– Да. – подтвердил тот, деловито выуживая из одной ноздри козюльку и стряхивая ее на линолеум.

– Даже, если ты, мама, захочешь мне купить пиратский набор, я тебе все равно не открою нашей тайны.

– Я не захочу тебе купить пиратский набор. Так что расслабься.

– Не захочешь. Ага. – Паша злобно наморщил нос и сатанински расхохотался, маскируя напускной веселостью душевное разочарование – Ха. Ха. Ха. Ну и ничего не узнаешь.

– А если куплю, узнаю?

– Нет, никогда не узнаешь. Это тайна. Кровная. Никому не вынести ее. Только мне и Грише. Да, Гриша?

– Да. – согласно кивнул Гриша, тщетно пытаясь выудить из другой ноздри еще что-то путное.

– Это такая тайна, что сердце может разорваться на кусочки. Мне тебя просто жалко, мамочка, понимаешь? – Ранее суровая и зловещая физиономия озарилась преувеличенной нежностью и сладчайшая ухмылочка вибрировала минуты полторы, отчаянно привлекая внимание к своему ослепительному сиянию. Мама мельком взглянула на нее и отреагировала без должных эмоций.

– Понимаю – сухо произнесла она и потянулась за телевизионным пультом.

– Ты же у нас одна, понимаешь? – он сделал еще одну попытку достучаться до сердце матери, испустив из самых недр своего существа луч светлой бескорыстной радости, который разбился вдребезги о безучастие реципиента.

– Да. – Паша вздохнул, пожал плечами, почесал в затылке, дернул левой ногой, хотел было дернуть правой, но, передумав, мелко задрожал весь целиком, с ног до головы. Гриша, наконец, в недрах своего носа нащупал нечто стоящее, глаза его прояснились, рожица озарилась предвкушением скорого вознаграждения. – Таковая жизнь. Грустная, да, Гриша.

– Да. – рассеянно отозвался Гриша, полностью погруженный в мучительный процесс добывания соплей.

– Поэтому мы никогда не расскажем тебе нашу тайну. Даже если ты подаришь Грише новый барабан…

– Мне? Барабан? – пальцы мгновенно выскочили из носовых скважин. Гриша беспокойно заозирался по сторонам. – Где барабан?

– Да нет барабана. Я говорю маме, что не открою ей тайны, даже если она купит тебе новый барабан. – разъяснил Павлик.

– А я открою. А что открыть? Я всё открою – с готовностью подскочил к матери Гриша и преданно взглянул ей в глаза.

– Нет, нет, нет! Ничего не открывай! – в отчаянии заламывая руки, завопил ему в самое ухо старший брат. – Тогда я с тобой не играю! Всё! Не играю! Вот! Ты плохой мальчик. Не говори! Нет! Нет!

– Мама, а ты купишь мне барабан?

– И ты ей расскажешь про нашу тайну, да? За барабан? За какой-то паршивый барабан, да?

– Да. – твердо заявил Гриша. – за большой барабан. С палочками. Я буду стучать. Палочками. Вот так. Бом-бом. И петь песни. Громко.

– Но так нельзя! Нет! Нет! Тогда я тоже расскажу! Вот! Раз так, я еще раньше все расскажу. А ты мне, мама, купишь пиратский набор, и еще динозавра страшного, чтоб глаза горели, и еще машину, как…

– А мне барабан, и еще пиратский набор тоже, и динозавров, чтоб горели, и…

– Нет, нет. Она мне купит. Потому что я первее тебя все расскажу.

– А я еще более первее.

– А я тебе как дам.

– Аааа. Больно. Ма-а-ма, Паша меня стукнул.

– Гриша меня тоже стукнул.

…………ТРА-А-АХ. Мама поменяла положение с лежащего на сидячее и шандарахнула кулаком по столу.

– А ну кА, идите отсюда оба! Ничего я вам не куплю! Ясно! Ни барабанов, ни машин, ни наборов, ни пиратских, ни каких еще. Вообще НИЧЕГО. Брысь отсюда!

Громовая тишина на мгновение повисла в помещении, горестные всхлипывания и угрожающие возгласы на полпути к выходу застряли в глотках, сжатые кулачки бессильно опустились к земле….

– Тогда мы тебе ничего не скажем, совсем ничего. – первым обрел достоинство Паша и гордо откинул назад светло-русую голову. – И ты ничего не будешь знать. Да, Гриша?

– Да. Ничего. – вызывающе выпятил нижнюю губу Гриша, возобновляя исследование недосягаемых глубин своего носа.

– Пойдем Гриша от нее. Она ничего не узнает, никогда, да? – притянул к себе братика Павлик и величественным жестом возложил на его плечо ладонь. Гриша оторопело взглянул на него, попытался освободиться, но скоро все понял и замер на месте. Прильнувшие друг к дружке они представляли собой мощную оппозиционную силу, угрожающе надвигающуюся на мать, отрешенно смотрящую в телевизионный экран.

– Да. Никогда, ничего, да? Мы будем знать, а она нет, да? Мы уйдем от нее. Мы уйдем от тебя, мама. Понимаешь?

– Да идите вы уже.

– Ну и пойдем. И нас не будет. Не будет. – грозно притоптывал Гриша, в пылу противоборства окончательно забыв про бессмертные залежи своего носа.

– Ага. Не будет. – вторил ему брат, мстительно поглядывая на родительницу и благоразумно держась на расстоянии – И не придем никогда, да?

– Да. Никогда. Только вечером придем, да?

– Нет, мы и вечером не придем, Она будет плакать и скучать, а мы все равно не придем, да?