Странное состояние.

Будто в меня впервые вселили душу, забыв сделать это перед появлением на свет.

Когда я наконец вышел из ванной, желудок напомнил урчанием – словно внутри меня жил персональный кот, – о том, что он уже готов к употреблению пищи. Жрать захотелось, проще говоря. Я похромал на кухню, чтобы урвать кусок чего-нибудь съестного из холодильника, обдумывая по пути, что же сказать родителям насчёт своего помятого вида. Прятаться было бесполезно: погода «испортилась» – ну, по мне-то лучше стала – и проваляться в кровати по причине жары уже никак не получилось бы.

Не успев пройти и половины коридора, я услышал звук ключей за дверью и проворачивающийся замок. Быстро заглянув в зал, посмотрел на висящие часы. Стрелки показывали почти четыре часа дня. Совсем вылетело из памяти, что сегодня пятница и короткий день. Ма работала недалеко, на машиностроительном заводе, где-то в цеху, а цеховые всегда даже раньше КБ** заканчивали рабочий день.

Но всё равно, уже полдня прошло, вот это я задумался так задумался в душе.

– Ну и, что с твоим лицом? – ма недовольно посмотрела на меня, как только зашла в квартиру. Я тоже мельком окинул её взглядом: уставший вид, растрёпанные светлые волосы, собранные в неаккуратный пучок, юбка, помятая снизу… Проигнорировав вопрос, я направился к маме, чтобы забрать тяжеленные сумки с продуктами, и тут она ужаснулась: – А с ногой-то что?

Лишь бы она не начала хвататься за грудь и бежать наливать Корвалол.

– Подвернул, упал, очнулся – гипс, – пожал плечами, забирая покупки.

– Не смешно, Кеш, – садясь на пуфике в коридоре, ма сняла туфли с длинными носком и, разминая руками ступни, внимательно начала следить за каждым моим движением. – Рассказывай.

Мамино «рассказывай» никогда не предвещало ничего хорошего. Она с самого моего раннего детства слишком упорно хотела походить на заботливую мать, при этом не видя границ. Если я раскрывал рот и делился с ней переживаниями, она тут же начинала меня отчитывать, указывая на все-все мои промахи. Будто мне это должно было как-то помочь. Наверное, она считала, что я внимательно её выслушаю и вынесу из её замечаний урок, чтобы в будущем больше не совершать таких ошибок. А я уже не особо слушал её трёп, чувствуя себя виноватым во всех человеческих грехах. Поэтому срывался за поддержкой к бате, но он устало посылал обратно, отмахиваясь, типа «к матери обратись».

– А я и не шучу, ма. У меня же с чувством юмора всё плохо, – напомнил я и поплёлся с пакетами на кухню. Поставив их на стол, начал разбирать.

Молоко, яйца, лук и петрушка, десять пачек приправ… По скидке, что ли?

– Да, в этом ты весь в отца, – она зашла за мной и опёрлась плечом на косяк.

Макароны, новые зубные щётки, яблоки, которые недалеко падают от яблонь…

– Зато красотой – в тебя, – заметил я, но в ответ услышал тишину.

Положив на стол коробку печенья, я развернулся. Каждый сантиметр кожи ощущал едкий оценивающий взгляд, в итоге остановившийся на моём синяке.

– Давай посмотрю, – она подошла ко мне и протянула руку к подбородку, после поворачивая мою голову то в право, то влево, то вниз, то вверх… Казалось, она у меня отвалится на фиг! Я чувствовал себя подопытной крысой, которую разглядывают со всех сторон после очередного эксперимента. – М-да… – вздохнула ма. – Садись, – кивнула на стул, и я сел. Она опустилась на корточки и, взяв, мою больную ногу, проделала с ней то же самое, что и с головой.

– Ай-яй! – вскрикнул я.

– Вот тебе и «ай-яй», – покачала ма головой и, поднявшись, направилась к холодильнику. Открыв его, она внимательно прошлась взглядом по содержимому и достала замызганный синий тюбик с дверцы: – Держи, – вручила мне, – три раза в день. Расслабь свою ногу, вытяни её, без надобности не ходи лишний раз.

– Ок, босс, – усмехнулся я, но сразу же поджал губы, заметив на себе разочарованный взгляд.

– Ты как всегда меня подставляешь, Кеш. Я только на дачу собралась, выходные же, а ты со своей ногой…

– Я не специально.

– Ай, иди уже, – махнула на меня рукой, – отдыхай. Помощи от вас с отцом вечно не дождёшься, – отвернулась и, включив воду в раковине, смочила тряпку. Сейчас начнёт тщательно вытирать стол, шкафчики, газовую плитку внутри и снаружи. Так, чтобы блестело чистотой. Так, чтобы было идеально. Она всегда так делала, когда обижалась на отца. – Если за два дня не пройдёт – к врачу в понедельник.

Мне хотелось рассказать ей, что случилось и почему я не виноват. Хотелось оправдаться, показать свою беспомощность перед обстоятельствами, перед случайностью. Хотелось обнять её и поцеловать в щёку, сказать «да ну её, дачу эту, потом съездим» и предложить посмотреть со мной какой-нибудь старый советский фильм, как мы любили делать это раньше. Но я ничего не сделал.

Мама впервые приплела в своё недовольство отцом и меня, и я испугался, что теперь это будет повторяться постоянно.

Я встал и, прихватив пачку печенья, стараясь ею не шуршать, пошёл в свою комнату. Скоро вернётся отец, и предстоит ещё с ним побазарить. Ма сто процентов обсудит с ним всё, что узнала, а она не узнала ничего, поэтому додумает собственную картину происходящего и обсудит именно её.

М-да…

Зайдя в комнату, я громко хлопнул за собой дверью. Вроде ж не ругались и ничего страшного не произошло, но из-за того, что я никогда не мог ничё высказать маме, мой внутренний ящик хранения был уже переполнен. Его крышка не закрывалась, как бы я на неё ни давил. Я чувствовал, как мои моральные силы иссякают, а негативные фразы и действия просачиваются сквозь приоткрытую щёлку, нагло проникая в мои мысли. Реальный хлопок дверью стал последней попыткой закрыть нереальный ящик.