Повторив процедуру несколько раз, Олеся выкинула окурок в форточку, тщательно вымыла руки. Выходя из комнаты, кивком дала знак подругам отпустить Монашку. Марина и Вика послушно отступили и ушли следом.

Кристина закашлялась и кинулась к раковине. Торопливо и неаккуратно набрала в рот воды и тут же выплюнула обратно. Выпрямившись, остановилась напротив зеркала и оглядела своё растрёпанное отражение. Её лицо покрывали тёмно-синие пятна, а на подбородке отчетливо проступали полулунные следы от ногтей Олеси. Кристина пригладила волосы и столкнулась взглядом с Соней.

– Я не доносила, правда.

Соня собрала волосы в хвост, накрасила губы.

– Я понятия не имею, кто такая психологиня. Мне можешь ничего не доказывать и не объяснять.

– Это наш школьный психолог.

Соня накинула лямку рюкзака на плечо, бросила в зеркало ещё один взгляд, чтобы оценить уже не лицо, а образ в целом. Если бы эту юбку увидела бабуля-дворянка, пожалуй, обозвала бы её блудницей. Соне же нравилось, как сочетается строгая белая рубашка, плотные чулки и ультракороткая клетчатая юбка. В автобусе две пожилые женщины довольно громко высказались о её вызывающем виде. Соне сначала стало неловко, но потом она решила считать это комплиментом. Они просто ей завидуют: её молодости, красоте и фигуре. Для них самое интересное осталось в прошлом. Сколько им? Тридцать пять? А может, и больше. Дома ждёт диванный муж с пивным брюшком, борщи и коллекция непарных носков по углам, а вот у неё всё впереди.

Взявшись за ручку двери, Соня приостановилась.

– Почему ты не идёшь к директору? Или к этой самой психологине? Олеся не оставит тебя в покое.

Кристина вздохнула.

– До пятого класса мы с Олесей были лучшими подругами.

Соня на секунду растерялась. Их нынешние отношения дружбой и не пахли.

– Оттого, что ты молчишь, как овца на заклании, и позволяешь себя унижать, становится только хуже. Роль жертвы тебе, похоже, нравится и вполне устраивает.

Соня вышла из помещения, не забыв принять величественный самоуверенный вид. Она не пыталась обидеть Кристину, действительно полагая, что вина той в мягкотелости, трусости, ну и неопрятности. Тяжело, что ли, вымыть голову и отстирать жёлтые пятна на блузке? И этот вечно виноватый подобострастный взгляд, не хватало только надписи на лбу «пинайте меня, я всё приму, я всё заслужила».

На урок Соня шла нарочно медленно, отрабатывала коридорную походку от бедра и неуловимую загадочную улыбку, а в голове всё ещё прокручивалась сцена в женском туалете. Ей не давали покоя сине-коричневые пятна на щеках Кристины. Чьи это были эмоции? Самой Кристины или Олеси? С тех пор как Соня увидела подобные отпечатки и научилась различать цвета, прошло много лет. В детстве Соня думала, что это никакая не особенность и все видят эти радужные разводы. Мама только умилялась её репликам типа: «Дядя сегодня синий, а папа в розовых пятнышках».

Чем старше Соня становилась, тем явственнее понимала, что эта эмоциональная палитра доступна не всем. Точнее, никому, кроме неё. Она осторожно выспрашивала родных и знакомых, пытаясь найти в них такие же способности, а со временем то, что поначалу считала даром, переименовала в отклонение, досадную помеху. Зачем ей ненужное и неприятное знание о том, что сосед бьёт жену, или умение видеть серые следы на дороге, по которой прошёл недавно умерший человек? Естественно, своими наблюдениями и замечаниями она ни с кем не делилась. Не хватало ещё прослыть ненормальной.

Их класс пестрел разными оттенками. Но цвета распределились неравномерно. Марк почти всегда щеголял в янтарных разводах. Каждое утро родители обновляли поцелуи на его щеках. К концу учебного дня они бледнели, но всё равно раздражающе отдавали канареечным блеском. Соня не могла представить, как он, такой великовозрастный и самовлюблённый, позволяет маме себя целовать? В её воображении это выглядело нелепо и даже постыдно.

Олеся ежедневно оставляла на своих жертвах сине-коричневые отпечатки. Злость, обиду и страх. То, что носила в себе, она выливала на неугодных ей одноклассников. Заполучив эти неприятные метки, они разносили их по классу, словно заразу. На некоторых пятна не задерживались и таяли, побеждённые другими, более сильными эмоциями. На Бублике горели ярко, но недолго, он вспыхивал мгновенно, огрызался, но быстро затухал. Олеся была для него всего лишь раздражителем, он не тратил на неё лишние эмоции.

В середине октября Соня сделала неприятное открытие. После контрольной по математике учительница выстроила в неровную башню их тетради и попросила раздать. Класс засуетился и запустил тетради по рядам, те, кто сидели ближе к доске, забирали свои и передавали стопку дальше. На этом уроке Бублик сидел перед Соней, иногда оборачивался, но чаще маячил напряжённой спиной и демонстрировал давно отросшие на затылке светлые волосы. Когда дисперсия контрольных работ дошла до Бублика, он развернулся к Соне и осторожно положил на край парты её тетрадь. Поймав его взгляд, она явственно, будто услышала эти слова, осознала, что нравится ему. Этого ещё не хватало!

С того дня Соня старательно избегала даже взглядов в сторону Бублика, не дай бог парень решит, что у него есть шанс, или проявит активность. Эта симпатия могла испортить тот образ, который Соня старательно создавала с первого дня в классе. Вот если бы в неё влюбился Сергей – школьный красавчик и объект девичьих грёз, она бы отреагировала совсем по-другому. В этом направлении Соня ещё не активничала, пока только позволяла собой любоваться, разыгрывая карту недоступности. Сергей абсолютно точно знал о её существовании, несколько раз она ловила его взгляд в столовой на перемене, но дальше этих гляделок общение не двигалось.