Шрифт:
– А чего бы и не поучить? – Пожал плечами мужчина. Глаза устали после очков – он протер низко опущенные веки, – вот вы, Евгения Марковна, такая молодая, а приехали в Береговой, это же конец света. Граница, поди. Либо чего-то натворили, либо доказать хотите правоту свою. Черным по белому. Мы здесь все друг друга знаем, а вы среди нас чуть ли не самая молодая. Это поддержка, Евгения Марковна. Поддержать вас хотим.
– Ну и закончим наш балет на этой ноте, – поднялась Женя, застегивая олимпийку, – а попала я сюда, Яков Моисеевич, исключительно по своей воле. Хорошего дня вам.
– Евгения Марковна! – Крикнул вслед Ройзман. Мужчина опустил голову и пригладил светлые брюки.– У меня к вам исключительная просьба, душа моя.
–Я вас слушаю.
– Вы же знаете учительницу, Елену Павловну?
– Ракицкую?– Задумалась, вспоминая, Женя. – Да, знаю, а что с ней?
– Да вроде бы ничего, – замялся мужчина, разглядывая коричневые туфли с острым носом. В карих глазах появилась тревога. Ройзман будто бы хотел что-то сказать, что-то знал, но не решался, – не видно ее уже дня четыре как. Вы бы зашли к ней, узнали, что да как.
– Уехала, видать, – пожала плечами девушка. – А дочь, у нее же есть дочь?
–Так и ее нет. Мы искренне переживаем, Евгения Марковна.
– Хорошо, я зайду. До свидания, Яков Моисеевич.
– Хорошего дня, Евгения Марковна.
***
В служебном, деревенском доме по улице Звездиной 3 , на окраине города, заиграла музыка в темно-коричневом транзисторном приемнике. Блестящую антенну подняли вверх, покрутили колесо и из динамиков раздался шипящий, раскатистый женский голос:
3
. Анастасия Звездина (1920—1943)—советская подпольщица в годы Великой Отечественной войны, связная штаба Карельского фронта.
«…Я так хочу, чтобы лето не кончалось,
Чтоб оно за мною мчалось, за мною вслед…»
Участковый Круглова, двадцати четырех лет от роду, посмотрела в зеркало и довольно улыбнулась, поправив убранные в пучок на затылке темные волосы. Поправила форменную милицейскую юбку и застегнула пуговицу на пиджаке. Отойдя от зеркала, Женя ступила на уже нагревшийся от солнца домотканный ковер на деревянном полу. Половица отозвалась глухим недовольным стуком, ее стон отразился эхом в высоком, массивном деревянном потолке. Девушка подошла к накрытому белой скатертью столу и взяла из медной тарелки зеленое яблоко. Отодвинув деревянный стул, она поправила на нем вязаный коврик и присела, положив голову на руки и уставившись на приемник.
В ней кипел огонь. Евгения воспринимала жизнь как большое приключение, кино. Своим долгом она считала спасение Родины от преступности. Несмотря на не самую яркую внешность (глубоко посаженные глаза и заметные морщины), к ней тянулись люди, Женя умела заряжать энергией, которая лилась через край. Родители, довольно известные в стране медики, растили детей в любви и заботе, поэтому они ни в чем себе не отказывали. Отец с матерью пророчили Жене карьеру медработника – тем удивительнее для них было решение дочери стать милиционером. Сначала они восприняли это как шутку, но когда Евгения с отличием получила профильное образование, стало совсем не до смеха. Попытки поговорить прошли неудачно – горячая Женя с годами стала страшно упрямой и принципиальной. Однако сбыться блестящим планам, к сожалению девушки и счастью отца, пока помешал случай.
– Евгения, ты, ты сошла с ума…? – Отец, мать, два младших брата в смешных, коротких синих шортах и белых майках. Московская квартира. Солнечный летний день. – Ты хоть понимаешь, что ты натворила?!
– Женечка, расскажи нам, как все было, – просит мать, пытаясь поправить дочери волосы. Женя сердито одергивает голову. Гостиная большого дома почти в центре Москвы. Роскошный, блестящий гарнитур из Чехословакии. Внутри – импортный сервиз. На полу – дорогой ковер.
– Да она людей бьет, ты представляешь?!– Взмахивает руками отец.– И кого?! Сына первого секретаря горкома ударила! Бутылкой! По голове! Позор! Дочь уважаемого человека! И это – советский милиционер!
– Женечка, дочь, расскажи…
– Так, хватит, – Круглова яростно вскакивает, – я никому ничего объяснять не собираюсь! Бекетов получил по делу! Не хочешь меня видеть, папа, не увидишь. Завтра же напишу заявление о переводе из Москвы.
– Женя, успокойся. Сядь и расскажи, – вновь тихо просит мать.
– Мама, да он не хочет слышать меня! – Отчаянно восклицает девушка. – Заладил – позор, позор! Папа – я милиционер, комсомолка, в конце концов, это же не пустые слова! Я людей просто так бутылками по голове не бью! И да, если тебе это утешит, это был прекрасный коньяк!
С этими словами Круглова выбегает из квартиры, хлопнув дверью. Родители лишь ошарашено переглядываются.