Шрифт:
— За Данку!!!
И вновь ударил Коловрат, прорубив шлем и заставив монгола навеки замолчать… А увидев же, как сражается слева верный Ратмир, да как обходит со спины его тататрин, так метнул боярин чекан практически без замаха — и врезался тот в спину монгола, вознамерившегося убить друга подлым ударом… Остался без оружия Евпатий! Но быстро нашелся, вырвав из притороченных к седлу ножен сраженного им тургауда настоящий булатный клинок! Лишь слегка искривленный — но так даже и лучше: сподручней будет рубить!
В неистовой сечи сошлись гриди боярина с гвардейцами Батыя — всего полторы сотни было их против тысячи, но не только выстояли, но и потеснили покуда они врага! Дико взвыв от ярости, вырвался тогда вперед Хостоврул, желая своим примером вернуть мужество верным нукерам, доказать, что с его воинской удалью не потягается ни один орусут! Вырвался он вперед — да оказался лицом к лицу с Коловратом! Тогда лихо закричал шурин хана, пугая противника, с оттягом рубанул, желая смахнуть с плеч боярских буйную головушку! Но умело закрылся тот саблей булатною, развернув трофей плашмя — а приняв удар, коротко рубанул в ответ, приподнявшись в стременах, да вложив в атаку всю оставшуюся в душе боль!
— За меня!!!
Не успел закрыться щитом опешивший Хостоврул, не ожидавший, что и у врага окажется клинок из черной стали — иная ведь не выдержала бы его удара! Но удивление стало последним чувством в жизни багатура — до самого седла разрубил его Евпатий с силой, ранее им самим же неведанной… Подались тогда назад устрашившиеся тургауды, узрев столь скорую смерть лучшего среди них багатура, подались назад в суеверном ужасе перед страшным орусутом! И с новой силой обрушились на них русичи, заставив и вовсе показать спину!
Кипела сеча, гибли татары, гибли рязанцы… Уж нет сил у пешцев давить врага, уж меньше трети их осталось, уже сами попятились, едва сдерживая натиск воспаривших духом всадников! Тогда Коловрат, отогнав тургаудов, вернулся к соратникам с оставшейся в живых полусотней гридей — хватило русичам сил на последний удар, вновь потеснили дружинники врага! Но расступились монголы в стороны, словно ожидая эту атаку, открыли уже изготовленные к бою пороки-стрелометы, снаряженные стальными дротиками… Ударил град их в горсту всадников, явивших сегодня беспримерное мужество!
И тогда померк свет в глазах Коловрата, придавленного погибшим Вихрем, перед самым концом успевшим встать на дыбы и закрыть хозяина от первого дротика… Но не от второго. Евпатий же, обняв верного друга за шею, последним усилием воли сумел воскресить перед внутренним взором миг, когда играл с дочками в снежки, сумел увидеть наяву их смеющиеся лица, залитые солнечным светом… И самым краешком затухающего сознания — ласковый взгляд несоизмеримо теплых очей Златы…
Потеряв вождя, сплотили ряды свои пешцы, ощетинившись копьями по кругу — явилась на поле боя уже вся тумена Батыя! Но не дрогнули рязанцы, никто не дрогнул, желая и дальше сражаться, покуда есть силы! Последовали они древней традиции русских воинов, что сохранится в веках: лучше смерть, чем полон!
Однако же сам хан остановил нукеров, уже готовых атаковать орусутов. Ибо Батый был столь восхищен их отчаянной храбростью и мужеством, столь поражен великой силой богатыря, сразившего его лучшего воина, что решил явить милосердие — возможно в первый и в последний раз за весь поход. Уцелевшим двум сотням счастливчиков разрешили уйти, забрав с собой тело вождя и предать его земле по христианским обычаям…
На свою беду отпустили их монголы — похоронят рязанцы павших, а после вновь будут биться с ними, пока рука еще держит топор иль меч! И каждый из них заберёт по одной, а то и по две, а то и по три жизни ворогов, землю Русскую попирающих… Быль же о подвиге Коловрата переживёт века, навечно отпечатавшись в памяти народной!
Но все же интересно, а как бы поступил Евпатий, узнав, что семья его спаслась в дремучем рязанском лесу? Что верная и разумная супруга отправилась к отцу с детьми сразу после страшной вести о гибели русской рати на льду Вороножа? И что престарелый отец Златы, Любомир, ведомый сильной тревогой, в самую ночь перед нападением татар поднял родных, и увел их на лыжах в свою старую охотничью заимку? Детей погрузили на санки, и с дочкой вытянули их по снегу вдвоем… Заимка хоть уже и обветшалая, но печка в ней уцелела. А еду старый охотник намеревался добыть с помощью силков, да и стрелять из лука он еще не разучился…
Места, правда, в заимке было немного, всего на одну семью. Да и запаса еды нет. Но все же, отдохнув остаток ночи и полдня, Любомир вернулся к селение, желая забрать хоть немного зерна на санях, да поговорить с соседями. Может, кто захочет хоть какой шалаш соорудить рядом с ними в лесу, чтобы переждать в нем, коль степняки нагрянут? Однако же увидел он лишь страшное разорение… И упал на колени, принявшись истово креститься и благодарить Бога за то, что спас его семью, не дал сгинуть, послал томление сердечное, коему старик внемлил, а соседи, видимо, нет… После чего ушел старик в лес — и строго настрого наказал дочери и внучкам не выходить из чащи: незачем им видеть то, что татарва поганая с людьми русскими сотворила! Да и кто знает, вдруг вернутся в разоренную весь степняки?!