Фаталь оргазм
вернуться

Андер Саша
Шрифт:

«Я окончательно разочаровываюсь…»

Я окончательно разочаровываюсь в письме — пускаю его вовнутрь и вырываю наружу; его недостаточно, и оно не выражает глубину.Прошу, сотрите письмо,и верните речи лишь звук.Но письмо шевелит губамии все трепет языком: я меж строк, ты меж строк,промежутки строк диссонирующих звучаний, подражаний бликующих мук.Мычащая машина голосовых связок высказывания нарушает связь.Сказанное однажды,написанное никогда — предано в своем оправдании/ /сказании.Конечно, не расстройство речи,а момент разочарования письмом — следующая стадия чар.И вот опять горланит я и оно: письмо может отвратить человека; чье существование и есть написание его.

«Смехом наполнив и низ…»

Смехом наполнив и низ и верх,не избежав со-ввержения неба,и по нёбу слова прокатив, испещряя полотно черными мазками, не допустив быть (с) пустым взглядом, брошенным на отражение в луже, и не в стремлении, по случаю, поднять себя вровень, где остужается поросль вся никчемного блеянья как бы заранее утомленных глаз;Воспевают певчие поэты не то, никогда не о том и сем – в то ли песне, то ли крике: в лесах этим днём и каждым вторым днём — всегда пока по-читают матерей и отцов и молодых как уже мёртвых догорающими свечами на встречных тропках, где найтись свидетелям для заблудших и сошедших с пути, кто бдякаждым днём и всегда вздевает петлю на суке продолжения мифа живущих — по итогу сказавши им свое мирное: “Да”, расточив себя в… по просторам мест забытых предков развеяв…Саморастрата (и над землею все возможное) первейшая перед всем (склонится головою звездой и почвой) раскинется.(Поставив все на бросок кости) кроме сего жеста ничего и не останется больше, (вершащего все танцем).Обожение опечаток, ожог от-печатки руки.Нет – ты там не там – я не здесь, а — вдруг.Горевает, оттачивается, отдается, на это всё: подумаешь головой – голова с плеча, (хлыщ!), се-кир, а среди листвы, среди зимы, среди огней, среди речей, среди них – нагой, по рукам и ногам связан: как на вазе он теперь другой, другом стал, отдавшись нам, и мы друзья теперь не здесь, не тамТам нет — если вдруг и друг другой — сам бросайся…

«Выцветают ваши урны из ссор…»

Выцветают ваши урны из ссорпод лучами ядерного ока, и по все ветрам несутся затхлые они в простор, пока осталось еще дышать и уходить в свой закат.Под градом военных огней побитые костине встрянут в глотке и не перебьют никогда дыханье,когда возгорающаяся даль за персиковой нежностью вечерне, вновь – небо и – пениеорошенный травыразвенчают все наши страдательные муки.Чтобы вновь, чтобы вновь расспросить облака: куда мне податься?Где повода нет, вновь и вновь; ваши урны из ссор стираются: песнопением птиц, древесным шелестом над звериной шерстью.У кого стоит учиться? Ветра располагают – у них, с точки зрения вечности.

«Позавчерашний день…»

Позавчерашний день состарил меня раньше тебя.Ты послезавтрашним днем состаришься позже меня.Наша старость вернет былой день детского лета:вернет нас туда, как если бы тот сегодняшний день наступил – и тогдасегодняшний день в воспоминании детства омолодит меня и тебя.На равных выставим наше влечение, когда мы были детьми, для которых тайна и сами они, скрывающимися в шалашах и кустах звучанием смеха на фоне игривого ветра, шуршащим кронами, на которые мы взбирались, чтобы уходящее лето озвучить ребяческой речью.Но мы будем стареть и дальше, а то детское лето станет еще более настоящим, чем вчера, как если бы оно наступило уже завтра.

«Сведенная челюсть спазмами мышц…»

Сведенная челюсть спазмами мышц перераспределяет боль по всему лицу — пришлось закрыть на щеколду дверь в душевой, чтобы кто-то не увидел как стекает слюна изо рта, спениваясь с пастой зубной; В висящем зеркале над раковиной и фонтанирующим краном искривляется до неузнаваемых черт лицо: эта физиономия в помутнении будто без глаз говорит лишь о полоумном, безумном будущем, к которому могла бы привести повышенная чувственность на экстатических границах эротики переживаний „из души“; Хотелось думать не об этом– и думалось все же другое — как различались, в услышанном парфюмном шлейфе, Вы, возникший в воспоминании может – тогда лишь и стало возможным восстановить витающий запах, от Ваших одежд и кожи, это были ведь Вы – Ваш запах — танцующийся, стелющийся сигаретным дымом, под Thick as a Brick; Из детства тянутся, как та самая боль, шальные фантазии – садят, а в комнатах смирны и ладана лампады чадят, отойдя от стихотворной формы и того, что Вы находили пошлой искусственностью.Как вернуть в памяти присутствие тех, с кем не решился перемолвиться словом?

«Речушка, разливаясь большим током…»

Речушка, разливаясь большим током – памятует кометой ночной в купании дня. У перевернутой лодки рыбацкой блеснет неподалеку кто-то, оставив круги. Она же плескаясь о былом своем прошепчет, когда ещё косой потоков серебрила на журчанье птиц с ветвей фырканье лис. Чудо ли это, или сил сна опасных? От испуга и тайного влечения откровений вниз завлекает нырнуть, вглубь того потока, которым она говорит, трепетающая сердцем пловца Лета — глаза наполняют млечные воды, тишину рыбью бессловесно сплетает; того, кто услышал ее, далеко унося.

«В поцелуе хладнокровной шеи…»

В поцелуе хладнокровной шеи слышится как вблизи ворчат рептилии в стороне:«Прости, мне придется убить тебяВедь только так я буду знать точно,Что между нами ничего и никогда…» – попсится в ушах тотально, надоело и безнадежно, слепляя легкие повторами каждодневных разговоров. .Не набегая на небеса в беспросветные загулы, стреляя по пути штакеты посланником не открывшихся под ними круглосуточных ларьков.И хоть стоны в ванной нагревают до кипенья кровь, но счастье в жизни не обреченным на шуканье дуракам, распивающих нектар распада жемчужных плодов историй среди реликтов в глумливом паноптикуме миров, доставшимся после изнасилования Евы невинным Адамом, пустившим слепой мутаген правещества в проблесках разорванного панно учиненной следственности.

«Любовь всегда взаимна…»

Любовь всегда взаимна, — кто-то со сцены сказал;и я зашедши в эти слова, сверяю с тех пор свое время, в сомненьях все боле — истязаю себя, но образ твой поймать же я не в силах.Ты скрываешься средь лиц — папоротников теней;люди лунного света незаметно уходят в землю, ближе к деревянным гробам, где с первых водных потоков все высыхло.Но в эту весну, в каждую весну, пока сочится вакхическая кровь, они живы все — и я среди них тебя искал.