, а для кошки – в самый раз. Маркиза ртутной каплей скользнула в распахнутое окно. Не прикасаясь к матрасу, запрыгнула хозяину на грудь и беспокойно лизнула его в щеку. От прикосновения горячего шершавого языка Женька проснулся. Зловещий сон разорвало на мелкие ватные клочья. Осталось что-то гадкое на душе, но глубоко-глубоко, так, что и не разберешь сразу. Тень, не более.

Женька столкнул Маркизу на пол. Кошка недовольно вякнула и принялась кружить у кровати, нервно оглаживая бока подранным полосатым хвостом. В маленьком горле клокотал недобрый, совсем не кошачий рык. Женька зевнул, хрустнул шеей и, шлепая босыми ногами, поплелся в туалет. Тело ломило, новый матрас оказался жестким и бугристым, как мешок с картошкой. Отец говорил, обкатаешь, примнешь, все отлично будет, но пока второе утро подряд Женьке казалось, что по ночам его избивают ногами. Это все жара, проклятущая жара, укутавшая город душным шерстяным пледом.

Отфыркиваясь и сопя, Женька умылся холодной водой. Потягал гантели, помесил старый кожаный мешок. Десять минут отрабатывал новые атаки с деревянным ножом. Зона сделала отца нетерпимым к слабости, и сына он воспитывал жестко. Иногда приходилось несладко, но зато в школе и во дворе с Женькой предпочитали не связываться даже пацаны постарше. Знали и про финку в кармане, и про то, что пользоваться ею он умеет.

Женька наскоро закинул в желудок бутерброды с подсохшим сыром. Допив остывший чай, бросил взгляд на подмигивающий с микроволновки зеленый циферблат и подскочил как ужаленный. Полвторого, елки-палки! Как так?! Это ж во сколько он проснулся?! Совсем с этими каникулами расслабился! Через пятнадцать минут нужно быть у ветеринара с Маркизой под мышкой, а до него пилить не меньше получаса быстрым шагом!

Уже два дня кошка протяжно мяучила и утробно ворчала, раздражая Женьку и выбешивая отца. Батя терпением не отличался, так что быстро снарядил сына к ветеринару. Не то чтобы раскошелился – фельдшер ветклиники был его школьным приятелем и обещал стерилизовать кошку по старой дружбе.

Женька натянул шорты, нырнул в мятую футболку с Цоем. На ходу напяливая стоптанные кеды, бросился к выходу и тут вспомнил самое главное. Чертыхаясь, метнулся обратно в комнату, в надежде, что окно закрылось само собой или Маркиза спит после ночной прогулки. Не тут-то было.

– Маркиза?! Кыс-кыс?!

Женька заглянул под кровать, но обнаружил лишь, пустоту и одинокий сморщенный от грязи носок. Безо всякой надежды Женька перегнулся через подоконник. От асфальта поднимался дрожащий ошпаренный воздух, густой как кисель. Июльское солнце утюжило лысеющие газоны и вялые березки. Ни взрослых, ни детей, ни собак, ни кошек. Даже машин на парковке почти не было. Представив, как развоняется отец, Женька скривился.

Он втянулся обратно. Оставался крохотный шанс, что Маркиза устроилась в гостиной на отцовском диване. Женька повернулся и почти уже выскочил из комнаты, когда взгляд его прикипел к спинке кровати. Не до конца уверенный, Женька вернулся назад и присел на корточки. Между резными деревянными прутьями свисал измочаленный полосатый огрызок, конец которого терялся в матрасе. Прямо в расстегнутой молнии чехла, напоминающей мелкозубый ухмыляющийся рот.

Можно было подумать, что Маркиза спряталась в матрасе, среди пружин и набивки. Затаилась там, ждет, пока хозяин отвернется, чтобы игриво цапнуть за ногу. Но с каких это пор кошки научились расстегивать молнии? Что ей вообще делать там, в такую-то жарищу? Нет, свою кошку Женька знал как облупленную. Да чтобы Маркиза, которая и в квартиру-то заходит только отоспаться, добровольно втиснулась в матрас? А если не добровольно, то…

Женька отпрянул и шлепнулся на задницу. Загорелые предплечья покрылись гусиной кожей. Новыми красками заиграли недавние мысли. Затаилась там, ждет, пока хозяин отвернется, чтобы… И сны еще эти жуткие, тревожные, которые никак не вспомнить…