Он быстро и жестко набил ее брату физиономию. Тогда им впервые овладело это желание – уничтожить ее, расколотить этот нос, эти губы, этот упрямый лоб.

Но он приходит в себя, не успев выйти за рамки.

Мальчишку-лейтенанта уводят отсыпаться.

Он смотрит на веселящихся гостей сквозь ряд деревьев и идет к ним. Это его праздник. Он проходит между гостями, шутит, кивает и улыбается. Тут его догоняет шафер и останавливает за рукав. Лицо у него побледневшее.

– В чем дело, Коффи, – спрашивает Гельсер, продолжая улыбаться. – Что с тобой?

Вместо ответа шафер молча подает ему тканевую салфетку с вышитым вензелем.

Гельсер опускает взгляд и видит, что у него все кулаки в крови.

Возможно, что это последний полет «Миротворца». «Б-36» снимают с вооружения, списывают в утиль. На базе Элисон на Аляске осталось всего два таких самолета. Его, Гельсера, атомный «стратег» и сверхдальний разведчик Коффи.

Экипажи пересаживают на «Б-47» и на новенькие «Б-52» «стратокрепости».

Но ему это не светит.

На что годится он как командир, если от него сбежала жена?

Ответ слишком ясен даже ему самому. В определенный момент жизни мужчина зависит от женщины больше, чем думает. И это даже не момент рождения, нет. Мать примет тебя таким, какой ты есть. А женщина, на которой ты женился, уничтожит тебя любого, какой ты был, какой ты есть и каким ты будешь – если только захочет.

Она захотела.

На что он годится как мужчина?

Он пытался заставить ее бросить курить. Не вышло. Точнее, вышло ровно наполовину. Она продолжает курить до сих пор, но все же она кое-что бросила.

Его.

Не сказать, что капитана это особенно радует.

Она сейчас где-то за сотни миль отсюда сидит на кровати с дымящейся сигаретой «Олд голд» в пальцах.

Это очень сексуально, думает он, лежа на пустой, аккуратно застеленной кровати в аккуратном пустом доме и глядя в потолок. Невероятно сексуально, когда красивая женщина курит. Представив себе дым, с шумом вырывающийся из ее ярко-красных губ, Гельсер едва сдерживает стон. Над ним бледно-розовый потолок, как она пожелала. Теперь это его собственный кинотеатр видений.

Это была не любовь.

Это не любовь.

Это всегда была схватка двух огромных отчаявшихся кровавых зверей на уничтожение. Иногда, лежа после очередной схватки на измятой и скомканной простыне, Гельсер чувствовал себя опустошенным; разряженным, как патрон. Наверное, так же себя будет ощущать «Б-36» «Миротворец», когда наконец сбросит атомные бомбы на русских. Убийственная алюминиевая птица. А сейчас у него ощущение, что бомбы уже сброшены.

Под брюхом «Миротворца» с отчетливыми хлопками раскрываются три купола.

Атомные бомбы Мк.8 по 14 килотонн каждая.

Привет, русские.

Когда он служил в Корее, он видел пожар на аэродроме. Заправочный шланг сорвало (раздолбай-техник не закрепил его предохранительным шнуром, как положено по инструкции), и тот полетел, разливая галлоны чистейшего авиационного бензина… прозрачная струя, изогнутая в воздухе, как на фотографии Дали с кошками, что была на обложке «Лайф». Гельсер отчетливо запомнил это. Заправочный пистолет упал на бетон, чиркнул по нему… разлетающиеся искры…

Момент, когда в груди замирает. Бензин вспыхнул, огонь побежал по следу. Кажется, даже топливная прозрачная струя в воздухе не успела долететь до земли и вспыхнула огненной красной дугой. Гельсер смотрел тогда, завороженный невероятной красотой этого зрелища. Он потом убеждал себя, что не может этого помнить, такое происходит в долю секунды… но все-таки не убедил.

Он это видел.

Он успел тогда повернуться и отбежать достаточно далеко, чтобы взрыв топливозаправщика только подпалил ему спину. Кусок хлеба в тостере. БУМММ. Пахнуло горячим. Он закричал. Он подумал: хорошо, что на мне бейсболка, а то сгорели бы волосы. А потом его выкинуло из тостера к чертовой матери.

Готово.

Гельсер лежит на койке в заднем герметичном отсеке и чувствует, как его разум скользит на огромной высоте под куполом атомного парашюта.

До взрыва осталось…

зззз… ззззз…

«Самое обидное, что она ушла как раз тогда, когда я собрался ее бросить, – вспоминает он слова одного своего приятеля. – Просто взяла и ушла. Я должен бы радоваться, но какое там. Ты понимаешь? Весь извелся от обиды, потому что неправильно это вышло. Высох весь. Ты думаешь, я сломался, да? А нет. Я пью, чтобы совершенно не ссохнуться. Понимаешь?»