Шрифт:
Он был известен своим дружелюбием и привычно хорошим расположением духа; вероятно, обладал наилучшим характером среди всех викторианских романистов. Он не отличался жесткостью и энергией Чарлза Диккенса; у него не было задумчивого и величественного облика Джордж Элиот. Как отметил один из его приятелей, он был «меньше склонен к позерству, чем кто-либо»; он был добрым и доступным в общении. У него не было «потаенных граней», и, кажется, женщины обожали его за лукавый юмор и непринужденное обаяние. Он располагал к себе мужчин веселостью и тем, что называли «юношеской жизнерадостностью». Он сам говорил о себе, что солидность не является частью его натуры. К нему можно применить характеристику, данную им же одному из персонажей: тот, «кому при знакомстве все пожимают руку, но никто не кланяется». Он всем был известен как Уилки – не Коллинз или мистер Коллинз.
Новое транспортное средство, омнибус, получило название от латинского «омни» (дословно – «всем»), потому что было доступно для всех, его демократичность можно считать предвестием актов о парламентской реформе 1867 и 1870 годов [2] . Коллинзу нравились поездки на омнибусе, он любил погружаться в среду, которую считал более «современной», чем «идеальной». По соседству с его домом пролегали маршруты омнибуса от паба «Йоркшир Стинго» в районе Паддингтон до Банка Англии, по Нью-роуд (сегодня Мэрилебоун-роуд), Сомерс-таун и Сити-роуд.
2
Так называемая Вторая парламентская реформа, распространившая избирательное право на владельцев или съемщиков жилья, за которое платили не меньше 10 фунтов в год, что включало квалифицированных рабочих и ремесленников, значительно расширяя круг избирателей.
Это был не такой уж дешевый вид транспорта – шиллинг за полный билет, зато в нем бесплатно можно было читать газеты и журналы. Салон вмещал двадцать два пассажира, и Коллинз как-то написал, что «омнибус всегда представляет собой передвижную выставку эксцентричности человеческой натуры»; Уилки нравилось пристально изучать «совершенно разные способы забираться в экипаж и занимать в нем места, и каждый такой способ что-то сообщал о человеке». Он встречал там модную молодую даму в ярком кринолине, банкира в строгом черном костюме и цилиндре. В один из дней он замечал тучного джентльмена в белом галстуке, а в другой – человека с зеленой сумкой, потертого жизнью, но старающегося выглядеть прилично. Он мог подметить, как тучный джентльмен указывает зонтиком кэду, кондуктору, на некое нарушение правил. Он наблюдал за встревоженными, нервными, измученными и нездоровыми горожанами. В одном из его романов, «Бэзил» [3] , молодой человек безнадежно влюбляется в девушку, случайно увидев ее в омни.
3
В русском переводе роман «Бэзил» называется «Тайный брак».
Кто-то из рецензентов охарактеризовал сочинения Коллинза как «битком набитые» случайными событиями, «словно омнибус пассажирами в дождливый день». Благополучно устроившись на сиденье, Уилки мог подслушать как характерные, так и довольно новые для тех лет лондонские обороты речи. «Это ошеломило меня. Я буквально измочален. Я сражен наповал. У меня ум за разум заходит. Ему хватит ума полюбить лимонад. Он с тараканами в голове. Это бы его немного встряхнуло. Уплетать за обе щеки. Пока-пока, сержант».
Он наизусть знал маршрут паддингтонского омнибуса, поскольку значительную часть жизни прожил неподалеку от Нью-роуд. Как большинство людей того времени, он держался хорошо знакомого ему района. Лондонцы обладают интуитивным чувством своей территории, они знают, где в городе сухой участок, а где сыро, где дуют ветра, а где душновато, они разбираются, в каком квартале климат здоровый, а где легко подхватить болезни.
Помимо нескольких лет в детстве, Коллинз жил на небольшом участке, ограниченном Оксфорд-стрит с юга и Риджентс-парком с севера, западная граница пролегала по Эджвер-роуд, а восточная была образована Грейт-Портленд-стрит. Во многих его произведениях можно найти сцены из жизни именно этого района по соседству с Риджентс-парком, служившим центром притяжения для окрестных жителей. На самом деле Мэрилебоун был одной из наиболее респектабельных и в то же время самых мрачных частей Лондона. Подчеркнуто буржуазные дома из красного кирпича или со штукатурным декором вытянулись рядами вдоль строго прочерченных улиц. И все же Коллинз, как никто другой, чувствовал, что за пристойным фасадом из кирпича и штукатурки таятся причудливые преступления и темные страсти.
Среди наиболее сенсационных преступлений 1860-х были мошенничество, шантаж и отравления – преступления, совершаемые втайне или под прикрытием благопристойного облика, и именно они привлекали внимание Коллинза. Томас Харди говорил, что самые успешные сочинения того времени включали «убийство, шантаж, незаконное происхождение, подмену личности, подслушивание, многочисленные секреты, предполагаемое двоеженство, а также действия детективов – профессионалов и любителей». И это предельно точное описание сюжетных ходов Уилки Коллинза. В романе «Женщина в белом» он формулирует главный вдохновляющий принцип: «Идея, скрытая под поверхностью». В процессе работы он создавал хрупкий мир, в котором царит нервное напряжение, кажущаяся обыденность скрывает целые скопления тайн и странных, болезненных отношений. Это был мир неопределенных, порой фальшивых идентичностей, сексуальных и социальных, мир, в котором никто не чувствовал себя в безопасности. Это был мир Лондона.
2
Семья
Он появился на свет в районе Мэрилебоун 8 января 1824 года, местом рождения был дом на Нью-Кавендиш-стрит, и тридцать пять лет спустя он вернулся на эту улицу – уже не с родителями, а с женщиной, которая стала спутницей его жизни. Его крестили в приходской церкви Сент-Мэрилебоун под именем Уильям Уилки Коллинз, и в детстве его звали Уилли. Его крестный отец, художник сэр Дэвид Уилки, заглянул в глаза младенца и поразил его родителей неожиданным восклицанием: «Он видит!» Как говорил позже сам Коллинз, сэр Дэвид Уилки чаще имел дело со щенками и котятами, чем с новорожденными людьми, и предполагал, что дети тоже рождаются слепыми.
Дом на Нью-Кавендиш-стрит семья делила с бабушкой и дядей по отцовской линии; а поскольку викторианцы были одержимы теориями по поводу наследственности и приобретенных качеств, вероятно, и нам стоит познакомиться с предками Коллинза, отыскав в них предпосылки его артистического дарования. Считается, что писатель происходил от Сэмюэля Коллинза, анатома XVII века, из того же клана, что и некогда известный поэт XVIII века Уильям Коллинз. Больше известен дед по отцу, Уильям Коллинз – старший, уроженец графства Уиклоу, который, как многие другие молодые, исполненные надежд ирландцы, отправился в Лондон на поиски удачи; он воображал себя поэтом наподобие предполагаемого знаменитого предка, но вынужден был избрать более прозаический образ жизни реставратора и торговца картинами, обосновавшись на Болсовер-стрит в районе Мэрилебоун. Гораздо позднее на этой улице его внук, писатель Уилки Коллинз, поселит свою вторую спутницу жизни. Понемногу формировалась сеть лондонских адресов, привычных для разных поколений Коллинзов.