На помощь ведущему выбежал из первого ряда режиссер, оставив свою почетную грамоту соседке из второго ряда. Весьма импозантный колобок, в прошлом мало кому известный артист легендарного, академического театра, на небольшой сцене студенческого клуба держался уверенно и эффектно. Добродушно посмеиваясь, он немного наклонился и широким жестом предложил очкарику взять его под руку. Но не тут было! Концертмейстер с силой оттолкнул руку режиссера и, неловко крутанувшись, заковылял обратно к роялю. Ведущий догнал бедолагу, схватил за плечи, развернул его на 180 градусов и стал подталкивать к начальственной даме, делегированной на юбилей из Мариинского дворца.

Рослая, внушительного вида дама с депутатским значком на лацкане темно-серого пиджака, стоя возле центрально микрофона, нервно обмахивалась почетной грамотой, словно веером, и с большим недоумением наблюдала за происходящим. Ведущему и режиссеру никак не удавалось как следует ухватиться за разбушевавшегося очкарика, чтобы заставить упрямца двигаться в заданном направлении. Его руки вращались как крылья ветряной мельницы.

Так продолжалось до тех пор, пока на сцену не вышла пожилая техничка в сером халате. На бутафорском блюдечке величиной с огромное блюдо, отмеченное яркой, синей каемочкой, она вынесла стопку воды и таблетку, предназначенные для очкарика.

Но взбешенный режиссер его опередил. Он схватил таблетку и подбросил ее вверх; пролетевшая по высокой дуге, она упала точно в открытый рот режиссера.

Водой воспользовался ведущий. Зажмурившись, он одним махом поглотил содержимое стопки, протяжно крякнул и стал занюхивать рукавом.

А техничка по-матерински обняла концертмейстера:

– Гарик, что с тобой? Тебе нехорошо?

Гарик наклонился, снял с правой ноги ботинок и, просунув в него руку, громко всхлипнул. Затем, отодвинув оторвавшуюся подошву, выразительно пошевелил длинными пальцами, выглядывающими из ботинка, и вдруг показал фигу:

– Фи-гура здесь, фи-гура там, – жалобно пролепетал он, делая ударение на «и». А потом, набрав в легкие воздух, заголосил как заправский тенор: – Фи-гура!..

– Теперь, пожалуй, можно аплодировать, – церемонно произнес режиссер и озорно подмигнул зрителям.

Все участники интермедии склонились в низком поклоне. Зрители ревели от восторга.

К артистам присоединилась и дама-депутат. Пожав руку концертмейстеру, вручила ему почетную грамоту и получила свою порцию аплодисментов.

По окончании юбилея она сказала режиссеру:

– В советское время за такую пантомиму вас бы поперли с работы. Это в лучшем случае. Я бы не поленилась, поспособствовала. А сегодня благодарю. Остро и актуально! – Она потянулась к уху режиссера: – Муж моей соседки, профессор Лесотехнической академии превратился в сущего оборванца, щеголяет в засаленных брюках с бахромой. И никаких других штанов у него не намечается, так как его жена, надменная, ленивая дура, считающая себя интеллектуалкой, на мужнину копеечную зарплату книжки покупает и вдобавок хихикает: теперь такой выбор, что не удержаться. А на днях в ответ на мое справедливое замечание – неужели нельзя обойтись без этих сомнительных мемуаров – процитировала Наполеона: самое верное средство остаться бедным – быть честным человеком. Представляете, такую пантомиму?!.

Уж не знаю, так ли было на самом деле и был ли вообще этот разговор, судить не берусь. Сам за кулисами не был, в фойе зацепился языком со знакомой журналисткой из «Комсомолки». Но в изложении моего друга Марика (того самого режиссера) звучало очень правдиво.

Кстати, чтобы не выглядеть однобоким и тенденциозным, дополню историю про Марика несколькими лаконичными фрагментами.

Он, еще до перестройки изгнанный из профессионального театра за ненадобностью, бесперспективностью и аморальное поведение, очень быстро освоился в студенческом коллективе, хотя ранее никакого отношения ни к режиссуре, ни к самодеятельности не имел. Сработала интуиция. Она, как известно, порой выдает парадоксальные, но при этом спасительные решения. Нельзя сбрасывать со счетов и возникшую обстановку. Интригующие, перестроечные изменения в жизни страны в некоторых случаях действовали как мощные катализаторы.

Перед тем, как дебютировать в студенческом театре, Марик сильно нервничал. Бессонная, мучительная ночь, казалось, будет продолжаться вечно и доконает его окончательно. Почему-то в голове засела и многократно прокручивалась история полуторагодовалой давности, произошедшая в кабинете худрука легендарного театра, в котором он числился актером без малого десять лет.

В тот злополучный день была получка. Марик, сообразив на троих с такими же, как и он, бедолагами – толком невостребованными актерами, продолжил гулять у свободных от спектакля осветителей. И догулялся до святая святых!..

– Выслушайте меня, ради всех великих Станиславских и Немировичей вместе взятых! – пламенно произнес он, склонившись над столом художественного руководителя театра в позе разъяренного зверька (в ту пору вес Марика в одежде не превышал 60 кг). – Сколько можно держать меня на цугундере по третьему плану кулис среди статистов? Мне нужны роли! Без ролей актер – жалкая пташка, заточенная в клетку, позабывшая про свои крылья. Крылья, данные для высокого полета…

– А вы, простите, кто? – хмыкнул худрук, проведя ладонями вниз по отечным щекам землистого цвета, и таким образом высвободил красивые, выразительные глаза для приветливого взгляда.