Сплетая свою паутину…

Так глупо, так глупо опростоволоситься… И теперь все начинать почти заново. Саша свободен и его бизнес остался при нем. А должен был уже быть пациентом психушки. Вот бы его в смирительную рубашку… И чтобы ответил за все… А она бы смотрела, как его жучат в задницу волосаторукие санитары.

И наслаждалась бы… Каждым стоном боли, каждым ругательством сквозь пену изо рта, каждой каплей крови.

Это был второй раз, второй раз, когда она позволила эмоциям взять вверх и поплатиться за это.

Больше никаких срывов. Никаких нервов. Дурочку эту надо бы довести… Хотя ее и так подгружает. еще немного надавить…

А с Леной… Эту суку надо убирать и чем жестче, тем лучше. Больше никаких игр с работой и с наркотой. Не прокатило.

Если сейчас убрать Лену, Сашу перемкнет. Это точно.

И братца… Братца бы надо за яйца взять… Как?

Какие у него есть слабости?

А есть ли у него вообще слабости, кроме сестры?

Бизнес? Нет… Их с Красовским наполовину нелегальное детище им дорого, но настолько, чтобы руки на себя наложить. Может засадить? Как? Спровоцировать? Как? Блондинка сжала холодными пальцами виски, которые начало ломить от возбуждения. Вопросы… Вопросы…

Красовский — еще тот сучоныш, он единственный, кто видит ее, кажется, насквозь, своими уродскими глазами. Смотрит и в душу заглядывает. И такое омерзение в гнусных белесых глазах.

Ненавижу, всех ненавижу…

Ей никто не нужен был, удовольствие приносили только деньги и власть. Но сейчас все ее благосостояние зависит от брата, если сможет подкопать, хоть что-то — засадит за решетку. Нет. Ей не нужен брат. И если с компанией долбанного Красавчика не вышло, то может получится прибрать к рукам клуб брата. Кровавый клуб брата…

Блондинка судорожно вздохнула.

Красавчик, братец или стекляноглазый — не важно. В ее системе ценностей они уже давно слиты.

Два дня спустя

— Белый, ты когда в клубе будешь? Нет, новенькие меня не интересуют. Сам разберешься. Да. Есть новости. Только по телефону. Жду.

Тимофей Крассовский — по официальным документам и для сотрудников его охранного агентства. Тим — для близких. Змей — для бойцов полу легального клуба.

Военный, служивший в горячих точках, чудом оставшийся в живых. Но бывших военных не бывает, тем более с таким послужным списком.

Вот и Тимофей, уволившись в запас, всю свою дальнейшую деятельность сопрядил с риском, охраной, оружием, жестокостью, насилием. Никогда ни в чем не сомневающийся, идущий к своей цели, изворотливый, хитрый, умный, непредсказуемый. Одним словом — Змей.

Единственное в чем не складывалось — женщины. Они его не любили. Его не любила мать, бросившая на воспитание отцу. Впрочем, она и отца не сильно жаловала.

Первая горькая любовь, оставившая шрамы не только на лице и руках, но и глубокие борозды на тогда еще горячем сердце будущего Змея.

Более зрелые отношения… Могли бы и сложиться, если не служба и полугодовые командировки. Он пытался понять, но простить измену не смог.

С тех пор в его жизни существовали только случайные связи и, в основном, оплаченные. Его внешность отталкивала. Он к этому привык и уже не обращал внимание.

До событий двухмесячной давности.

Впервые женщина смотрела в его лицо и не излучала в ответ брезгливости. Это оказалось непривычным, странным, завораживающим.

Тогда он впервые серьезно поругался с Глебом и даже задвинул ему пару раз под дых.

Глеб, конечно, и сам понял, что перегнул… Но было поздно. Тим боялся, что они сломали девочку. Девочка оказалась сильнее их всех вместе взятых.

Удивительно.

Она простила даже Красавчика, втянувшего ее во все это дерьмо. И не отвернулась, когда ему понадобилась помощь.

Первое время он приглядывал за девочкой, он или его бойцы. Поняв, что она вернулась к прежней жизни, отозвал наблюдение. Зря. Впервые интуиция его так паскудно подвела.

Ниркота с сюрпризом…

Тимофей сжал кулаки. Когда он понял, что девочка собиралась на вечеринку, чуть не покалечил сослуживца на спарринге, выплескивая злость.

Подруга. кто-то умело ею манипулировал. И у Тима было подозрение, кто бы это мог быть. Он уже наблюдал этот почерк не один раз.

Но вот поверит ли ему Белый? Рано лишившийся родителей, он тащил из детдомовской и уличной грязи и себя, и сестренку. Настолько ослепленный любовью к единственному живому родственнику, даже не замечал какой дрянью она росла.