Вскоре Шабтай примостился на кровати и обнял пассию. Барбара не откликнулась ни так ни эдак, продолжая беззвучно плакать. Шабтай достал из кармана платок, поднес к ее лицу. Резко отстранившись, Барбара разразилась безутешными всхлипами. Он убрал руку, отодвинулся. Встал на ноги и пересел на ближайший стул, разрываясь между чувством сострадания и крепнущим раздражением. «Иприты» желудочной кулинарии, доносившиеся из коридора, и безутешность Барбары, сильно смахивавшая на пьяный психоз, обнажили тривиальное: либо Барбара не его героиня, либо сегодня неудачный день для сближения и лучше отложить ухаживания на неопределенное «потом», с учетом его неминуемого отъезда…

– Как могла, подлая! – донеслось откуда-то.

Шабтай невольно вздрогнул от людской речи, впервые прозвучавшей в этой камере призраков.

Голос женский, но чей – Барбары или Гражины – в силу плаксивости тембра, он не разобрал. Между тем в досрочное воскрешение Гражины верилось с трудом. Так что почти тотчас Шабтай повернулся к Барбаре.

Маска отрешенности сползла, но вместо присущей пассии холености черт – бабская простота и беззащитность. В Шабтае вновь шевельнулась жалость, он нахмурился.

– Говорила, не бери! – вскрикнула истерично Барбара.

Он озадачился, не зная, как себя вести дальше: вступить в дискуссию или благоразумно промолчать, дожидаясь контекста? Чуть подумав, уточнил все же:

– Кто обидел тебя, кохана?

– Гражина, – с трудом выдавила сквозь слезы Барбара.

Во взгляде Шабтая мелькнуло недоумение: почивающая в глубоком сне Гражина больше напоминала жертву, нежели агрессора.

– Взяла без спросу, – всхлипнув, пояснила наконец Барбара.

– Что взяла? – живо поинтересовался Шабтай.

– Рубашку! – В затылок Шабтая забарабанили пуговицы, валявшиеся поблизости…

– Я куплю тебе сто рубашек! – выпалил вдруг он, изумившись, как на пустом месте может развести женщину, пусть не без помощи коварного змия.

– Такую не купишь, из Парижа она… Все завидовали… – прохныкала пассия.

– Я отвезу тебя в Париж и найму охрану, чтобы таскала за тобой сумки, перестань только плакать! – блеснул деловой хваткой Шабтай как на одном духу.

– Что за чушь?… Забыл, откуда я, наверное. Да и ты, если русский, коим образом в Париж попадешь? Самолет угонишь или астронавтом, как Гагарин? Прожектер! – парировала Барбара.

Шабтай вновь подивился, как в океане слез смог всплыть островок женского сухого рационализма.

– Гагарин давно погиб… – бесстрастно заметил он.

– Будто не знаю… Обещаешь, как все… Наши хоть скромнее: кто помельче – путевку в санаторий, если босс, то квартиру. А скопить деньжат да хворобы в Африке – предел мечтаний. Париж, охрана – все это пузыри из мыла, да и не видно по тебе…

Барбару оборвал очередной, донесшийся из туалета «речитатив» недр. Ее лицо сплющилось в гримасе и, закрывшись руками, пассия вновь заплакала. На этот раз столь жалобно, что сжалился бы и чурбан.

Шабтай увлек Барбару и крепко прижал к себе. Она прильнула к нему, не выказывая сопротивления, хотя и продолжала плакать.

Нюх ловца смятенных душ и прочей разномастной выгоды Шабтая не подвел, пусть тот маневр казался рискованным, чисто импульсивным.

Говорят, в восхождении к сердцу женщины первый па не менее важен, чем белый цвет в шахматах. Если ход удачен, то «снять» королеву – дело техники. Почин, будто в яблочко, но горн триумфа почему-то промолчал, а взамен круговерти удачи, воцарилась ясность, холодная, со стальным отливом: «Чего нос свой воротил, расклад ведь идеальный? Подумаешь, сюр, на руку как раз. С расстановкой, чувством и по-по-ряд-ку…»

Стряхнув последнюю крошку сострадания, Шабтай отчеканил цель: увести из комнаты Барбару, пока пьяное царство не очухалось.

Оставалось найти слова в подручные, а может, только одно, но волшебное. Между тем, доверившись своему верному оруженосцу – интуиции, Шабтай решил придержать язык, прибегнув к языку касаний – великому эсперанто интима.

Он незаметно ослабил одну руку и, разворачиваясь, увлек Барбару к выходу, та подалась вслед. Пара почти поравнялась с дверью, все еще распахнутой, когда Барбара остановилась как вкопанная.

– Куда?

Шабтая словно ошпарило, но он тут же откликнулся:

– Подышать и развеяться немного… – хотел было продолжить: «Тебе в самый раз». Но передумал, найдя фразу двусмысленной. Сменил начало: – Сейчас в самый раз.

Замена частей речи не помогла. Резко поведя плечом, Барбара сбросила руку ухажера. Из роя фраз-заготовок, кинувшихся Шабтаю на подмогу, он, похоже, извлек наиболее удачную:

– Тебе станет лучше.

– Где?

– На воздухе.

– Почему не здесь? – Барбара недоверчиво уставилась на эскорт, казалось, предугадывая подвох.