– А я решила, что ты надулся от гордости, и не будешь говорить вовсе, – буркнула она, глядя в сторону.

– Надулся? Я? – он вновь захохотал. – Какая ж глупость, Васька. Если ты хоть немного слышала обо мне – должна знать, что я совсем не тот, кто кичится родом.

– То, что я про тебя слышала – по большей части брехня, как оказалось, – буркнула она, подозрительно косясь на него.

– А ну-ка?

– Если верить тому, что говорят – то кровожадный Нелюдь должен был не от волков спасать, а сам вместе с ними одинокую путницу сожрать. Или снасилить. Или снасилить, а потом – сожрать.

– Вот оно что, – кивнул кудлатой тяжелой головой людолов. – Ну – еще не вечер, ведь так? Может чего, и придумаю этакого, чтоб удивить.

– Тебе совсем не было страшно там с волками? – осторожно спросила она. Женщина есть женщина – будет любопытной и в старости. Лют усмехнулся.

– Нет. Волки сытые сейчас – даже не знаю, отчего эти вышли на дорогу. Напасть? Могли бы, если б мы побежали, а так, на вооруженного – не стали бы. От меня ж разит железом и кровью на сотню саженей с подветренной стороны – любой зверь почует.

Лес нехотя отступил широкой прогалиной вокруг дороги, и стали видны огни таверны – это было большое огороженное частоколом здание с множеством пристроек и домов рядом. Здесь, на окраине порубежных земель и срединных – она была первой, и не раз, в годину лихого печенежского набега – она служила защитой набивавшимся туда местным ратаям* 5 с семьями, потому и стены имела основательные, впору малому городку. Луна подсвечивала ее гладкую, выдубленную непогодами крышу, в оконцах горел огонь – люди в таверне всегда расходились поздно на ночлег. У полуоткрытых врат дремал усатый стражник, опершись спиной на бревенчатую стену и рогатину* 6 .

– Хто таковские? – встрепенулся он на звук копыт. Из небольшой сторожки показались еще несколько мужиков с короткими копьями и топорами на поясах.

– Путники, – коротко бросил людолов из-под капюшона.

– И чегой надоть такому путнику? – оценив ширину плеч новоприбывшего, осведомился страж – он явно страдал от скуки.

– А чего всем людям надо? Пожрать, выпить и потрахаться! – не остался в долгу Нелюдь.

– Конь у тебя – хорош, – заключил ратник. – А вот сам ты как будто, уж прости, в гамне валялся неделю.

Охрана за спиной говорящего за ухмылялась – какое-никакое, а развлечение.

– Смердишь псиной зверски, – продолжил первый стражник. – Ступай сначала на конюшню – хоть в поильне отмойся от грязюки, допреж войдешь к добрым людям…

Нелюдь скинул капюшон и склонился в седле прямо к стражнику лицо в лицо.

– А ну ка, повтори мил человек? Куда идти говоришь?

Страж испуганно икнул, узрев прямо перед собой жуткий лик, и засеменил ногами, явно пытаясь отступить, но отступить в стенку – никак не выходило.

– Я это… Господине… Это… Того этого… Чтобы того… Не потому, что обидеть, а чтобы того…

– Чего – того-этого? – прирыкнул людолов, хищно подобравшись в седле. Только сейчас стражи рассмотрели, насколько велик был княжий слуга – для того, чтобы убить наглеца ему сабля была не нужна – он и кулаком бы справился.

– Прости господине, – страж повинно склонил голову. – Не желал оскорблять. Прости Бога ради.

Людолов фыркнул.

– Работай, служивый. Расслабься. Я просто хочу поесть и выпить, от нас проблем – не будет.

– Ну, тогда – милости просим, – елейно улыбнулся ратник. Широким жестом руки, пропуская их внутрь, под испуганно-любопытными своих сослуживцев.

2 глава. Клятый ужин и клятые размышления.

Вопреки ворчанию на стражника, они действительно сначала направились к конюшне. Там дотошный и щепетильный людолов осмотрел с ног до головы своего коня, мельком глянул заводных и, заведя их в стойло, показал конюху свой здоровенный кулак перед носом, с предупреждением не лезть в суму у снятого седла, а так же в снасть. Тот, перепуганный видом здоровенного, покрытого шрамами воина, заверил, что у них надежная охрана, а в сумы – нет привычки заглядывать, на что Нелюдь удовлетворенно кивнул, и они, таки, направились в таверну.

Внутри было шумно, дымно от очага, но тепло и пахло едой. Таверна на перекрестке земель никогда не отличалась изысками и богатством таверн срединных земель, но в ней было все, что на данный момент было необходимо – еда и очаг с огнем. Изголодавшийся на дорожных сухарях, Лют твердым шагом направился было через зал к хозяйке трактира – могучей бабище, кою не обхватили бы поперек даже его обезьянье-длинные лапищи, попутно посматривая на поздних гостей заведения. Полутьма помещения не была препятствием для его зрения, и он отметил, что в основном посетители были с Порубежья: несколько явно семей, купец или мытарь с тремя холопами, батюшка – явно из церквушки в поселке. Под столом дрых, смачно похрапывая, местный пьянчужка в обнимку с двумя шавками-кобыздохами. Отдельно от всех, заняв два стола поближе к очагу, сидела развеселая компания в чертову дюжину раскрасневшихся от пива и мяса рыл – толи порубежников на отдыхе, толи запозднившихся охотников, но во главе них точно был боярин. Лицо боярина казалось знакомым, и людолов попутно напряг память, пытаясь вспомнить, при каких обстоятельствах и где он видел это бородатое, смурное лицо, но с ходу – не вышло. Его приход тоже не остался незамеченным – разговоры затихли, присутствующие по старинной, общечеловеческой традиции, оценивали вновь прибывшего, пытаясь понять, кто же это такой. По-могучему телосложению и росту, характерному шороху кольчуги, его вполне обоснованно можно было принять за гридня, возвращающегося с границ со Степью, но когда он отдернул капюшон плаща, многие не смогли сдержать удивленного выдоха – здесь его тоже знали.