– Во-вторых, кто-то должен будет изнурять гетайров Его Величества неустанными воинскими упражнениями. И в-третьих, вам не дозволено разделять общество императора, однако, насколько я понимаю, никакого рескрипта по этому поводу нет. Вам не запрещено исполнять свои обязанности ни устно, ни письменно, так?

– Да, - кивнул Шотан. – Речь шла только о личной опале.

– Замечательно, - Курцио потер ладони совершенно купеческим жестом. – Следовательно, ничего по-настоящему страшного и необратимого не случилось. Наш правитель еще слишком юн и не обтесан ударами судьбы. Он пока не ценит верность в должной мере, но это не свойство души, а временный и поправимый недостаток. Да, мальчишка не желает вас видеть. Но ваши жандармы хранят его. Ваши воспитанники станут его ближайшими спутниками. И наконец, мы, ваши друзья, остаемся при душе и теле господина. Пройдет время…

Курцио улыбнулся, и Шотан в очередной раз подумал, что не боится ничего и никого, но… от доброжелательности островного эмиссара хочется повернуться спиной к стене и достать кинжал. Однако сейчас и еще какое-то время соратники по малому заговору будут скакать в одном строю, сапог к сапогу.

– Пройдут недели, месяцы, и память о страданиях мещанки потускнеет, как бронза без полировки. А тем временем наш император не раз и не два убедится, что для правителя нет ничего ценнее верности… особенно если она прошла суровое испытание царственной неблагодарностью.

– Сломанная кость оказывается прочнее? – вернул улыбку Шотан, и Курцио подумал, что никогда ему не доводилось встречать такого сильного различия между идеально прекрасной формой и черной душой внутри. Но, к сожалению, пока все участники комплота вынужденно гребут одним веслом, а дальше видно будет.

– Именно так. Правители очень любят верность. И особенно любят, если ее хранят, даже когда сам правитель такую добродетель… не проявил.

– Господа, - ощерился в старческой ухмылке герцог, доселе внимательно слушавший диалог. – Кажется, вы упустили еще один аспект.

Курцио и Шотан синхронно развернулись к старику. Улыбка островитянина была сладкой, как яд, Шотана грозной, как удар кинжалом в живот, а кривая ухмылка Вартенслебена казалась просто жуткой из-за старческих, морщинистых словно у покойника губ и стеклянно невыразительных глаз.

– Жалоба, - вымолвил герцог одно лишь слово.

Теперь все три дворянина образовали треугольник с идеально равными сторонами. Они улыбались друг другу и молча кивали здравой мысли, которая приятно разнообразила трудный день и дурную весть об опале графа.

– Да, жалоба, - повторил, наконец, за герцогом островитянин. – Настоящая жалоба Императору. Не регентам. Не островным кукловодам. А императору Оттовио Готдуа-Алеинсэ.

– Притом не частное прошение, - качнул головой Вартенслебен. – Не писулька, которую суют дрожащей ладонью вместе с мешочком золота чашнику или кравчему. А прямое обращение к правосудию Его Величества.

– То, на что мы надеялись, - удовлетворенно вздохнул Курцио. – Хотя я рассчитывал, что наша удача придет с парадного хода. Впрочем, глупцы сетуют, когда не получают желаемого, но мудрые понимают, что боги милостиво дают то, в чем смертные нуждаются, а не о чем просят. Быть может, граф, ваш нож направила высшая и благожелательная сила.

Шотан отметил, как изящно Курцио обошел вопрос двоебожия в прямом обращении к собеседнику, который молился Пантократору.

– Но умоляю, - закончил мысль островитянин. – В дальнейшем будьте осторожнее.

– Господа, - Вартенслебен чихнул, нюхнув перца с перебором. – Мне кажется, вы снова кое-что упускаете.

– Да? – поинтересовался Шотан.
– Воистину, сегодня вы открываете сокрытое, разоблачаете тайное. И не могу сказать, что недоволен этим.

– Обратите внимание, - заметил герцог.
– Мальчишка показал себя судией, который слышит стенания подданных и утешает страждущих. Думаю, порезанная шлюха и ее муженек теперь не будут нуждаться долгие годы. Однако…

Удолар сделал длинную паузу, словно предлагая собеседникам додумать несказанное.

– А можно избавить меня от игры в… - Шотан осекся, задумавшись, но продолжил речь все-таки Курцио.

– И в самом деле. Наш друг понес наказание, при свидетелях, которые, так или иначе, разнесут эту весть по Мильвессу. Но в то же время честь его сиятельства графа не умалена публично. Наказание не обратилось в унижение и позор, которых уже не забыть.

– О, да, - усмехнулся Вартенслебен. – Поэтому, буде император пожелает, все можно вернуть на круги своя без потерь для чьей-либо репутации. Разумеется, не сразу, не сейчас… по прошествии необходимого времени. Но можно.

Хм… - подумал вслух Курцио. – Теперь еще хотелось бы понять, это случайность, которая сыграла на пользу нам по благоволению высшей силы или…

Он не закончил, и три аристократа молча взглянули друг на друга, задавшись одним и тем же вопросом. Прошло, должно быть, полминуты, а то и больше, прежде чем Шотан подытожил раздумья короткой фразой:

– Или мальчишка быстро учится.

_________________________

Оплата по числу боевых коней, а не всадников, это скорее польская практика, относящаяся к легендарной крылатой гусарии, последним рыцарям Европы. Но я решил, что и в данном случае будет уместно