Господи, что за детский сад?! Подружимся, надо же… Иногда Катя использует такие речевые обороты, будто вокруг сплошные дети, и ей приходится в силу взрослости вытирать им сопли.

– Я в этом не сомневаюсь, – Мирослав упирается плечом в дверной косяк и внимательно смотрит на Катю, а под футболкой с длинными рукавами бугрятся, перекатываясь, рельефные мышцы. – Будем гулять в сквере, есть пончики и пить кофе, глядя на фонтан.

Громко икаю, а из горла рвется смех. Гашу его большим глотком кофе, а Катя, ничего особенного не заметив, продолжает профпросвещение. Мирослав делает шаг вперед, осматривается по сторонам, и в и без того небольшой комнате становится совсем тесно. Инстинктивно подбираю ноги и с самым безразличным выражением лица пью кофе маленькими глотками. Мир подтягивает рукава футболки, яркие татуировки оплетают предплечья, и я снова отгоняю от себя мысль рассмотреть их внимательнее. Мирослав не качок, но тренировками точно не брезгует. Интересно, кубики у него есть?

Ай, Арина, что ты несешь?! Прикусываю язык, чтобы не дай бог вслух чего не ляпнуть, но мысли-то работают. Да Мирослав вообще выглядит, как чертов порок – с этим сложно спорить. И куча влюбленных в него девчонок из нашего вуза – тому доказательство.

– В принципе все. А, еще! Испытательный срок неделя и… – Катя обводит свое лицо рукой и качает головой, – я надеюсь, что вот к этой твоей красоте ничего больше не добавится, иначе мы вынуждены будем расстаться.

Катя умеет быть строгой, и Мир кивает, впрочем, не растекаясь в обещаниях.

– В остальном все вопросы к Диме, об оплате поговорим чуть позже, – Катя обводит комнату взглядом, хмурится, но, в конце концов, удовлетворенно улыбается. – Можешь прямо сегодня приступать. Или завтра, если сегодня у тебя какие-то дела запланированы.

– Сегодня будет в самый раз, – кивает Мирослав, а Катя так широко улыбается, что я боюсь, у нее щеки треснут.

Значит, сегодня. Прямо сейчас! Катя ступает за порог и мягко прикрывает за собой дверь, а я, кажется, только в этот момент начинаю снова свободно дышать.

– Все-таки хорошо, что ты согласился работать у нас, но драться больше не надо. Это некрасиво.

Это последнее, что удается расслышать прежде, чем голоса окончательно стихают. Мирослав Овчинников – темная лошадка, и в вузе за ним уже успела закрепиться неоднозначная репутация. Некоторые его боятся, хотя он, вроде бы, за несчастный месяц еще никому не дал повода воспринимать себя угрозой. Хотя, возможно, они и правы – с кем-то же он подрался. Другая часть студентов приписывает ему невероятные достоинства. Мол, он добрый, благородный, ранимый и чувственный – думаю, не стоит уточнять пол этих мечтателей. Девушки, конечно же, хотя их мнение довольно спорно. Во всяком случае, я не слышала, чтобы Мирослав спас котят из огня. Но я думаю вдруг, что его неоднозначная репутация и странная популярность среди студентов будут только на руку «Ирландии».

До начала смены еще полчаса, я допиваю кофе, переодеваюсь, и дверь за спиной снова распахивается. Не знаю, каким органом, но я чувствую – это не Катя. И не Дима.

– Привет, сестра милосердия, – все тот же хриплый голос заполняет собой и без того не самое большое пространство, и я медленно закрываю дверцу шкафчика, в котором храню личные вещи.

Лихорадочно вспоминаю, все ли в порядке с моим макияжем и прической, нет ли пятен на форменной футболке и не заляпаны ли грязью удобные рабочие конверсы.

– Вот так поможешь человеку, а он потом прозвища придумывает, – беззлобно отвечаю и головой качаю с сожалением.

– Кстати, пончики были очень вкусными.

Отхожу в сторону, подпускаю Мирослава к шкафчикам и присаживаюсь на барный стул возле высокого «концертного» зеркала. Мы поставили его с Катей первым делом, когда это помещение только-только отремонтировали. Сестра настояла, а я и не спорила. Без надобности я в него не смотрю, но сейчас непроизвольно ловлю в нем свое отражение. Хочу окончательно убедиться: с макияжем полный порядок.

– Эти пончики – самые вкусные в городе. Еще с лимонным кремом замечательные и с апельсиновым желе, – говорю и непроизвольно пялюсь на зад Мирослава.

Да что же такое, а? Просто Мир высокий и его филей сейчас находится прямо на уровне моих глаз, потому я отодвигаюсь подальше, упираюсь локтем в край столика и поднимаю взгляд выше. Мирослав бросает большую спортивную сумку на пол у шкафчиков и подходит к зеркалу. Наши глаза встречаются, а я не могу оторвать взгляда от кровоподтека на его скуле. Алая метка со ссадиной по левому краю слишком яркая, чтобы суметь отвернуться.

– Нравлюсь? – усмехается, а я прищуриваюсь и качаю головой.

– Кто-то, кажется, слишком самоуверенный, – хмыкаю и одну бровь заламываю, на миг не только потеряв из фокуса свои шрамы, но и полностью забыв о них.

Да что ж такое?!

– О да, детка, ты даже не представляешь, насколько.

– Детка? Не думала, что обеззараживание ссадин настолько сближает людей.

– Зря не думала.

Его губы растягиваются в улыбке, но глаза остаются серьезными. Между бровей тонкая складка, и Мир наклоняется ниже к зеркалу и трогает пальцами будущий синяк.