О том, что произошло между 0:30, когда случилось возгорание, и 1:50, когда поступил звонок в полицию, Люсиль Миллер дает сбивчивые показания. Она говорит, что ехала по Баньян-стрит на восток со скоростью около 35 миль в час и вдруг почувствовала, как машину резко уводит вправо. Через мгновение, по ее словам, «фольксваген» оказался на насыпи, почти у самого края откоса, а за ее спиной полыхало пламя. Как выбралась из машины, она не помнит. Она помнит, как схватила камень и выбила им окно со стороны супруга, а затем слезла вниз по подпорной стенке, чтобы найти какую-нибудь палку. «Не понимаю, как я собиралась вытаскивать его из машины, – рассказывает она. – Думала, если найду палку, вытолкну его как-нибудь». Сделать это ей не удалось, и спустя некоторое время она бросилась к перекрестку Баньян-стрит и Карнелиан-авеню. На этом углу нет домов и почти никто не ездит. Мимо проехала машина, но не остановилась, и тогда Люсиль Миллер бегом бросилась обратно к горящему «фольксвагену». Чуть замедлив бег, она сумела рассмотреть в пламени своего мужа. Он был «совсем черный», рассказала она.

Помощь Люсиль Миллер нашла в полумиле от горящей машины, в первом доме по Сапфир-авеню. Миссис Роберт Свенсон позвонила оттуда шерифу, а затем, по просьбе Люсиль Миллер, адвокату Миллеров и близкому другу семьи Гарольду Лэнсу. Лэнс забрал Люсиль Миллер домой, к своей жене Джоан. Лэнс и Миллер дважды приезжали на Баньян-стрит и разговаривали с дорожной полицией. На третий раз Гарольд Лэнс ездил один, а вернувшись, сказал Люсиль Миллер: «Так… с этой минуты больше ни слова».

Когда на следующий день Люсиль Миллер арестовали, с ней была Сэнди Слейгл. Слейгл, пылкая и невероятно преданная делу студентка-медик, когда-то работала у Миллеров няней и жила у них на правах члена семьи с тех самых пор, как в 1959 году окончила школу. Миллеры приняли ее, когда она сбежала от своей неблагополучной семьи, и о Люсиль Сэнди отзывалась не только как о «второй матери или сестре», но и как о «добрейшей души человеке». В ночь происшествия Сэнди Слейгл находилась в общежитии Университета Лома-Линда, но рано утром Люсиль Миллер позвонила ей и попросила приехать домой. Когда Слейгл добралась до дома Миллеров, врач как раз делал Люсиль укол нембутала. «Она плакала так, будто умирает, – вспоминает Сэнди Слейгл. – Только и повторяла: „Сэнди, я так долго пыталась его спасти, и посмотри теперь, что они со мной делают!“»

В 13:30 сержант полиции Уильям Патерсон и детективы Чарльз Кэллахан и Джозеф Карр из Центрального отделения по расследованию убийств прибыли к дому номер 8488 по улице Белла-Виста. «Один из них появился в дверях спальни, – вспоминает Сэнди Слейгл, – и сказал Люсиль, что у нее есть десять минут на сборы, иначе ее увезут как есть. На ней была только ночная сорочка, сами понимаете, в ее-то состоянии, поэтому я помогла ей одеться».

Сэнди Слейгл говорит механически, взгляд ее неподвижен. «Я подала ей трусы и бюстгальтер, и тут полицейские снова открыли дверь. Я натянула на нее капри, накинула шарф, – голос у Сэнди срывается. – А потом они увезли ее».

Люсиль Миллер арестовали спустя всего двенадцать часов после первого сообщения о происшествии на Баньян-стрит – и эта поспешность позднее дала адвокату Миллер повод говорить, что дело завели лишь затем, чтобы оправдать необоснованный арест. Но на самом деле детективов, прибывших на Баньян-стрит под утро, насторожило несколько фактических нестыковок, которые и заставили их обратить особое внимание на это дело. Люсиль говорила, что перед тем, как машина резко вильнула в сторону и остановилась, она ехала со скоростью 35 миль в час, но осмотр остывающего «фольксвагена» показал, что машина встала на первой передаче и что включены были не фары ближнего света, а габаритные огни. К тому же, передние колеса находились не в том положении, которое соответствовало бы описанию Люсиль Миллер, а правое заднее колесо зарылось в грунт, как будто машина буксовала. Также детективам показалось странным, что после резкого рывка вбок и остановки на скорости 35 миль в час, от которой, предположительно, в багажнике опрокинулась канистра с топливом и началось возгорание, на полу остались стоять вертикально два пакета молока и, похоже, ничуть не сдвинулась с места фотокамера «Полароид», лежавшая на заднем сидении.

Впрочем, от напуганного человека едва ли можно было ожидать точного описания случившегося и неслучившегося, а нестыковки сами по себе не могли служить неопровержимым доказательством преступного умысла. И всё же они заинтересовали полицию, как и то обстоятельство, что Гордон Миллер во время происшествия находился, судя по всему, без сознания, а также то, сколько времени Люсиль Миллер понадобилось, чтобы найти помощь. Более того, что-то насторожило следователей и в поведении Гарольда Лэнса, когда он в третий раз приехал на Баньян-стрит и выяснил, что закрывать дело никто не собирается. «Он вел себя так, – позже передавал их слова прокурор, – как будто ему было что скрывать».

Таким образом, утром 8 октября, еще до того, как врач приехал сделать Люсиль Миллер укол успокоительного, в конторе шерифа Сан-Бернардино уже разрабатывалась альтернативная версия событий, произошедших той ночью с 0:30 до 1:50. Эта версия, позднее ставшая основной, строилась на несколько натянутом предположении, что Люсиль Миллер попыталась привести в исполнение определенный план, но потерпела неудачу: она якобы собиралась остановить машину на пустынной дороге, облить бензином мужа, которого она якобы предварительно накачала снотворным, а затем, надавив палкой на педаль газа, аккуратно подвести «фольксваген» к краю насыпи, откуда машина упала бы в лимонную рощу у подножия четырехфутовой подпорной стенки и наверняка бы взорвалась. В таком случае Люсиль Миллер успела бы преодолеть около двух миль по Карнелиан-авеню и добраться до дома еще до того, как о происшествии стало бы известно. По мнению следствия, план провалился, когда машина не въехала на насыпь. Вероятно, когда мотор заглох в третий или четвертый раз, Люсиль Миллер запаниковала: неосвещенная улица, горючее уже разлито, лают собаки, ветер шумит, и первая же пара фар на дороге грозит ей разоблачением – тогда она решила поджечь машину сама.

Несмотря на то что эта версия, казалось бы, объясняла происхождение нескольких улик: первая передача была включена, потому что машину заводили с места; габаритные огни горели, потому что в кромешной темноте сделать бы ничего не получилось; заднее колесо пробуксовывало в многократных попытках въехать на насыпь, пакеты молока стояли вертикально, потому что не было никакой резкой остановки, – она была не менее и не более правдоподобной, чем та, которую предложила сама Люсиль Миллер. Некоторые улики, казалось, как раз подтверждали ее версию: гвоздь в шине переднего колеса, увесистый булыжник в салоне, похоже, тот самый, которым она выбивала окно в попытке спасти мужа. Вскрытие, произведенное через несколько дней после происшествия, показало, что Гордон Миллер сгорел заживо, что говорило не в пользу версии следствия, в крови же у него было достаточно нембутала и сандоптала, чтобы усыпить среднестатистического взрослого (а это, напротив, подтверждало версию обвинения). С другой стороны, Гордон Миллер постоянно принимал нембутал и фиоринал (распространенное рецептурное средство от мигрени, содержащее сандоптал), к тому же он был болен.

Дело было темное, и, чтобы хоть как-то дать ему ход, следствие должно было найти мотив. Поговаривали, что супруги были несчастливы вместе, что у Люсиль Миллер кто-то был. Отыскать мотив – такую цель поставили себе детективы на ближайшие несколько недель. Искали в бухгалтерских книгах, в условиях двойной страховки, в регистрационных журналах мотелей, пытаясь понять, что могло заставить женщину, которая искренне верила, что достаток и стабильность принесут ей счастье, возглавляла местный благотворительный фонд, всегда знала, где можно недорого сшить хорошее платье, а когда-то и вовсе сумела вырваться из унылого консервативного захолустья в поисках лучшей, по ее мнению, жизни, – что могло заставить такую женщину сесть у панорамного окна в своем новом доме на улице Белла-Виста в лучах пустого калифорнийского солнца и, глядя вдаль, выстроить план, как заживо сжечь собственного мужа в семейном «фольксвагене». Зацепка обнаружилась ближе, чем ожидалось: позднее из показаний в суде стало ясно, что в декабре 1963 года Люсиль Миллер завела роман с мужем одной из своих подруг, мужчиной, чья дочь называла ее «тетя Люсиль», а сам он, казалось, обладал особым талантом притягивать людей, деньги и благополучие – талантом, которым Гордон Миллер был явно обделен. Мужчину звали Артвелл Хейтон, это был известный в Сан-Бернардино юрист, который когда-то работал в аппарате окружного прокурора.