В 1903 году на 36-м году своей жизни Мария Кюри защитила в Сорбонне докторскую диссертацию на тему, которую она выбрала шесть лет назад. Ее диссертация была озаглавлена: "Исследование радиоактивных веществ". Она все время отодвигала докторский экзамен, потому что работа в лаборатории и преподавательская деятельность не оставляли ей времени, достаточного для усвоения необходимых при сдаче экзамена знаний в той степени, которая соответствовала бы ее высокой требовательности к себе.

Это был необычный экзамен. Маленький зал в Сорбонне, в котором он состоялся, уже задолго до начала заполнили физики и химики. Среди студентов сидели также Пьер Кюри и его отец. Старшая сестра Марии приехала в Париж из Закопане, где она вместе с мужем руководила санаторием, чтобы стать свидетельницей получения ею последней академической степени.

Питомицы педагогического института тоже были здесь, чтобы поздравить своего доцента, которая теперь сама должна была держать экзамен.

В этом же 1903 году Пьер и Мария Кюри вместе с Анри Беккерелем получили Нобелевскую премию по физике за открытие радиоактивности.

Так как супруги Кюри чувствовали себя не совсем здоровыми и боялись путешествия в Швецию зимой, награду принял за них французский посланник. Лишь через полтора года, в июне 1905 года поехали они в Стокгольм, где Пьер Кюри прочел традиционный нобелевский доклад задним числом.

Заканчивая свое выступление, он сказал, что в преступных руках радий может стать очень опасным. Он задал вопрос, является ли вообще благом для человечества проникновение в тайны природы, достаточно ли оно созрело, чтобы поставить себе на службу открытые законы природы, вопрос, который через сорок лет встанет со всей остротой.

Пьер Кюри указал на открытия Альфреда Нобеля, которые были характерным тому примером. Взрывчатое вещество нового вида, найденное Нобелем, могло бы облегчить человечеству проведение технических работ большого объема; однако оно могло также стать "ужасным инструментом разрушения в руках высокопоставленных преступников, которые ввергают народы в войны". Кай и Нобель, Пьер Кюри был убежден в том, что человечество способно поставить новые открытия на службу добру, а не злу.

Присуждение Нобелевской премии принесло супругам Кюри мировую славу. Репортеры описывали и фотографировали сырой лабораторный сарай, квартиру без всяких украшений, "очаровательную дочурку" Ирэн и спящего перед печкой кота. Один американский репортер добрался даже до отдаленного рыбацкого домика, где Кюри проводили летние каникулы 1904 года, надеясь укрыться от назойливого внимания. Когда журналист попытался расспросить Марию Кюри о личной жизни, она закончила разговор словами: "В науке мы должны интересоваться вещами, а не личностями".

Началась шумиха, подобная той, которую за несколько лет до этого пережил исследователь рентгеновских лучей, и той, которая разразилась двадцать лет спустя в еще более грубых формах вокруг создателя теории относительности.

Поток писем и рукописей обрушился на Марию и Пьера Кюри. Лишь часть их авторов принадлежала к миру науки. В большинстве же своем это были непризнанные гении, неудачливые изобретатели, спириты и собиратели автографов. "Вчера один американец в письменной форме просил у меня разрешения назвать в мою честь скаковую лошадь", - сообщала Мария Кюри своему брату. И добавляла: "Я не отвечаю ни на одно из этих писем, но теряю время на чтение". (Стоит вспомнить, что позднее собирателям автографов посылалась печатная карточка со словами: "Не имея желания давать автографы и делать надписи на своих портретах, мадам Кюри просит извинить ее".)

Послания спиритистских кругов были не столь безобидны. По свидетельству Евы Кюри, ее родители некоторое время довольно обстоятельно занимались спиритизмом. Они посещали спиритические сеансы, наблюдали за результатами, достигавшимися "медиумом", но не переставали сомневаться. По-видимому, они так и не пришли к какому-либо окончательному выводу. Позднее Мария Кюри не занималась больше этими вопросами.

За четверть столетия до этого спиритизмом интересовались такие заслуженные естествоиспытатели, как немецкий астроном Цольнер и русский химик Бутлеров. Тогда же Фридрих Энгельс издевался над "естествознанием в мире духов".

Малоизвестным, но примечательным в этом отношении фактом является то, что коллега Кюри известный физико-химик Вильгельм Оствальд в принципе не исключал возможности "оккультных" явлений. Их современник, французский астроном Фламмарион, написал даже объемистую книгу "Загадки жизни души".

Нобелевская премия была, конечно, и большой поддержкой. Значительная денежная сумма позволила исследователям несколько облегчить повседневный труд. Теперь они могли нанять технического помощника, который избавил их по крайней мере от самой грубой работы, и купить некоторые недоступные для них ранее приборы и препараты. Пьер оставил свое преподавание, чтобы заниматься только исследовательской работой. Мария Кюри, которая была увлечена преподавательской деятельностью, осталась доцентом педагогического института.

Только через два года после присуждения Нобелевской премии, в 1905 году, Пьер Кюри был избран членом Парижской Академии наук, после того как он еще раз выполнил неприятную обязанность, нанеся всем академикам визиты. Но и теперь было двадцать два голоса против, так что он был, по его словам, "на волосок от провала", как и три года назад.

О том, до какой степени неловко чувствовал себя Пьер Кюри среди членов Академии, свидетельствует отрывок из письма, которое он написал одному из своих знакомых осенью 1905 года, через полгода после своего избрания: "В понедельник я был в академии, но откровенно спрашиваю себя, что мне там делать. Я ни с кем не близок, интерес самих заседаний ничтожный, я прекрасно чувствую, что эта среда чужда мне". Он говорил, что ему вообще непонятно, для чего, собственно, существуют академии.