Профессиональные историки к этой теме обращаются редко 15 . Возможно, в силу того, что она не только требует от исследователя специальных знаний, но и весьма трудоемка. Разведывательные и контрразведывательные операции всегда осуществляются в связи с другими, более крупными событиями внутригосударственной и международной жизни, вызваны ими или сопутствуют им, и интересующий нас период в этом смысле не исключение. События, о которых пойдет речь, охватили десятки стран мира, в них оказались вовлечены или к ним непосредственно причастны тысячи людей, сотни разнообразных учреждений и организаций – временных и постоянно действовавших, государственных и общественных, как официальных и, конечно, легальных, так и глубоко законспирированных, тайных и подпольных. Не менее важен и «субъективный фактор». История разведки – это столкновение и часто весьма прихотливое переплетение человеческих темпераментов, психологий, карьер и судеб. Примем также во внимание сугубо секретный характер контрразведывательных операций, практически отсутствие полной и безусловно достоверной информации о них, а, значит, и необходимость многократных многосторонних перепроверок и сопоставлений имеющихся свидетельств и фактов. Прибавим, наконец, разбросанность информации по многочисленным библиотекам и фондам архивов многих стран мира и ее фрагментарность. В общем, изначально любой из сюжетов, исследованных в этой книге, это уравнение со многими неизвестными, головоломка, в которой недостает сразу нескольких частей. Таковы источниковедческие будни историка секретных служб. Одновременно, в силу только что перечисленных причин, историю «секретных операций» невозможно представить целостно, игнорируя междисциплинарный подход к историческому материалу, о котором в последние годы так много говорится в мировой историографии, без опоры на методы как традиционной политической или дипломатической истории, так и социальной и культурологической.

Что касается отечественных исследований русско-японской войны обобщающего характера, то последняя серьезная работа такого рода – коллективная монография под редакцией покойного профессора И.И. Ростунова – была опубликована около сорока лет назад, в 1977 г. С тех пор развитие этой историографии, увы, идет по нисходящей, и некоторые новейшие публикации иначе как курьезом не назовешь. Вновь изданные обобщающие работы, за редким исключением, представляют собой либо перепечатки исследований, опубликованных десятки лет назад, либо сильно беллетризованные биографии героев войны, либо переводные сочинения зарубежных авторов 16 . В мировой историографии появилась заявка на новизну и общеконцептуального плана: усилиями большой группы историков, авторов одноименного двухтомного коллективного труда, русско-японская война без достаточных, как нам кажется, оснований, «возведена» в «Нулевую мировую» (World War Zero) 17 .

В итоге одни события этой войны остаются по сию пору неизвестными, другие за прошедшие сто с лишним лет, напротив, столько раз подвергались перетолкованию, что изменились почти до неузнаваемости. Неверно трактована, неполно описана и потому должным образом не осмыслена и не оценена самая масштабная в годы войны операция русской контрразведки – охрана и обеспечение безопасного плавания 2-й Тихоокеанской эскадры из Европы на Дальний Восток (этот сюжет рассмотрен в главе II настоящей книги). В течение большей части минувшего столетия отечественная историография находилась в полном неведении относительно контактов российских революционеров с японским правительством (см. главу III), ничего не было известно о деятельности наиболее успешной разведывательной организации России на Дальнем Востоке – «шанхайской агентуры» дипломата А.И. Павлова (глава IV); русско-японское идейно-пропагандистское соперничество на международной арене в годы этой войны также еще специально не изучалось – идет ли речь об организации либо об идеологическом «наполнении» этой работы (см. главу V). Что касается более частных сюжетов, то наиболее яркими примерами неверного толкования являются знаменитый «гулльский инцидент», его международное расследование и связанные с ними обстоятельства.

Свою задачу автор видел в том, чтобы, с одной стороны, заполнить все еще остающиеся «белые пятна» русско-японской войны, а, с другой, – очистить историческое полотно от позднейшей «патины» и восстановить подлинный ход, смысл и значение интересующих его событий, разумеется – в очерченных тематических рамках.

Для начала поговорим о том, как в начале ХХ в. были организованы разведывательная и контрразведывательная службы Российской империи. Единого учреждения с такими функциями в России не существовало, и руководство ею было сосредоточено в руках сразу нескольких центральных ведомств: управления 2-го генерал-квартирмейстера Главного штаба, Главного морского штаба, Министерства финансов, МИД и, конечно, Департамента полиции Министерства внутренних дел. К начальнику военно-статистического отдела иностранных государств управления 2-го генерал-квартирмейстера Главного штаба генерал-майору В.П. Целебровскому стекалась информация от 20-ти российских военных атташе («агентов») в 21-й зарубежной стране; начальник Главного морского штаба контр-адмирал З.П. Рожественский, а затем его помощник контр-адмирал А.А. Вирениус таким же образом контролировали и направляли деятельность военно-морских атташе; в Министерстве финансов, МИД и Департаменте полиции МВД переписка по этим вопросам также велась через первых лиц – соответственно, министров (В.Н. Коковцова и графа В.Н. Ламздорфа) и директоров (в годы войны пост руководителя Департамента полиции последовательно занимали А.А. Лопухин, С.Г. Коваленский, Н.П. Гарин и П.И. Рачковский, причем последний именовался «заведующим политической частью Департамента на правах его вице-директора»). Самое существенное из добытой информации докладывалось непосредственно Николаю II, который по оперативным вопросам разведки и контрразведки давать какие-либо указания, однако, избегал и, как правило, ограничивался ролью простого наблюдателя. Зато наиболее важные организационные, кадровые и финансовые решения в этой области требовали утверждения императора и оформлялись в качестве его «повелений» или «соизволений».

Четкого разграничения «сфер влияния» между этими ведомствами не существовало, однако главное внимание российских военных, сухопутных и морских, в первую очередь привлекал сбор японцами военной информации о России, закупка ими и отправка на Дальний Восток оружия и военных материалов, размещение их военных заказов в западноевропейских странах, сведения о потерях, передвижениях, численности и мобилизационных возможностях японских военно-морских и сухопутных сил и другие специальные военные вопросы. Интересы же Департамента полиции, МИД и Министерства финансов лежали главным образом в области военно-политической и финансово-экономической, что, конечно, не мешало их представителям за рубежом собирать информацию и чисто военного свойства с тем, чтобы передавать ее своим коллегам из соответствующих ведомств.

Отечественные исследователи единодушны в том, что вся разведывательная деятельность России накануне войны с Японией была организована и финансировалась неудовлетворительно, причем наименее эффективной была именно военная разведка 18 . «По ряду объективных и субъективных причин и, прежде всего, недостаточности финансового обеспечения, – считает И.С. Макаров, – процесс развития ведущего звена организационной структуры военной разведки – центрального разведывательного органа не соответствовал задачам, решаемым им в условиях нарастания сложности военно-политической обстановки и отставал от аналогичных процессов в ведущих западно-европейских государствах, что впоследствии негативно сказалось на организации разведывательной деятельности накануне русско-японской войны 1904—1905 гг.» 19 . Еще больше ситуацию осложняли тяжелые отношения, которые нередко складывались у зарубежных представителей военного ведомства с гражданскими дипломатами. По мнению Ю.Я. Соловьева, «это было проявлением на местах столь зловредной отчужденности между военной и гражданской бюрократией в царской России» 20 . Военная разведка и МИД, отмечает А.Ю. Шелухин, нередко выступали соперниками в предоставлении информации руководству страны и самому императору 21 . А.И. Колпакиди констатирует, что «деятельность военных и политических спецслужб России была тесно переплетена между собой, однако вследствие слабости самих служб (особенно военных) в целом их действия были низкоэффективными» 22 .

Робкая попытка российского военного ведомства создать накануне войны собственную нелегальную резидентуру, непосредственно подчиненную Главному штабу, окончилась неудачей – секретные агенты (два были направлены в Японию и один – в Китай) ничего ценного дать не смогли, несмотря на то, что в их распоряжение в общей сложности было выделено 52 тыс. рублей. Впрочем, в России это мало кого удивило. В Петербурге, с легкой руки военных атташе, сложилось твердое убеждение, что в силу сугубой подозрительности и осторожности местных военных властей и полиции, а также особенностей туземного языка организация и эффективное использование секретной агентуры в Японии были якобы вообще невозможны. «Для военного агента остается лишь один исход, – доносил из Токио полковник Генерального штаба Н.И. Янжул, – совершенно и категорически отказаться от приобретения всяких … секретных письменных данных, тем более, что в большинстве случаев предложения подобных сведений со стороны японцев будут лишь ловушкой» 23 . Заняться изучением японской «тарабарской грамоты» этот полковник счел ниже своего достоинства и, по собственному признанию, чувствовал себя в Токио «трагикомически». Сведения, которые он представлял в Петербург, основывались, главным образом, на его личных наблюдениях во время маневров японской армии, на которых ему доводилось присутствовать. Еще более трагикомическим положение русских военных агентов в Токио делало то, что еще с середины 1890-х годов японцы наладили перехват их шифрованной переписки с Петербургом 24 , о чем, понятно, ни Янжул, ни его преемники не догадывались.

Надо признать, что жалобы Янжула имели под собой некоторые основания. «Работа русских официальных агентов в Японии (особенно военных и морских), – утверждал чиновник российского Министерства финансов Л.В. фон Гойер, несколько предвоенных лет проработавший в Японии, – крайне затруднена тем обстоятельством, что японцы слишком близко и тщательно за ними следят. Мне достоверно известно, что к каждому русскому агенту японское правительство приставляет пять или шесть агентов, которые днем и ночью за ними следят. Каждый шаг, каждое движение их было известно. За всеми лицами, с которыми они имели сношение, также бдительно наблюдали». «Никогда русскому агенту, – заключал фон Гойер, – не удастся нанять в Токио, Иокогаме или где-нибудь в стране действительно порядочного шпиона, а если случайно удастся, то десятки японских сыщиков, окружающих его, быстро поймут это и теми или иными средствами удалят его. Были примеры, когда русские агенты получали интересные сведения, но, увы, в большинстве случаев они шли прямо из [японского] Генерального штаба» 25 . Основываясь на этих наблюдениях, фон Гойер приходил к выводу, что «русские, да и все иностранные военные и морские агенты в Японии играют лишь роль представительскую, – серьезных, секретных сведений они никогда не соберут». В качестве обратного примера он указывал на «шанхайскую агентуру» дипломата А.И. Павлова, которая успешно добывала такие сведения, но действовала независимо от русских военных атташе.