Конечно, глядя на нее можно было решить, что она скорее семиклассница, чем студентка. Однако этой девочке с тоненькими косичками, доходившими до талии шел уже семнадцатый год. Она отерла кроссовок о землю и двинулась к гаражам. Теперь, чтобы добираться до колледжа ей приходилось ходить на остановку за несколько кварталов от дома и срезала она через дворы.

Панельки и серые пятиэтажные хрущевки –вот чем был застроен КПП –район города, который находился за ЖД вокзалом, в самом его отшибе. Было слышно, как отъезжали поезда. Леля привыкла к этим звукам и почти не замечала. Бредя между гаражей и проулков, она вспоминала свои сегодняшние кошмары. Опять снилось лето. Не просто лето, а тот знойный вечер в деревне, когда хоронили бабушку. Он не выходил у нее из головы уже год и являлся ночами в самых извращенных формах. Как-будто-то мертвая бабушка продолжает жить, и никто не собирается ее закапывать в землю. Она сидит вместе со всеми за столом и не то празднует, не то оплакивает свою кончину. Трудно сказать ведь глаза у нее всегда закрыты, а лицо сохраняет тот пустой и тяжелый отпечаток смерти с каким Леля его запомнила. Во сне она никогда не думает о том, что это странно и так быть не должно, однако спокойнее от этого не становится. Ей всегда жутко смотреть на нее, причем, сидящую на том стуле, на котором в тот день сидела она сама подле своей матери. Как тряпочная кукла –ни живая, ни мертвая. Молчаливая и холодно-бледная.

В самых бредовых снах ей снится, что ее отправляют за какой-то банкой в подпол, и она спускается по шаткой лестнице, которой нет конца. Бабушка мечтательно глядит на нее сверху вниз и неправдоподобно машет кистями в то время как руки ее остаются обездвиженными. С каждой ступенью становится холоднее и с каждым неуверенным шагом ее одолевает все большее чувство безысходности. Уверенности в том, что ей оттуда уже никогда не выбраться. Словно она сама закапывает себя в могилу.

Сегодня было нечто подобное, но она как будто затерялась в той деревни. Бродила по улицам и случайно встретила свою бабушку. Та пригласила ее зайти в дом, но Лели почудилось, что в избе притаилось что-то жуткое и страшное. Она отказалась и резко почувствовала сильную жажду. Солнце как будто нарочно стало печь ее сильнее словно она превратилась в блин на раскалённой сковородке. Вместе с мертвой бабушкой она отправилась сквозь живую изгородь и уже на прогнивших деревянных ступеньках почувствовала неладное. Бабушки рядом не было, она просто исчезла. Зато в доме было что-то другое и это что-то больше всего пугало своей неизвестностью.

Картинки менялись. Ей снилась зима. Она сидит совсем одна в своей холодной квартире. Что-то очень быстро пишет в тетради, укрывшись всеми одеялами и пледами, которые были у них дома. Чувствовала непреодолимую нужду придать свои мысли бумаге, как будто от этого зависела чья-то очень важная жизнь или жизнь всего человечества. Словно если она не напишет то, что должна написать все звезды на небе потухнут и мир погрузиться в непросветную тьму. И она все писала, писала. А в окно пробивался холодный лунный свет. Синева наполняла собой комнату и освещала тетрадь, по которой в дрожащей руке бегала покусанная ручка.

«Уж лучше не видеть снов вовсе, чем такое… Еще и на душе от них тяжело и погано, как будто посидела на кухне с включенной плитой»

Лицо у нее было такое словно ее кто-то очень сильно обидел, и она вот-вот расплачется. Но это было его обычное состояние. Особенную печаль ему придавали гигантские глаза, которые немного неправдоподобно выделялись на ее маленькой голове. На фоне их даже пухлые губки казались крохотными. Она шла медленно хоть и спешила. Как ни крути, а шаг нельзя было искусственно увеличить если у тебя короткие ноги, а энергии на передвижение и существование почти не осталось.

«Нужно будет сразу зайти в буфет, а то, глядишь, умру от голода»

Ее остановка находилась рядом со старым кинотеатром с исполинской каменной мозаикой на фасаде здания. Правда, он уже много лет не работал и теперь там оборудовали супермаркет и небольшие прилавки, в которых продавали мясо, сладости и прочее, на что у нее никогда не было денег и заходила она туда только зимой, чтобы погреться. А через дорогу расположился вокзал с золотым как на церквушки куполом, выставивший впереди себя череду рельсов, на которых отдыхали уставшие поезда.

Дорога через несколько метров поворачивала на шоссе. Машины быстро мчались мимо остановки, сотрясая воздух. Из-под колес летели мелкие камни и пыль. Леля присела на крашенную лавочку, состоявшую из двух досок, прибитых на небольшом друг от друга расстоянии. Чтобы расположиться ей хватило всего одной.

Солнце тем временем незаметно поднялось выше и слегка пекло в макушку. Сверху у нее были светло-коричневые волосы, а начиная примерно с ключиц имели немного выгоревший оттенок детского блонда. Леля сама заплетала себе косички и не любила ходить с распущенными волосами. По сравнению с другими ей казалось, что у нее их слишком мало к тому же они были прямые и совсем безобъёмные.

Автобус приехал как всегда пустой, так как ее остановка была одной из первых. Она не любила КПП и всегда уезжала оттуда с какой-то безумной надежной, что больше туда не вернется. В мире за пределами «сундука» она могла забыть о том, что спит за шкафом, что ночью по ней бегают тараканы. Могла представить, что ей это только приснилось, и никто никогда не голосил пьяные песни, пока она спала. Никто не сжигал ее книги. А мама не дышала так странно и не задыхалась в собственных стонах, приводя в дом мужчин…

Закатив глаза, она слушала как тихо бьется сердце в ее груди и удивлялась тому, что все еще живая. Иной раз осознание простой истины, что она жива взрывалось в ее груди безудержным фейерверком счастья и надежды, что ничего еще не потеряно и все можно исправить. Пока ты жив все можно изменить и ничего не страшно. Но чаще всего ее существование ее угнетало. Столько раз она брала в руки нож, столько раз пыталась со всем покончить, но ничего не получалось. Она слишком слабая и трусливая. Об этом говорили тоненькие полоски на ее запястьях. Вот если бы они были толще, если бы она могла полоснуть по кисти сильнее все было бы по-другому. Точнее не было бы вовсе. Но ей ведь не нужна эта жизнь, не так ли? Она сама себе задавала этот вопрос, но ответ на него всегда был разным.