— А правда, здесь чем-то смердит. Словно в покойницкой, — задумчиво проговорил другой стражник, и Кэлибор сжался, ожидая худшего.

— А здесь и есть покойницкая. Это наш старикан помер и протух, — первый стражник продолжал веселиться на свой манер. — Пошли, пусть нюхает себя сам.

Раздался топот, дверь захлопнулась, проскрежетал засов.

— Теперь действуйте, — нетерпеливо приказал хозяин комнаты, которого стражники упорно называли стариком. — Они явятся лишь утром.

Кэлибор не заставил себя упрашивать, и еще через пару часов пролом стал достаточно широк, чтобы пропустить его крупное тело. Он вылез, обошел кровать с пологом, которая и скрывала его ход, и, подобно живому трупу, бежавшему из ада, появился перед сухоньким и однозначно очень немолодым эльфом, неподвижно сидевшим в кресле с высокой спинкой.

— Простите, помочь не мог. Скрючен ревматизмом от этой мерзкой сырости. Кто вы, мой юный друг?

Кэлибор встрепенулся — все это время его глаза неотрывно смотрели на миску с кашей, хлеб и кружку воды, стоявшие на столике возле старца.

— О! — тот понимающе кивнул. — Угощайтесь, я, право, не голоден.

Метнув на благодетеля быстрый признательный взгляд, Кэлибор, чуть не пристанывая от наслаждения, жадно проглотил все до крошки, запивая чистой студеной водой.

— Спасибо, — наконец вымолвил он и без сил опустился на пол у стены напротив старика.

***

К концу вторых суток, проведенных в плену, большое сильное тело Эристора стало одной саднящей раной. Фэльдрин оставлял его в покое лишь для того, чтобы несчастного облили водой. Да и то с целью вернуть ему сознание, а значит, получить возможность причинить новую боль. К счастью, Фэльдрин был ограничен в своих возможностях — он не хотел искалечить брата своей будущей невесты, а тем более замучить его до смерти. Это было бы слишком даже для смутных времен, когда в Лесном королевстве всем рулил принц Гимли, который отличался любовью к дикому произволу и жестокостью. Хотя бы видимость приличий должна была соблюдаться неукоснительно.

Поэтому к вечеру второго дня окровавленного и обожженного Эристора отвязали от колеса и отнесли в камеру недалеко от пыточной. Пришел лекарь из числа живших в замке людей и молча обработал криво ухмылявшемуся эльфу его многочисленные раны.

Эта издевательская усмешка словно приклеилась к загорелому лицу Эристора, доводя его мучителя до белого каления. Из первого боя пленник вышел хоть и потрепанным, но непобежденным.

«Что дальше?» — не переставал думать он.

Опыт его насыщенной войнами и приключениями жизни говорил, что есть предел терпению у любого, даже самого стойкого эльфа, человека или любого другого из разумных. Рано или поздно он сломается…

Через два дня, когда Эристор оправился настолько, что начал вставать, за ним снова пришли. И все повторилось сначала. Скрип блоков, с помощью которых растягивали привязанное за руки и за ноги тело так, что из лопавшихся сосудов начинала фонтанчиками бить кровь, шипение раскаленного железа, когда оно соприкасалось с влажной от пота кожей, одуряющий запах горелой плоти, глумливые голоса палачей и полные нечеловеческой боли крики жертвы. Но едва боль чуть отступала, та же издевательская усмешка раздвигала потрескавшиеся губы, а сиплый сорванный голос неуемного Эристора произносил очередную тираду в адрес Фэльдрина.

И на этот раз пленнику не довелось узнать, далеко ли еще осталось до предела его выносливости. Измученное тело, к которому он уже стал относиться как-то отстраненно, отвязали и вновь отнесли в каменную клетку камеры. А еще спустя сутки на ее пороге появился Фэльдрин собственной персоной. С маниакальной веселостью он разглядывал распростертое на соломе тело жертвы его собственных темных страстей.

— А знаешь, я ведь нашел на тебя управу. Просто до гениальности.

Эристор смотрел на него тяжелым взглядом, никак не реагируя на слова безумца.

— Даже не хочешь узнать какую? Ладно, я не обидчив, все равно скажу. Я написал твоей сестрице о том, что ты серьезно болен и заболеешь еще сильнее, возможно до смерти, если в течение недели она не прибудет сюда. Куиниэ ведь любит тебя, не так ли? Она приедет, а тогда… Ах, сколько открывается возможностей!

Ничто не дрогнуло в лице Эристора, и раздосадованному Фэльдрину осталось только удалиться, изрыгая проклятия на своего пленника и весь его род. Едва тяжелая дверь закрылась за мерзавцем, Эристор глухо застонал, вцепившись в волосы обеими руками.

«Что же делать? Малышка, конечно же, приедет, а с ней Тир…»

Эристор не сомневался, что-то не оставит Куиниэ в беде. О том, что Тир подумает о его собственной бездарно попавшейся в лапы врага персоне, Эристор старался не думать. Вообще здесь, в преддверии могилы, было трудно думать о той, которая для него была олицетворением самой жизни.

«А Куиниэ еще предстоит узнать о смерти Кэлибора», — с тоской подумал Эристор, и медленно свернулся в клубок на жестком ложе — сырость и холод подземной камеры пробирали до костей его измученное тело, защищенное от них только изрезанной и обожженной кожей.