Зато наёмники теперь больше не требовались в таком количестве, и нас распускали по домам. Мне командование предложило поступить на постоянную службу в качестве лейтенанта регулярной армии, но я пока думал. В прошлой жизни я только и мечтал, что о военной карьере, а теперь даже не знал, нужно ли мне это, или всё же стоит заняться чем-то другим. А потому решил съездить домой, отдохнуть месяц и там уже пораскинуть мозгами по поводу того, каким путём двигаться дальше.

Путь мой лежал в Саус-Энфилд – крупный (по местным меркам) город в горных районах Александрии, центр одного из южных департаментов. Но жил я не там, а в Спрингтоне – небольшом городке, расположенном в двухстах с небольшим вёрстах южнее, на берегу водохранилища.

Кузьма, Макис и Ахмет отправились со мной на одном поезде. Три месяца назад мы, едва познакомившись друг с другом в призывном пункте Саус-Энфилда, ехали воевать на север, а теперь возвращались обратно. Вот только туда отправлялись почти тридцать человека, а возвращались лишь мы вчетвером. Кого-то убили, кто-то выбыл из-за ранения или по болезни, кто-то понял, что война – работа не для него, и вернулся домой через неделю или месяц после того, как попал на фронт. Были и те, кто остались.

Мы вчетвером заняли целое купе. Всю дорогу играли в карты, пили и болтали о том, о сём. Кузьма и Максим вспоминали свои боевые подвиги, о которых я слышал уже раз сто за время нашей совместной службы, но деваться было некуда: на трое суток я оказался заперт с парнями в одном вагоне, так что приходилось слушать в сто первый раз.

Пейзаж за окном постепенно менялся: равнины уступали место гористой местности. Дожди прекратились, и теперь солнце нещадно пекло землю своими лучами. Все окна в вагоне были открыты, но это почти не спасало от духоты. Мои сюртук и жилетка висели на крючке. На такой жаре хотелось надеть шорты и футболку, но подобная одежда тут ещё не вошла в моду, и джентльмену в общественных местах полагалось вариться в костюме тройке. Мои сослуживцы поступили умнее: они ехали в военной форме, которая была легче «гражданки» и лучше подходила для жаркого климата.

На том же крючке вместе с одеждой висела кобура, в которой лежал мой трофейный револьвер. У каждого из нас при себе имелось по револьверу. Ношение огнестрела в Александрии было свободным, и довольно много мужчин, и даже некоторые женщины предпочитали иметь при себе средство самообороны.

Отнятый у графа карабин лежал в разобранном состоянии в бауле на багажной полке. Карабин этот я вёз в качестве подарка. Мне показалось, что им должен владеть более умелый стрелок, чем я.

За ужином мы немного выпили, и Максим начал вдруг интересоваться моей жизнью. За три месяца службы нечасто выдавалось время поболтать по душам, а когда выдавалось, я предпочитал либо молчать, либо обходить стороной вопросы, касающиеся моего прошлого.

– Послушай, лейтенант, – сказал Максим. – А чего это ты никогда не рассказываешь о себе? Всё молчишь, да молчишь. Может, поведаешь что-нибудь сослуживцам, а?

– Ну как же, – возразил я, – я много рассказывал.

– Ну да, ну да. Якобы, тебя полиция преследовала за твои способности.

– И что тебя смущает? – спросил я. – Ты не веришь, что меня полиция пыталась поймать?

– Отчего же? Очень даже верю. Вот только скрываешь ты что-то. По глазам вижу, скрываешь. Чем прежде занимался? И что-то мне подсказывает, что человека с такой силой, как у тебя, царь-батюшка с распростёртыми объятиями принял бы, да на службу пристроил. Разве нет?

– Сложнее всё, – ответил я. – Власти, кроме стихийников, никого не признают. Да и потом: думаешь, мне охота на этих царей ишачить? Нет, мне тут, например, куда больше нравится. Хоть вы и воюете постоянно, но зато – никаких бояр.

– Эт точно, – согласился Кузьма. – В жопу бояр. Житухи от них нет.

– А тебя кто-нибудь дома ждёт? – спросил Ахмед. – Семья есть?

– Семьи пока нет. Девушка ждёт, – ответил я.

– Ого! А он ещё молчит! – воскликнул Кузьма. – Фото есть? А ну показывай.

– Нету, – развёл я руками. – Не было возможности сфоткать.

– Ну что ж ты так? – укоризненно покачал головой Максим.

Про то, что меня ждёт не одна, а две девушки, я сообщать не стал – обзавидуются. Впрочем, наши отношения с Катрин до сих пор оставались неопределёнными. По приезде в Александрию нам даже ни разу поговорить не удалось наедине. Таня меня к ней ужасно ревновала, и я не знал, что делать.

А спустя неделю после того, как мы обосновались на новом месте, я уехал на фронт, и проблема на некоторое время утратила свою актуальность. Таня всячески отговаривала меня, но я был непреклонен: требовались деньги, и я решил заработать тем, что умею. К тому же солдатам, владеющим чарами, полагалась существенная надбавка, так что я даже раздумывать не стал, когда узнал о такой возможности.

Поняв, что переубедить меня не получится, Таня стала напрашиваться со мной на фронт, да и Катрин тоже выразила решимость ехать воевать. Но на это я не согласился. Убедил Таню устроиться на работу в местную больницу: в провинции как раз не хватало врачей. А Катрин должна была охранять дом и Таню.

С Лизой мы разминулись ещё в первый день, как прилетели в Александрию. Наш дирижабль приземлился в Саус-Энфилде. Там боярская дочь и осталась, решив попытать счастье в городе и построить карьеру в какой-нибудь крупной фирме. Переводчики тут были востребованы, и Лиза со своим знанием иностранных языков считала, что имеет все шансы на успех.