По эту сторону Обиталища, не ту, с которой он пришел прошлой ночью, на земле тоже лежали камни – но камни плоские. Возвышавшиеся на пару локтей от земли, они напоминали ему огромные лежанки, вроде той, на которой он проснулся. И на одной из них что-то было. Он увидел тень, потом послышался хриплый птичий вскрик.

Первые остановились, и Тесугу, шедший позади, осторожно глянул поверх плечо Куоля, и резко втянул в себя воздух. На камне лежали два человеческих тела.

– Подойди и посмотри, новый, – сказал ему Таскаери, словно услышав его вздох, – здесь то, что ты должен видеть.

Чуть подавшийся в сторону Куоль дал ему пройти, и Тесугу неуверенно сделал два шага вперед.

Два обнаженных мужских тела лежали на побуревшем от подсохшей крови камне, но более всего потрясло его даже не это, а то, что их головы были отделены от тел, и размещены торчмя, так, чтобы смотрели в небо. Крылатые уже начали свое дело, выклевав глаза, и следы прожорливых клювов виднелись на щеках и губах. Гриф, согнанный ими, отскочил на несколько шагов, но не улетал, а топтался на месте, поводя головой из сторон в сторону. Зоб его раздулся, но он явно ожидал продолжения трапезы.

Оторвав взгляд от птицы, Тесугу еще раз глянул на головы. Даже безглазые, с разорванной птичьим клювом плотью, они казались ему знакомыми, обе. Вот эта, например… и вот здесь он уже не смог сдержать крик.

– Ты спрашивал ночью, кто отправился к жителям нижнего мира вместо тебя, – спокойно сказал из-за его спины Куоль, – теперь ты это видишь.

Одна из стоявших на камне голов принадлежала старому Быну.

Тесугу смотрел и смотрел на неё, не в силах оторваться – даже безглазое, лицо было до боли знакомым. И шрам, знак неспящего, и уложенные особым способом волосы – это был тот, кто заклинал духов в их стойбище, кто вел его, мертвого, сюда, встретить судьбу, а встретил свою.

За спиной послышалась возня, и рядом появилась горбатая спина, прикрытая тканой – он видел это сейчас – накидкой. Таскаери держал в руке большой кожаный мешок, куда, без всяких колебаний, поместил сначала одну голову, потом вторую.

– Надо идти, – сказал он негромко, поворачиваясь спиной к обезглавленным телам, – мы отдали Первым то, что принадлежало им.

– Почему…, – выдавил из себя Тесугу, – почему он? А не я?

– Потому что знаки сказали так, – ответил Куоль, – и я тебе уже это говорил.

– Тебе предстоит ему много рассказать, – добавил мужчина наростом на лбу, – но сейчас нам надо идти.

Они все говорили одинаково, но юноша уже не обращал внимания на шипящий говор, его больше интересовало другое.

– А кто второй? – в стойбище Тесугу учили не задавать лишних вопросов, но сейчас он не мог удержать их в себе, – кто… тот?

Он показал на второе обезглавленное тело.

– Ты видел его, – это снова был Куоль, – тот юноша, чьим ртом говорили духи. Ему было нужно умереть.

Это были все объяснения, которые он получил тогда, и оставалось много времени подумать за весь долгий день. К счастью, ему не пришлось идти ни нагим, ни голодным – когда они вышли на невысокий пригорок, оставив за спиной Обиталище Первых, остановились поесть. Тесугу жадно сглодал предложенное ему холодное вчерашнее мясо, и выпил воды из стоявших там страусовых скорлуп. Горбатый Таскаери дал ему и одежду – пряденную из волокон накидку, которую нужно было перепоясать. И, закрепляя жильную веревку на поясе, Тесугу вдруг осознал, что теперь внешне не так уж отличается от остальных, прикрытых теми же одеяниями и босых. Правда, те знают, кто они и что происходит вокруг, а он – нет. Но, по крайней мере, они едят, как и все люди.

И они пошли. Их путь мало чем отличался от пути его сородичей, с которыми Тесугу прошел до Обиталища Первых. Первым шел Белегин, тот самый мужчина, с бурой коркой посреди лба, остальные тянулись гуськом. Таскаери нес на горбу мешок со своей страшной ношей, и Тесугу был рад, что ему позволили идти последним. Так было проще думать, не заставляя себя смотреть в их лица. Эти люди, кто бы они ни были, всё еще приводили его в трепет – те, кто сами назвали себя Первыми, и держали в руке нож, которым должны были перерезать его горло.

Местность, по которой они шли, ничем приметным не выделялась – равнина, местами пересеченная расселинами, невысокими пригорками и зарослями кустарников. Раз они наткнулись на ручей, журчавший в одной из таких расселин, и Тесугу впервые за два дня смог как следует напиться.

Первые не обращались к нему ни с какими словами, не следили за ним и вообще, как будто не замечали его присутствия. Но не спускавший с них глаз Тесугу замечал в их поведении все. Они казались обычными людьми. Выбирали дорогу удобнее, иногда кривились, ступив на острый камень, останавливались на привал (чаще, чем то делали охотники рода), отходили в сторону, чтобы облегчить тело. Если бы не их странные накидки и отсутствие обрядовых шрамов, их можно было бы принять за его сородичей. Но тогда как же они относятся к каменным великанам, к месту гнева Эцу и ко всему тому, чьим именем он должен был быть убит?