Впервые за все время я хватаюсь за телефон. На часах три часа ночи, а я нагло набираю Злату. Мы вживую ни разу не общались – только сообщениями обменивались. Я даже не слышал ее голос, а она не знает, кто я и какую компанию возглавляю. Удобное сотрудничество. Было до настоящего момента…

Слышу длинные гудки в трубке. Ответа нет. Но я не намерен отступать, пусть и глубокой ночью. Плевать на правила приличия.

Потому что Злата достала игнорировать! Вот прямо сейчас уволю ее к черту. Но сначала… мне нужно убедиться, что она в порядке…

Злата

В ворохе пеленок, укутанные в простенькие пледы вместо шикарных конвертов, на скрипучей полуторной кровати в небольшой комнатке старого общежития – лежат они. Мои рыжики, совсем еще крохотные, розоватые, с шелушащимися личиками. Спят, засасывая нижнюю губу и причмокивая усердно. Время от времени морщат носики-кнопочки и слегка поворачивают головки, будто меня ищут.

Тем временем я застываю над ними, обхватив себя руками, и невидящим, уставшим, полным слез, будто песка насыпали, взглядом изучаю их.

– Неужели мои, – выдыхаю себе под нос.

– Ну, а чьи же, – смеется позади Береснева, а я чуть на месте не подпрыгиваю, совершенно забыв о ее присутствии.

Я вообще все эти две недели в больнице чувствовала себя как в тумане. Мои мысли были заняты малышами. Постоянные взвешивания, замер температуры, необходимость задержаться в детском отделении, потому что двойняшки были слишком слабы. И если бы не Алевтина Павловна, я точно сорвалась бы в депрессию.

Долгожданная выписка не принесла облегчения. Наоборот, я еще более растеряна и напугана. Если в больнице за мною и детьми присматривали врачи, то теперь мы остались совершенно одни. На меня вновь накатывает паника и страх не справиться.

– Так, в этом пакете вещи от моих внуков, – вырывает меня из какой-то прострации Береснева. – У нас две девочки и мальчик, так что вся одежда вам подойдет. Знаешь, я набирала кучу всего, бездумно, а малыши так быстро росли, что толком и не успели все носить, – с теплом и нежностью отзывается о тройняшках. Повезло ее дочери.

Я благодарна Алевтине Павловне за помощь: она и в палате меня навещала, и с малышами помогала, и выписку организовала, даже такси вызвала для нас, а денег не взяла. Но в то же время я чувствую боль и горечь. Вот если бы на ее месте рядом была бы сейчас моя мама…

– Маме не пыталась позвонить? – тихо интересуется она, уловив мое настроение.

– Не отвечает, – пожимаю плечами. – Мы поссорились. Из-за сводной сестры, – глотаю слезы, вспоминая наш последний разговор, как раз незадолго до родов. – Да и не хочу я, наверное, чтобы мама знала. Или… – всхлипываю. – Не понимаю, я запуталась, – аккуратно сажусь на край постели.

С дикой усталостью, но в то же время безграничной любовью смотрю на рыжиков, протягиваю руку, касаюсь пледов, поправляю края.

– Подумай, – чеканит Береснева и тут же тему переводит: – Пакет документов твоих я взяла, через знакомых оформлю, скажу, когда и куда тебе подъехать, чтобы подпись поставить. Как раз и с детьми погуляешь, – берет с тумбочки папку, а я не вникаю даже, лишь покорно соглашаюсь. – Завтра коляску тебе нашу передам. А дальше подумаем, где двойную взять, – хмыкает она.

– Вы и так слишком много сделали для нас, спасибо, – шепчу благодарно. – Дальше мы как-нибудь сами.

Слезы бессилия срываются с ресниц, окропляют щеки и тонкими ручейками стекают к подбородку.

– Старайся меньше нервничать, вовремя есть и много пить, – грозит мне пальцем Алевтина Павловна, и ее строгость приводит меня в чувства. – Про грудное вскармливание все запомнила? – киваю лихорадочно. – Полезно, удобно и… экономно. Что в вашей ситуации немаловажно. Так что старайся сохранить молоко, – наставляет меня.

– Да, конечно, – шмыгаю носом и неуклюже вытираю мокрое лицо.

– Злата? – зовет меня настороженно.

– М-м-м? – поднимаю голову.

– Я могу тебя с детьми оставить? Ничего не учудишь? – хмуро сводит брови.

– Что? – округляю глаза недоуменно. – Нет, что вы. Я… справлюсь, – обещаю, но сама себе не верю.

– Звони, если что. В любое время суток, – визитку свою оставляет.

Стоит Бересневой покинуть комнату, как начинается нечто страшное.

***

Анечка и Артем будто специально ждали, когда мы останемся наедине. Я едва успеваю разобрать вещи и перекусить, как они просыпаются. И начинают мяукать в унисон. Сначала, как два маленьких котенка, но чем дольше я медлю, тем громче становятся их голоса. Радует одно: двойняшки наконец-то набрались сил, ведь в первые дни даже толком не кричали, только отсыпались. Худенькие, слабые. От одного взгляда на них сердце замирало.