— Погоди, я вставлю иглу в шприц… и вштырю… — шофер размахивал одноразовым шприцом, разгоняя дым вокруг себя, постоянно попадая гнутой иглой в стену.

— Меня уже вштырило… кыш, кыш, говорящий слон… — отмахнулся парень и пропел:- А потом позвонили гуси, когда же меня отпустит…

Отворачивалась, глядя на широкие спины одетые в форменные куртки. Перед глазами стоял календарь с австралийскими пожарными, висевший в Катькиной комнате. Я глупо хихикнула. Сизая дымка едва заметная на первом этаже стала плотнее. Старалась вдыхать неглубоко, но перед глазами все плыло, мысли стали тяжелыми и неповоротливыми. Скинула пальто и шарф прямо на ступеньки. Достала телефон, решив позвонить в службу спасения. Вспомнила, что все службы уже тут и усиленно спасают жильцов. Усилием воли сдерживала себя, чтобы не хихикать. Пожарный расчет остановился на третьем этаже у приоткрытой двери, из которой валил дым. Ребята один за другим скрылись за ней. Я поспешила наверх к себе. Уже протянула руку открыть нашу дверь, когда заметила, что все еще стою на третьем этаже. Прогнав наваждение, переставляла ватные плохо слушающиеся ноги, но упорно брела сквозь клубы дыма наверх спасать подругу.

Дверь нашей квартиры была открыта, и из нее слышались голоса и смех. Пошатываясь, вглядываясь сквозь фиолетовые пятна перед глазами, преодолела прихожую и заглянула в комнату Маши. Сумка выпала из ослабевших пальцев. Даже сестра Катька со своими журналами отдыхала. На полу в беспорядке валялась одежда, а на кровати раскинулись, словно позировали для журнала, двое молодых пожарных, похожих на красующихся на страничках австралийского календаря, и между ними совершенно голая Машка, оседлавшая третьего.

— Ань, смотри какая лошадка! — едва ворочала заплетающимся языком и блаженно улыбалась подруга, вяло шлепнула парня по накачанному бедру. — Лошадка, голос!

— И-го-го… — отозвалось сразу три мужских глотки.

Крайний шатен белозубо улыбнулся мне и поманил рукой. Я послушно шатнулась вперед. Перед глазами появилось лицо Рудина, оскалившись улыбкой чеширского кота, бывший босс осуждающе зацокал языком, презрительно бросив:

— Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу тебе, кто ты.

В голове слегка прояснилось, соблазн присоединиться прошел. Навела телефон на живописную четверку. Назавтра дурь выветрится, подруга не вспомнит и не поверит моим рассказам, нужны доказательства.

С утра пораньше разбудил смущенный полицейский, прячущий воспаленные глаза, он принес пальто и шарф, определив адрес по бирке на ключах, найденных в кармане. Из моего окна было видно, как из подъезда выходили тяжелыми походками прибывшие на ночной вызов, и разъезжались машины городских служб.

Когда, ближе к полудню, я вышла в кухню, прекрасной троицы спасателей уже не было. На столе исходили ароматом свежий кофе и горка тостов, поджаренных нашими гостями. За столом, подперев щеку, нашлась встрепанная и помятая Машка. Она задумчиво смотрела на светлую пенку и тяжело вздыхала.

— Утра доброго, — поздоровалась, присаживаясь рядом. — Как ночь прошла? Ты в порядке?

— В случайном, — огрызнулась Маша. — Не помню, как прошла. Но если я проснулась с тремя голыми мужиками не первой свежести, то… Я же не такая! Я же никогда даже мысленно! Ладно, мысленно конечно было… с двумя… но… трое! Хуже всего, что я ничего не помню… а может это к лучшему?

Подругу мучила совесть за содеянное или злость на амнезию. Или и то и другое попеременно.

Я ушла в комнату за телефоном и вернулась, предъявляя эротическую фотосессию. Протянутая рука дрожала, на лице застыло обреченное выражение кающейся грешницы. Со стороны Машки послышался горестный стон.

Наша «Магдалина» каялась, и когда я увидела фото, поняла, что причины веские.

Я наклонилась разглядеть, что ее так огорчило. Троица мужчин на фото и близко не напоминала тех, что запомнились мне. Сильно за сорок, полноватые и лысыватые они лишь одним напоминали австралийский аналог с постеров. Ну как напоминали… больше очертаниями, чем размерами. Мысленно поблагодарила высшие силы, что отвели, поднялась и решительно направилась к плите. Организм требовал свежесваренного кофе в медной турке с перцем и пряностями.

— Почему ты не вернулась ко мне на улицу, когда поняла, что в доме пожар? — поинтересовалась очевидным, разливая пряно пахнущий напиток по чашкам.

— Сережки золотые пожалела. Бабулин подарок, перешли по наследству. Она их две войны берегла. Помню, как поднялась за ними, а потом ничего не помню, — покачала головой печальная Маша.

Вновь вспомнилось кольцо из платины с черным камнем, из-за которого мне пришлось пережить самые неприятные минуты в жизни. Настроение тут же испортилось.

— Я ничего не помню, а, значит, не было, — зло проговорила Машка, бросая озадаченные взгляды на лежащий на столе телефон.

Машку можно понять. Подругу постигло жестокое разочарование. Она-то считала свои чувства к Димочке настоящими. Но первое же испытание показало, что не такие они крепкие, как ей казалось. Трое мужчин, немного расслабляющей атмосферы… ладно… вру… атмосфера получилась крышесносная, но я-то выстояла, не поддалась на соблазн, а Машка нет.

— Лучшие годы своей жизни я провел в разврате и пьянстве. Именно поэтому они и лучшие, — процитировала Генриха Четвертого. — Будем считать это твоим девичником. Или его репетицией. Подружки присутствовали…