Хоть все это звучало очень мило и весело и хотя Шарлотте было ясно, что в этой шутке можно усмотреть и глубокий нравственный смысл, все же подобные речи были ей неприятны, главным образом из-за Оттилии. Она прекрасно знала, что не может быть ничего опаснее слишком вольной беседы, в которой явление предосудительное или полупредосудительное рассматривается как нечто привычное, обыкновенное, даже похвальное, а к подобным явлениям принадлежит, конечно, все, что нарушает крепость брачных уз. Поэтому она со свойственным ей тактом пыталась изменить предмет разговора, а когда это не удалось, пожалела, что Оттилия так превосходно всем распорядилась и ее ни за чем нельзя послать. Заботливая девушка взглядами и знаками объяснялась с дворецким, и все шло как нельзя лучше, хотя среди прислуги были два новых неумелых лакея.

Между тем граф, не замечая усилий Шарлотты переменить разговор, продолжал на ту же тему. Хоть ему и никогда не приходилось быть докучным в беседе, все же его слишком тяготила забота, и трудности, мешавшие ему развестись с женой, озлобляли его против всего, что было связано с браком, которым он в то же время так ревностно желал соединиться с баронессой.

– Мой приятель,- продолжал он,- предлагал еще и другой законопроект. Брак должен был бы считаться нерасторжимым лишь в том случае, когда обе стороны или, по крайней мере, одна из них вступили в него уже третий раз. Ведь это могло сложить бесспорным доказательством, что одна из сторон считает брак необходимостью. К тому же должно было стать ясным, как они вели себя в прошлом и не отличаются ли они какими-нибудь странностями, которые часто дают больше оснований для развода, нежели дурные качества. Итак, необходимо наводить соответствующие справки, наблюдая при этом как за женатыми, так и за неженатыми, ибо неизвестно, как еще могут сложиться обстоятельства.

– Все это,- сказал Эдуард, - будет, во всяком случае, сильно занимать общество, а то, в самом деле, сейчас, когда мы женаты, никто и не спрашивает ни о наших добродетелях, ни о наших недостатках.

– При таком законе,- с улыбкой сказала баронесса,- наши милые хозяева уже успели бы благополучно подняться на две ступени и готовились бы вступить на третью.

– Им повезло,- сказал граф,- для них смерть добровольно сделала то, что консистории обычно делают лишь с неохотой.

– Оставим умерших в покое,- сказала Шарлотта, и глаза ее приняли серьезное выражение.

– Почему?
– спросил граф.- Ведь мы можем почтить их память. Они были настолько скромны, что удовольствовались несколькими годами и оставили по себе много хорошего.

– Если бы только,- с подавленным вздохом сказала баронесса,- не приходилось в подобных случаях жертвовать лучшими годами жизни.

– Да,- ответил граф,- от этого можно было бы впасть в отчаяние, если бы в жизни вообще надежды не сбывались так редко. Дети не исполняют того, что обещали; молодые люди - лишь в весьма редких случаях, а если они и сдерживают обещание, то свет не исполняет того, что обещал им.

Шарлотта, довольная, что разговор принимает другое направление, весело заметила:

– Ну, что же! Нам и без того приходится быстро привыкать к тому, что благополучием пользуешься в жизни лишь время от времени и не в полной мере.

– Как бы то ни было,- сказал граф,- вам на долю и в прошлом выпало много хорошего. Я вспоминаю годы, когда вы с Эдуардом составляли самую красивую пару при дворе; теперь уже нет и в помине ни таких блистательных дней, ни таких запоминающихся образов. Когда вы танцевали, все глаза бывали обращены на вас, прикованы к вам, а вы только смотрели друг на друга, как в зеркало,

– С тех пор так много изменилось,- сказала Шарлотта,- что скромность уже не возбраняет нам слушать эти похвалы,

– И все-таки,- продолжал граф,- я нередко порицал Эдуарда в душе за то, что он не был настойчивее,- ведь при всех своих странностях его родители уступили бы в конце концов, а выиграть десять лет - это не шуточное дело.

– Я должна заступиться за него,- перебила баронесса.- Шарлотта тоже не без вины, она тоже поглядывала по сторонам, и хотя всем сердцем любила Эдуарда и втайне прочила его себе в супруги, все же - и я была тому свидетельницей - она порою страшно мучила его, так что его легко удалось склонить к злополучному решению - отправиться в путешествие, удалиться, отвыкнуть от нее.

Эдуард кивнул головой, словно благодаря ее за заступничество,

– Но вот что я должна прибавить в извинение Шарлотте,- продолжала баронесса.- Человек, в ту пору добивавшийся ее руки, давно уже был всем известен как ее искренний поклонник, и все, кто знал его поближе, находили его гораздо более приятным, чем вы полагаете.

– Дорогая моя,- довольно живо заметил граф,- признайтесь, что он был вам не совсем безразличен и что Шарлотте следовало опасаться вас больше, чем всякой другой. По-моему, это в женщинах премилая черта: так долго сохранять привязанность к мужчине, что никакая разлука не может ни нарушить, ни истребить ее.

– Этим прекрасным свойством,- возразила баронесса,- мужчины обладают, пожалуй, в еще большей степени. Ио крайней мере, как я наблюдала, дорогой граф, над вами никто не имеет большей власти, чем женщина, к которой вы некогда были привязаны. Я сама видела, что просьбу одной такой дамы вы старались исполнить с гораздо большим рвением, чем если бы к вам обратилась за тем же подруга нынешней минуты.

– С таким упреком можно примириться,- ответил граф,- но первого мужа Шарлотты я не выносил из-за того, что он разъединил прекрасную пару, воистину предназначенную друг для друга самой судьбой, которой нечего было бы опасаться пятилетнего срока или помышлять о втором, а то еще и третьем союзе.