– Да, – с некоторой тревогой ответила я и смутилась ещё сильнее, так как ни в коем случае не желала обсуждать свою странную связь с Дьяволом ни с кем, кроме бабушки Марселлы.

Херувим же, казалось, испытывал немалый интерес к этой теме. Я не знала, выискивал ли он грешников в Раю или пытался собрать новые сведенья для извечной борьбы света и тьмы, но я прекрасно видела то, что он не отпустит нас, пока не выведает всё, что ему нужно.

– Вы были знакомы? – осведомился Херувим, обращаясь преимущественно ко мне, так как из подслушанной беседы уже успел понять, что бабушка Марселла не имела знакомства с интересующим его объектом.

– Он был моим единственным другом!

Резкость моего ответа удивила не только ангела, но и меня саму. Скопившаяся за долгое время обида на саму себя возжелала выплеснуться наружу, но я, понимая, что время для этого было самое неподходящее, постаралась успокоиться. Я не верила в то, что Херувим мог желать добра Самаэлю, и не хотела своими необдуманными словами причинить ему ещё большие страдания. Поэтому я постаралась взять себя в руки и отвечать сдержаннее на вопросы божественного создания.

– Вы скучаете по нему? – спросил ангел.

Его слова прозвучали так мягко, что на секунду мне показалось, будто бы он и сам скорбит о Самаэле. Это открытие глубоко поразило меня, и я, до конца не осознавая этого, вдруг смягчилась.

– Мне жаль, что я причинила ему боль, – честно ответила я.

– Вы причинили? – услышав мои слова, Херувим очень удивился. Он наклонился вперед и попросил: – Расскажите мне.

– Я не могу… – ища поддержки и совета, я тревожно посмотрела на бабушку Марселлу, но лицо её не выражало ничего, кроме искреннего благоговения перед ангелом. Она была впечатлена его величием и вряд ли бы посоветовала мне что-нибудь иное, кроме как довериться ему.

Я устало вздохнула и вновь обратила взгляд к божественному посланцу. Быть может, и правда, стоит рассказать всё Херувиму, исповедовать свою душу, и пусть он решит, какое наказание ко мне применить. Вряд ли он сможет придумать что-нибудь хуже той бесконечной пытки самоистязания, которой я ежечасно изматывала сама себя.

– Всё довольно сложно, – сказала я. – Просто… Ох, как же это трудно! Просто он совсем не такой, каким его все считают. Он – лучше. Он – чище. Самаэль – не зло во плоти, просто он запутался. Потерялся. И мне кажется, что я могла бы помочь ему, но я…

– Но вы здесь, – закончил за меня Херувим.

– Но я здесь, – подтвердила я. – Я не пошла за ним, когда он звал, когда он нуждался во мне. Я предала его дружбу и причинила боль, которой он не заслуживал.

– Не говорите так.

В словах Херувима я вновь ощутила искреннюю скорбь. Он словно бы и сам страдал от моей боли. Хотя, возможно, боль у него была другой, но почему-то в это мгновение мне показалось, что чувства наши схожи. Я очень ясно ощутила то, что зря боялась его и что он не желает и не может желать зла ни мне, ни Самаэлю.

Несколько мгновений Херувим молчал, опустив взгляд на траву и углубившись в себя. Когда же он вновь заговорил, лицо его словно бы засияло и стало ещё красивее, если то было возможно.

– Позвольте мне проводить вас в одно место? – спросил он и, очевидно, боясь того, что я испугаюсь или не соглашусь, добавил: – Не бойтесь, там, куда я хочу вас отвести, нет ничего страшного. Вас ждут, и, я уверен, что там вы сможете обрести покой, коего не могли достигнуть прежде.

Я пожала плечами. Когда живёшь в Раю, быстро забываешь, что такое страх. Здесь вас не поджидают никакие неприятности и никто не может причинить вам вред. Херувим, конечно, обладал достаточными силами, чтобы сбросить меня в Ад. Но было ли это наказанием для меня? Возможно, я бы даже поблагодарила Бога за возможность объясниться с Самаэлем, пусть и на его территории.

Увидев моё согласие, Херувим встал и величественно протянул мне руку. Я с трепетом коснулась его ладони. Я была бесплотным духом, но его тело по сравнению с моим было ещё более бесплотным. Прикосновение ангела казалось приятным, необыкновенно окутывающим и лёгким. Он крепко прижал меня к себе, расправил крылья и в ту же секунду взмыл в небо.

Юная Эстер Хендрикс лежала в постели, по самую шею укрытая толстым шерстяным одеялом. Дыхание её было прерывистым и хриплым, а утомлённый, измученный взгляд бездвижно замер на тёмной точке плесени, видневшейся на желтоватом потолке комнаты. Много лет назад этот потолок, украшенный у стен грубой, отнюдь не изысканной лепниной, был побелен и являл собой если не красивое, то, по крайней мере, привлекательное для взгляда зрелище. Когда-то и стены этой комнаты, оплетённые теперь паутиной и покрытые толстым слоем пыли, внушали обитавшим здесь людям светлые чувства. Теперь же ни в этой комнате, ни в своей жизни они не видели ничего, кроме немого отчаяния и бесконечной боли.

Здесь жили двое: ссутуленный, худощавый старик и светловолосая девочка лет пяти на вид. Старика звали Винсент Баккер, или отец Винсент, как его по старой привычке величали послушники церкви, где он некогда служил настоятелем. Вот уже почти два года прошло с тех пор, как Винсент отказался от сего почетного звания, и с тех же пор душа его, равно как и квартира, в которой он жил, стала покрываться пылью и зарастать паутиной. Два года назад именно в этой комнате окончила своё существование его единственная дочь, мама малышки Эстер. Её звали Амилия, и у неё был рак. Болезнь пришла внезапно и оборвала жизнь молодой женщины. В день смерти Амилия почти не страдала, но сколько мучений претерпела она за месяцы, предшествовавшие кончине. В тот день, когда Бог призвал её к себе, Амилии должно было исполниться двадцать шесть лет.