Многие в классе думают, что Светка глуповата, мол, палец покажи, а ей уже смешно. Этакая смазливая безмозглая кукла. Во всяком случае, Алька именно так и говорила про неё. Но я точно знаю, что Светка не так проста, как кажется. Она по-своему очень мудра. Например, однажды мы ходили с ней в кино, и к нам привязались пацаны из второй школы. Личности совершенно неинтересные ни внешне, ни уж тем более по разговорам. А они жаждали пообщаться — пока провожали нас до дома, сыпали как из рога изобилия шутками уровня второго класса. Меня едва не передёргивало от каждой их фразы, а Светка заливалась смехом. В конце концов от тех пацанов мы отвязались, и я, глядя на неё косо, спросила:

— Тебе что, правда было так смешно?

В ответ она закатила глаза и протянула:

— Эм, я тебя умоляю! Ты вся такая умная, а простых вещей не понимаешь. Мужики любят весёлых, любят тех, с кем легко…

— Мужики? — усмехнулась я, повернувшись в ту сторону, куда ушли наши провожатые, тощие нескладные парни.

— Ну, пацаны, мужики, какая разница? Все они одинаковы. Все они любят, чтобы их слушали, глядя в рот, и смеялись над их шутками. И наоборот, не любят, когда женщина их умнее.

— А не плевать ли, что они там любят или не любят?

— Плевать, — согласилась Светка. — Только показывать это необязательно, если хочешь им понравиться. А у меня к тому же смех красивый.

— А зачем тебе этим-то нравится? — не понимала я.

— Потому что это приятно, — Светка в свою очередь тоже меня не понимала.

Тогда мы с ней так и остались каждый при своём и в полном недоумении друг от друга. Но этим летом я тоже нравилась мальчику, и теперь понимаю — это действительно приятно. Только вот смеяться по заказу над глупостями я всё равно не смогу. А то, что Светка может — говорит вовсе не о том, что она глупа, а о том, что она та ещё актриса. И ведь она права! Когда она смеялась — вокруг неё так и вились пацаны, в том числе и наши одноклассники, веселили её наперегонки. А теперь на неё, на такую кислую, никто даже и не смотрит.

— Что, не в настроении? — поинтересовалась я, плюхаясь на стул рядом с ней. Но Светка лишь поморщила нос, мол, да, всё так паршиво, что и говорить об этом не хочется. Допытываться я не стала, захочет — сама расскажет. Да к тому же на всякие такие откровения принято отвечать словами поддержки и утешения, а в этом я — полный ноль. Не потому что я такая чёрствая и не умею сочувствовать — не чёрствая и сочувствую, но выражать это естественно и находить нужные слова — не умею.

Миша Шулейко, проходя мимо нашей парты, скинул Светкин учебник на пол, за что незамедлительно схлопотал сумкой по затылку.

— У-у, — простонал он, потирая голову, — ты что, Японка, взбесилась?

Светка, не церемонясь, обложила Мишу трёхэтажными.

— У тебя что, ПМС?

— Ой, глядите-ка, тупой малолетка выучил новое слово и теперь вставляет его куда надо и не надо! — огрызнулась Светка. Шулейко, конечно же, прицепился к слову «вставить» и отпустил откровенную пошлость — в его духе. Кто-то из пацанов хохотнул. Я брезгливо сморщилась, невольно подметив, как злорадно усмехнулась Алька, оторвавшись от учебника. Мне стало не по себе, как-то стыдно и противно. Вот зачем она так? Ведь сама от Шулейко сколько раз выслушивала гадости и сколько раз рыдала. Впрочем, не одна она такая. Вика Вилкова и другие тоже наблюдали за перепалкой с любопытством.

— Ты, Шулейко, слова-то выбирай, — попыталась я его хоть как-то осадить.

Шулейко кинул на меня короткий взгляд и, дёрнув плечом, поплёлся на своё место. Только вот Светке как вожжа под хвост попала.

— Мечтай дальше, тупой озабоченный малолетка…

В итоге хлынул взаимный поток отборных матов. От Шулейко ничего хорошего я и не ждала — он хоть и отличник, но хлебом не корми — дай гадость кому-нибудь сказать, — но Светка меня поразила — она как будто накануне начиталась тезаурус ненормативной лексики. Такие обороты выдавала, что я, да и все, примолкли от изумления. Казалось, что они соревновались, кто кого перематерит, и угомонились только тогда, когда в класс со звонком вошла биологичка Елена Ивановна.

Последние фразы она, конечно же, услышала, но предпочла сделать вид, что нет, потому что тогда пришлось бы ругаться. Ей бы огрызались, она бы повышала голос, в конце концов сорвалась бы на крик, понервничала, и урок — коту под хвост. И главное, ничего никому не доказала бы. Так что я её понимаю, хотя почему-то больше уважаю людей прямолинейных. Но уважаю издали, к таким не тянусь. Наверное, потому что сама не умею говорить в лоб всё, что думаю.

Елена Ивановна у доски вещала об этапах развития органического мира, а Светка Черникова под боком продолжала бурчать под нос, какая Шулейко скотина.

— Да наплюй, он всегда такой, — прошептала я. — Вообще, не понимаю, с чего ты в такой раж вошла.

Светка замолчала, а потом вдруг выдала:

— Ненавижу Вилкову.

— За что?!

Светка снова выдержала паузу, а потом продолжила, видимо, дозрев до откровений:

— Он со мной не здоровается.

— Кто?

— Эш.

— Кто-кто?

— Эш. Эдик Шаламов. Его все так зовут. Не слышала, что ли? Сегодня утром встретила его во дворе. Передо мной шла Вилкова, и он сам с ней поздоровался, первый. А я ему сказала «Привет», он даже не ответил. Причём посмотрел и молча отвернулся. Это как? Нормально? С Вилковой, с уродиной этой кривоногой, главное, поздоровался, а мне типа пошла нафиг. Я что ему плохого сделала, чтобы так унижать? Да ещё прилюдно!