За это им позволяли некоторые вольности. Они не были первыми в строевой подготовке, носили неуставную одежду из оленьих шкур (нанаец Торим Вельды даже нашил на нее погоны), брали на задания деревянных идолов…

Что интересно, их не призывали, несмотря на закон 1939 года о всеобщей воинской обязанности. С началом войны Госкомитет обороны освободил коренных малочисленных от обязательной мобилизации. То ли считали, что таежники, многие из которых слабо владели русским языком, не готовы к службе, то ли берегли редкие народы, то ли считали, что их фронт – пушнина…

Поэтому таежные охотники, как правило, шли на фронт добровольцами.

Интересно, что раньше слово «охотник» имело второе значение – «доброволец».

Вспомним некоторых из них.

Семен Номоконов, забайкальский хамниган (народ, родственный эвенкам и бурятам). Потомственный охотник, имел прозвище Глаз коршуна. В школе не учился, русский освоил к 35 годам. На войну попал в возрасте 41 года. Впечатления не произвел: мал ростом, форма висит мешком, никуда не торопится… Служил в хозвзводе, в похоронной команде, санитаром.

Однажды невзрачный боец, навскидку поразив немецких разведчиков, спас раненого командира. Попал в снайперский взвод. Прошел боевой путь от Валдая до Маньчжурии. Общий подтвержденный счет – 368 вражеских солдат и офицеров (следует оговориться, что эти цифры в известной степени условны, поскольку вести учет жертв снайперов непросто; как правило, на самом деле боевой результат каждого из них еще более впечатляющий, чем официальный).

Имел несколько ранений. Бывало так, что вражеской пулей у Номоконова изо рта выбивало трубку – вместе с зубами.

С трубкой он не расставался, выжигал на ней точки по числу убитых солдат и крестики по числу офицеров. Однажды уничтожил генерала.

Враг дал ему прозвище Сибирский шаман. Немцы говорили: Номоконов курит «трубку смерти».

Одевался по-охотничьи, обувался в самодельные бродни, пользовался веревочками, рогульками, зеркалами для отвлечения внимания противника…

На одной из снайперских дуэлей погиб бурятский земляк Номоконова – Тогой Санжиев, с которым они работали в паре (на счету Санжиева было 186 врагов). Пуля через оптический прицел попала Санжиеву в голову, прошла навылет и ранила в плечо Номоконова. Последний несколько дней спустя выследил и уничтожил немецкого снайпера, убившего его друга.

Михаил Матусовский написал поэму «Друзья»:

Василий Лебедев-Кумач писал о Номоконове:

Федор Охлопков, якут. Работал шахтером-откатчиком на прииске, охотником-промысловиком, механизатором.

Дважды участвовал в знаменитых парадах на Красной площади: 7 ноября 1941 года и 24 июня 1945-го.

Боевой счет – 429. Прозвище – Сержант без промаха.

Командовал отделением снайперов, в котором служили Квачантирадзе (534 убитых), Смоленский (414), Ганьшин (267). Ранен 12 раз. Герой Советского Союза.

Учил молодых бойцов: «Нельзя рубить топором там, где нужна игла… В тыкве надо быть круглым, в трубе – длинным… Пока не увидишь выхода, не входи».

Позицией Охлопкова мог быть подбитый танк, стог соломы, печь сгоревшей избы и даже убитая лошадь.

Не боялся ничего, кроме змей.

Иван Кульбертинов, эвенк из Олекминского улуса Якутии. Умудрился родиться в день Октябрьской революции. С детства добывал пушного зверя.

Уничтожил 487 солдат и офицеров противника.

Вспоминал: «Лежу вторые сутки в засаде, каждая жилка, каждый нерв напряжены – слежу за сараем, где расположились немцы. В трудные минуты представляю себе необъятные просторы олекминской тайги… Для себя внушил, что фашист – это настоящий зверь, которого нужно незамедлительно обезвредить».

Земляки звали Ивана «бусхаа» – могучим: несмотря на невзрачный вид (рост 1,54, вес 53), он был очень силен и искусен в драке.

Максим Пассар, нанаец из-под Хабаровска. С детства охотился с отцом. В феврале 1942 года добровольцем ушел на фронт, участвовал в Сталинградской битве. За его голову немецкое командование назначило награду в 100 тысяч рейхсмарок. Уничтожил 237 солдат и офицеров противника.

Евгений Долматовский писал: