Но вот настал день, когда я решилась. «Пан или пропал» – сказала моя лучшая подруга, отправляя меня на свидание. Она же помогала мне собираться.

Сегодня, прочитав мои записи, врач сказал, что у меня получается все лучше. Я рада этому, хотя чем больше я вспоминаю, тем мне тоскливее. Лучше бы я и дальше ничего не помнила. Он сказал, что мне нужно писать дальше, иначе я опять начну потихоньку сходить с ума. Лучше сойти с ума. На этом точка.

Сегодня пришла мама и слезно просила меня писать. Черт возьми, неужели так важно делать эти проклятые записи? Что ж, я начну сначала, но не для вас, док, а для своей мамы.

Итак, то был… Все началось. Нет, не так. Все началось в сентябре, в начале сентября, если верить моим первым записям – 7 сентября. В ночь с 7 на 8. Он приехал к нам со своими родителями. Они пробыли около недели. Перед самым их приездом я рассталась со своим парнем. Тогда я была названа дурой и выслушала целую лекцию о глупостях, совершаемых девочками-подростками.»

– Я не буду это писать!! – вопила Мэрли. Она категорически отказывалась продолжать делать записи в тетради и вообще где бы то ни было. Тогда врач был вынужден предложить ей рисовать: все, что угодно. Первое время она часами сидела перед чистым листом бумаги, не прикасаясь ни к чему, просто глядя на бумагу. Первая попытка порисовать закончилась слезами. Как и вторая, и все последующие. Она начала рисовать на втором сеансе, но потом все же расплакалась.

Ее корявые закорючки: маленькие, узловатые, расположенные где-то в самом углу, нацарапанные красным карандашом – вот и все, что удавалось «выжать» из нее первые пять сеансов. А потом ее как прорвало: она начала рисовать путанные узоры – просто красное кружево, постепенно этот образ все усложнялся – добавлялись цвета, и «закорючки» становились еще причудливее.

– Дайте мне тетрадь. – Врач довольно улыбнулся и протянул ей потрепанную тетрадку. Мэрли начала что-то быстро писать все тем же красным карандашом. Она не останавливалась ни на минуту до самого вечера. Потом доктор Трули прочитал:

«Я все помню, Рунни. После того, как вы прочитаете это, док, вы точно решите оставить меня здесь до конца жизни, но вы ведь просили меня писать. Итак, 7 сентября – он появился в первый раз в моей жизни, тогда же довел меня до слез. Не сомневайтесь далее ни в одном моем слове, какой бы ересью не показалось вам дальше то, что я напишу. Итак, я остановилась в последний раз на том, что пошла на свидание с Расти – так звали моего интернет-друга. Признаться, я нисколько не была разочарована: он оказался в моем вкусе – высокий и подтянутый, с русыми волосами и серыми глазами. Его лицо, оно появлялось в моей жизни не так часто, как я бы того хотела, но я отлично его помню – небольшие, но очень красивые глаза, красивый же нос и «скромные» губы. Гораздо чаще передо мной мелькало лицо мальчишки: у него были такого же русого цвета волосы и те же серые глаза, он был довольно высок для своих 11 лет и явно слишком умен.

Итак, вернусь к свиданию с Расти. Мы замечательно провели время, погуляв в парке аттракционов – это было подобно взрыву в затхлой комнате – только тогда я поняла, насколько серой была моя жизнь. Что ж, они внесли много красок в мое существование, жаль, что все закончится здесь – в психлечебнице. Весь день мы веселились и катались на аттракционах, ели мороженное и сладкую вату, помню от всех этих сладостей меня ужасно тошнило, а Расти смеялся надо мной. Кретин – вспоминая это, я не могу не улыбаться.

Домой я вернулась поздно и тут же получила свежий нагоняй от родителей – они не могли дозвониться до меня, и как бы Джулия меня не покрывала – у нее ничего не получилось. Ночью я пожаловалась Расти, а утром он приехал, чтобы извиниться перед родителями. Знали бы вы, док, как я была удивлена, увидев его в 9 часов на пороге моего дома. Как ни странно, он понравился отцу, а мама, как человек более сдержанный и подозрительный, начала присматриваться к нему. Это было многообещающее начало. Расти позавтракал с моей семьей, и мы пошли гулять. Сказать, что я симпатизировала ему, значит не сказать ничего о моем к нему отношении. Я не просто была влюблена в него, не просто любила его, нет. Это было что-то другое: он был настолько моим, настолько понятным и родным. Мы дышали в унисон. Я не знаю, как описать это единение, это полное понимание. Я хотела быть с ним всегда, хотела вечно держать его за руку, целовать его и никогда-никогда не расставаться, ни на минуту. Я вся стремилась к нему. В моей груди что-то постоянно щемило и рвалось к нему, абсолютное счастье накрывало нас с головой, и никто не был нам нужен. Я смотрела на него, слушала его голос, его смех – как же я была счастлива тогда. Он был настолько моим, что всякие границы между нами таяли с каждым часом, что мы проводили вместе.

К вечеру кто-то начал усиленно названивать ему на мобильный. Поначалу я не обращала внимания, но потом не выдержала и спросила. Он ответил, что это родители. Я попросила его ответить, но Расти, как я видела, вовсе не хотел этого делать. Я подумала, что из-за того, что его родители не хотят, чтобы мы встречались.

– Они знают про нас? – как я и предполагала, они ничего не знали. Я расстроилась. Расти вышел из кафе, где мы засели перекусить, и ушел куда-то. Вернулся довольно быстро.

Мы встречались каждый день. Это было самое счастливое наше время. Он уговорил меня участвовать в университетском конкурсе талантов, состоящим из нескольких этапов. Я начала готовиться к первому этапу – отбору, который, кстати, преодолела очень быстро и безболезненно. Расти был рядом – он стоял в кулисах, и я чувствовала, что он волнуется даже больше меня. Когда прозвучал последний аккорд, я тут же встала и пошла к нему. Его объятия были для меня лучшей наградой и утешением. Что бы ни происходило потом, я всегда находила успокоение и утешение с ним. Жаль, что сейчас…» – на этом тогда запись и закончилась. Мэрли, молча, встала со стула и ушла к себе в палату. На следующий день она отказалась выходить оттуда. Ее не стали принуждать. Но вот еще через день врач был вынужден заставить ее побеседовать с ним. Девушка крайне нехотя отвечала на его вопросы и ничего не рассказывала сама. Наконец, устав вытягивать из нее слова, док ее отпустил.

Конец ознакомительного фрагмента.