– Да как же, когда вы нам спину показываете. Разве это вежливо?

– А что вы мне прикажете, лицом к вам перевертываться?
– повернулась она на стуле.
– Скажите, какие претензии!

– Лицом, не лицом, но все же. Так как же, господа, с пьесой? Надо что-нибудь ставить. Вот разве подождать Надежду Александровну - она приедет, так ее спросим.

– Почему это мы должны спрашиваться у госпожи Крюковской, - обиделась Лариса Алексеевна.
– Скажите, пожалуйста, какое начальство. Я желаю сама решать.

– Да она мне сказала, что если мы составим комитет, то она ходить не будет, а тем более вмешиваться в дела. Говорит, что это одна кукольная комедия, - выпалила Дудкина.

– Как вы смеете позволять себе передавать нам, - сцепилась с ней снова Лариса Алексеевна, - что госпожа Крюковская нас куклами считает. Это дерзость.

– Ничуть не дерзость, - заметил Бабочкин, - потому что по-старому лучше было.

– Ты, Бабочкин, все за свои старые, отжившие порядки стоишь! съязвил Сергей Сергеевич.

– Потому покойнее было - меньше неурядицы.

– Зачем же ты с нами в комитете заседаешь? Сиди себе дома да точи веретена, если нравится, а нам не мешай.

– Как не мешай? Вы мной будете командовать да распоряжаться, а я дома сиди и молчи. Шалите! Прежде я начальству подчинялся, а своему брату подчиняться не хочу.

– Господа, господа, перестаньте, надо пьесу выбрать!
– послышались голоса.

– Поставьте "Как поживешь, так и прослывешь" - я много раз Маргариту играла, - сказала Анфиса Львовна.

– Да что вы, Анфиса Львовна! Маргарита в чахотке умирает, а какая же вы чахоточная?
– запротестовал Курский.

– Вы мне ходу не даете. Это все только интриги одни, боитесь, что меня вызывать больше, чем вас будут, - сквозь слезы произнесла она.

– Как интрига! Разве вы смеете товарищей в таких вещах обвинять, напустился на нее Сергей Сергеевич.
– Кто виноват, что вы состарились и растолстели, да видно и из ума выжили.

Щепетович громко расхохоталась.

– Меня оскорбляют, на что это похоже? Какие позволяют себе говорить даме пошлости! Вы на моих крестинах не были, чтобы мои года считать, а до моей полноты вам дела нет, - со злобными рыданиями кричала Анфиса Львовна.

Лариса Алексеевна продолжала неудержимо хохотать.

Дудкина с презрением уставилась на нее.

– Конечно, я дама видная, не селедка какая-нибудь, как другие, подчеркнула она.

Щепетович так быстро вскочила со стула, что задела Курского по лицу.

– Это вы на мой счет? Я, по-вашему, похожа на селедку? Если я селедка, так вы кочан капусты!

– Я, я кочан!
– взвизгнула Дудкина.

– А вы что толкаетесь и не извиняетесь, разве это прилично. Не умеете держать себя в обществе!
– старался перекричать последнюю Сергей Сергеевич, обращаясь к Щепетович.

– Да что это наконец, господа!
– вступился Бабочкин.

– И всегда скажу, что вы и на женщину-то не похожи!
– не унималась Анфиса Львовна.

– Ну, конечно, вы только одна женщина...
– вышел из себя Михаил Васильевич.

– Вы с какой стати вмешиваетесь? Она вам с какого бока припека? напустилась на него Дудкина.

– Пожалуйста, Бабочкин, отделайте эту госпожу хорошенько, вступитесь за меня, а то она зазналась слишком!
– подзадоривала его Щепетович.

– За вас никому не следует вступаться, когда вы сами делаете невежества и не извиняетесь!
– продолжал наступать на нее Курский.

В это время в залу, никем не замеченный, проскользнул Вывих.

– Я знаю, почему вы ко мне придираетесь... Не удалось...
– язвительно заметила Курскому Лариса Алексеевна.

– Что не удалось? Что вы этим хотите сказать? Говорите, говорите... вспылил Сергей Сергеевич.

– А то, что вы за мной ухаживали...

– Вот что открывается. Какие пошлости про себя сообщают!
– всплеснула руками Дудкина.

– Как вы смели про меня это сказать? Я человек женатый, на всякую не брошусь!
– крикнул Курский.
– Разве в пьяном виде, так кто же виноват, что вы с нами напиваетесь...

– Хорош комитет!
– фыркнул на всю залу Вывих.

– Вам что здесь угодно? Здесь комитет, и вам не место, ваше дело только подслушивать да в газетах разглашать. Потрудитесь выйти вон, подлетел к нему Сергей Сергеевич.

– Здесь общая зала, я член общества, а потому имею полное право остаться, - уселся Марк Иванович к столу.
– Притом и интересно - есть действительно, что сообщить в газеты.

– Ну, брат, - расхохотался басом Михаил Васильевич - задаст тебе завтра жена баню!..