Увы, такие мысли могли быть у бодрящегося Егора, у его дяди, старшего дружинника Кречета — да даже у князя рязанского Юрия Ингваревича, готовящегося дать битву на границе своих владений и не осознающего, что его войско едва ли не в семь раз меньше вражьей рати! Но не у меня, неплохо знающего историю Батыева нашествия… Впрочем, что у Батыя сил больше, Юрий как раз догадывается — потому-то князь и отправил гонцов с просьбой о помощи тезке, великому князю Владимирскому, Юрию Всеволодовичу, да Михаилу Всеволодовичу, князю Черниговскому.

Причем гонец, отправившийся с малой свитой в Чернигов, боярин рязанский Евпатий Коловрат, как раз на днях в Елец прибыл и дожидается ныне возвращения нашей сторожи. Перед выходом ее в степь он лично попросил Кречета доставить ему языка вражеского! То есть пленного — хочет для убедительности Михаилу Всеволодовичу показать. Чтобы со слов живого ворога узнал князь о могучей силе прибывшего к рубежам Руси Батыя…

К Ельцу мы подобрались к вечеру второго дня после боя. Как оказалось, чтобы встретить один из кишащих в округе половецких разъездов, окруживших могучую орду Батыя, словно москитный рой, достаточно было углубиться в степь совсем недалеко… Всю дорогу я старался отмалчиваться, редко реагируя кривой усмешкой на легкие подколки Лада или виноватой улыбкой на добродушное ворчание Микулы. И то, и другое было связано с моим очевидным косяком во время стычки, за который я кстати, уже получил нагоняй от Кречета! Последний же про меня будто и вовсе забыл — он зорко следил за пленным степняком и по всему видать, очень надеялся доставить того живым в крепость, на глаза боярину Евпатию Коловрату.

Рана половца, хоть и не представляла опасность жизни последнему сама по себе, однако могла его погубить. Ведь вполне достаточно заражения от волокон грязной одежды, попавших в довольно-таки глубокий порез! По хорошему эти волокна нужно было достать чем-то вроде пинцета (на самом деле я не знаю, чем в таком случае работают врачи, просто предположил), перебинтовать ее обрезами чистой ткани, кои по уму еще стоило и прокипятить… Ну, а пока импровизированные бинты проходят термическую обработку, довольно обильное кровотечение можно было бы остановить импровизированным жгутом из относительно тонкого кожаного пояса любого из дружинников. В общем, именно это я и предполагал сделать (за исключением чистки раны), но «дядя» мое предложение просто проигнорировал. Правда, при этом красноречиво посмотрев на меня так, будто увидел совершенно безнадежного дурака… Нет, братья-славяне поступили гораздо проще и в духе времени: разведя небольшой костерок, они быстро прокалили трофейный же нож, а после затворили порез прижиганием… Ничего не скажешь, способ эффективный! Но дальнейшую кровопотерю действительно удалось избежать, что было несомненным плюсом. Да и потом, возможен ведь и эффект обеззараживания прижиганием? Впрочем, я также слышал, что ожоги подвержены инфицированию даже сильнее, чем открытые раны. Но вот правда ли это? Так или иначе, степняк дорогу пережил нормально и резких скачков температуры (горячки по местному), потерь сознания и прочих прелестей воспаления раны нам удалось избежать.

Однако же ценность «языка» была несколько… Сомнительна, это если смягчить. Как оказалось, наш половец является представителем одной из восточных орд, что самыми первыми попали под власть монголов. И его племя приняло власть Чингисхана более «безболезненно» в силу давнего соседства — в отличие от западных куманов, живших у границ Руси, а теперь спешно покидающих степь, уходя в Венгрию… Так вот, наш пленник шел воевать на Русь вполне осознанно, с желанием, и наоборот, был совершенно не расположен с нами «сотрудничать»! Впрочем, строить из себя «стойкого партизана» он также собирался, соловьем залившись еще во время «медицинских процедур» — дурачок подумал, что его начали пытать! Но дурачком он был в прямом смысле — и, проклиная русичей на все лады, половец кричал о «великой тьме», что скоро заполонит нашу землю, сожжет все города, перебьет всех мужчин и… совершит всякие непотребства с нашими женщинами. А детей раздавит копытами неисчислимых табунов! За последнее Микула, худо-бедно разумеющий язык степняка (как оказалось, даже я понимал отдельные слова, но в качестве переводчиков неизменно выступали Завид и Мал), едва голову ему не оторвал — а дурачок все кричал, кричал, кричал… И только когда понял, что убивать его сразу не будут, ровно, как и пытать, он заткнулся, прожигая нас тяжелым взглядом исподлобья.

Впрочем, дураком я пленника назвал даже не за вызывающее поведение в тот момент, когда его жизнь вообще ничего не стоила. А потому, что он не умел считать. Тупо не умел считать. Вследствие чего «великая тьма» в его устах могла бы означать и десять тысяч, и двадцать, и тридцать, и пятьдесят — и сто, по моим прикидкам, наиболее близким к реальности. Ну ладно орда, ее можно «посчитать» по чингизидам. Но ведь он даже число вождей похода назвать не смог! Не разбирался половец и в структуре десяток-сотня-тысяча-тумена, а почему в разъезде было именно одиннадцать всадников, объяснил просто: «сородичи».

Н-да, по всей видимости, такой уж четкой структуризации в войсках покоренных у Батыя на деле не наблюдается…

Ладно, это все дело дня вчерашнего. А сейчас… Сейчас я с замиранием сердца смотрю на родные места, подсвеченные закатным солнцем — и едва могу их узнать! Река Быстрая Сосна, в водах которой я научился в детстве плавать, здесь оказалась заметно уже, чем в моих воспоминаниях. И только спустя пару минут я вспомнил, что ниже по ее течению в двадцатом веке была построена плотина, благодаря которой река и разлилась… Впадающий же в нее Ельчик (впрочем, ныне он именуется одноименно с городом, «Елец»), что я запомнил узким ручейком, в настоящем наоборот, значительно шире и полноводнее! И именно он регулярно смывает в Сосну почву и песок, что в будущем послужат основой для городских пляжей… А вот в настоящем этот самый песок создал безопасный и вполне удобный для прохода всадников наносной брод! Который, по сути и прикрывает Елецкая крепость…

Негромко заржал подо мной гнедой жеребец-Буян, приближаясь к броду. А я уже в который раз обрадовался тому, что мне передалась вся мышечная память и все умения Егора, позволив уверенно сидеть в седле и не стереть задницы в первом же конном переходе! Вот и сейчас мы впервые подобрались к водной преграде, а никакого волнения нет — наоборот, ощущение чего-то абсолютно знакомого и привычного… А вообще, удивительное дело — это попадание. Мне ведь передались не только способности «носителя», но и его воспоминания, и даже чувства! Но при всем при этом никакого чужого «присутствия» в своей голове (точнее говоря, в сознании), я не ощущаю. Будто бы нас просто поменяли местами… Точнее сказать, что Егор покинул свое тело, а я в него вошел — переселение душ или что-то наподобие того…

Собственно говоря, в дороге было время обо всем подумать, все обмозговать, поразмыслить — монотонная тряска в седле по единообразным степным просторам этому сопутствует… В общем-то, от первого осознания «переселения» и первой своей схватки я испытал невероятный восторг. Серьезно, то, что я пережил бой, да еще и справился с довольно опасными врагами из прошлого моей страны — это ведь воплощение самой сокровенной мечты реконструктора! Однако ближе к вечеру, к ночевке, после скромного ужина тушкой удачно подстреленной Захаром дрофы, я вдруг понял, что я действительно «попал». В том смысле, что попал именно в прошлое, попал в него по серьезке! И что если это действительно переселение душ, то, скорее всего, там я умер. А значит, я больше никогда не увижу ни отца, ни маму, ни младшую сестренку, никогда более не усну в постели в своем доме! Что мама больше не испечет мне торт на мой день рождения, и с отцом мы уже не постоим над готовящимся на мангале шашлыком, разговаривая обо всем и ни о чем одновременно, не вырвемся в майские на рыбалку… На самом деле воспоминаний было куда больше — целая куча воспоминаний. Сладких, добрых, счастливых — просто названные пришли на ум быстрее всех. Так вот, от одной мысли о том, что всего ЭТОГО больше никогда не будет, стало так горько и обидно, что на глазах аж навернулись слезы…