Шрифт:
– Вопрос правовой! – сказал Грубник Васе Окошкину. – Поломай голову с таким казусом…
И Василий Никандрович принялся развлекать себя этим «правовым» вопросом.
Тореадор, смелее в бой!
Он проснулся в два часа пополудни, легкий, отдохнувший, выспавшийся за все это время, охнул, зевнул, попрыгал по комнате, взглянул в окно: солнце светило, был морозец, молодежь косячком шла на лыжах, новенький сияющий грузовичок бежал по дороге.
«Сколько же я проспал?» – удивился Жмакин.
И, подсчитав, сердито сдвинул брови. Две полных ночи и кусок дня, потому что вчера он только поел колбасы в полдень и опять завалился. Надо же! Наверное, смеются все над ним, вот так жилец!
Сразу же явился Женька с шахматами и, смешной, на тонких ногах, обутых в отцовские валенки, стоял посредине комнаты, щурился на солнце и ждал, пока Жмакин мылся, причесывался, готовил чай.
– Будешь со мной пить? – спросил Жмакин.
– Спасибо, – сказал Женька.
Он пил и рассказывал о модели шаропоезда, которую строит Илька Зайдельберг.
– А Клавдя где? – спросил Алексей.
– Пошла с ребенком гулять, – ответил Женька и опять стал рассказывать о шаропоезде. Они играли в шахматы, и Жмакин прислушивался к тому, что делалось внизу. Хлопала дверь – Корчмаренко таскал в кухню наколотые дрова и переругивался со старухой. Потом стало потише, и сразу во всю мощь заговорил приемник, – Корчмаренко сам говорил громко и слушать любил громкое.
«Ллойд-Джордж подчеркнул, – грохотало снизу, – что Советский Союз заявил о своей готовности прийти на помощь западным демократиям. Так почему же, – спросил Ллойд-Джордж, – английское правительство не шло на сближение с Советским Союзом?»
– Он не знает! – гаркнул снизу Корчмаренко. – Объясни ему, жилец!
– Шах королю! – сказал Женька.
– А где нынче Клавдин муж? – спросил Жмакин.
По радио говорили о падении Барселоны. Корчмаренко приглушил звук, – про грустное он не очень умел слушать.
– Так где же нынче муж Клавдин? – опять спросил Жмакин.
– Шах королю! – повторил Женька.
– Сдаюсь! – сказал Алексей. – Где Клавдин муж, Женька?
– По-нарочному сдались, – сказал Женька, – вы ж могли во как пойти. – Он показал, как мог бы пойти Жмакин. – Верно?
– Верно, – согласился Жмакин, – она что, с мужем не живет?
– Кто она?
– Да Клавдя.
– Ах, Клавдя? Нет, не живет, – рассеянно сказал Женька, – у нее муж пьяница, она его выгнала вон.
– Здорово пил?
– Ну, говорю, пьяница, – сказал Женька, – орал тут всегда. Босяк! – Он кончил расставлять фигуры, помотал над доскою пальцами, сложенными щепотью, и сделал первый ход. Глаза у него стали бессмысленными, как у настоящего шахматиста во время игры. – Босяк, – повторил он уже с иным, сокровенно шахматным смыслом, – босяк…
Всю игру он повторял это слово на разные лады, то задумчиво-протяжно, то коротко-весело, то вопросительно.
– И что ж она, не работает? – спросил Жмакин. – Так и живет?
– И живет, – сказал Женька, – и живет. – Его глаза блуждали. – И живет, – без всякого смысла говорил он, – и живет!
Жмакин с трудом удержался от желания шлепнуть Женьку ладонью по круглой голове. Наконец доиграли.
Солнце светило прямо в лицо. Женька сидел, вопросительно склонив белобрысую голову набок.
– Еще? – подлизывающимся голосом спросил он.
– Будет, – сказал Алексей и лег на кровать, подложив руки под голову.
Тогда Женька стал играть сам с собою. Он сопел и хмурился. Его волосы золотились на солнце.
– Женя, – спросил Жмакин, – а где Клавдя работает?
– На «Красной заре», – сказал Женька, – на заре. И на заре, и на… – Он помолчал. – На «Красной заре», и на «Красной заре», и на «Красной заре», – лихорадочно быстро забормотал он, – на «Красной заре»…
– А как же ребенок?
– Что?
– Я спрашиваю – ребенок как?
– Какой ребенок?
Жмакин отвернулся к стене. Женька ничего не понимал. Он все еще бормотал про «Красную зарю». Потом пришла Клавдия. Жмакин спустился вниз. Корчмаренко, старуха и Клавдия – все втроем раздевали девочку. Корчмаренко держал ее под мышками, Клавдия снимала малиновые рейтузы, а старуха возилась с туфлями. Девочка не двигалась – красная, большеглазая, строгая, только зрачки ее напряженно и смешно оглядывали всю эту суету.
– Какова невеста, – крикнул Корчмаренко, завидев Жмакина, – видал таких? Буся, буся, бабуся! – бессмысленно и нежно заворковал он, прижимаясь к внучке бородатым лицом. – У-ту-ту, у-ту-тушеньки…