За последнее время, как Болотаева задержали, это был действительно праздник и пир. И дело не столько в еде, хотя он за это время очень исхудал и постоянно испытывал голод, а более в том, что кто-то и так неожиданно проявил о нём заботу, которая на этом не закончилась. На ночь, через то же окошко, ему просунули какое-то колючее и вонючее одеяло, которое могло просто сохранять жалкое тепло от его тощего тела, но ему казалось, что это одеяло его согревает.

С первого дня ареста он постоянно удивлялся: почему его родственники, друзья, коллеги, а впрочем, и все человечество не встает на его защиту, на борьбу с этим беззаконием и подлогом, ведь он не виноват? Однако никто о нём не заботился – по крайней мере он так думал, и так оно и было… И вот, когда казалось, он на самое дно изощренной российской тюремной системы упал, ему какой-то «земляк» подал руку помощи в этой глуши; накормил, отогрел, взбодрил.

В этом царстве холода и тьмы появился человек, появилась душа, появилось добро. Не просто спасителем, а чуть ли не Богом представлялся этот «земляк» в воображении Болотаева, и, когда его в первый раз вывели на воздух, в небольшой обрешеченный вольер, он сразу же определил, кто здесь хозяин, то есть его земляк.

Вопреки ожиданиям Болотаева, «земляком» оказался не чеченец, а грузин, и не какой-то там молодец-богатырь, а очень худой, сгорбленный зэк.

Двое из блатных подвели Болотаева к «земляку».

– Здорово, батоно, – приглушенно-прокуренный бас. – Георгий. Не святой, но Георгий. А тебя как? – Он протянул руку.

– Тота. Болотаев Тота.

– Странное имя. – Зэк очень внимательно осмотрел новичка. – И дело твое странное. С такой историей так далеко не завозят. Либо ты так много спёр, либо… – Он сплюнул. – Даже не знаю. Сюда фраеров не доставляют.

– Может, он за террор? – подсказал рядом стоящий блатной.

– Бабки, бабки, – другой зэк.

– Какой террор? В бабках дело.

– А ну пошли отсюда, – тихо процедил Георгий.

– А может, как чечена? Всё-таки война. – И чуть погодя: – А капиталец должен у тебя быть, должен. Колись, земляк. А то я вот-вот откидываюсь, а бабки там нужны. И тебе, Тота, помогу.

– Клянусь, это не так, – почти дрожит голос Тоты.

– Да, – после некоторой паузы постановил старый зэк, – либо ты прирожденный артист, либо это правда. Если второе, то очень печально. Для тебя печально… Ну и для меня тоже. Думал, что хоть под конец одного «пузатого» прислали. Судьба сжалилась… Нет, и тут не везет. – Он смачно сплюнул.

– А я по первому образованию артист, – вдруг выдал Тота. – Я окончил Тбилисский институт культуры, батоно Георгий. – Тут Тота поздоровался по-грузински и ещё сказал несколько слов.

– Вот это да! – удивился зэк. – Так ты знаешь грузинский?

– Немного знал, многое позабыл. Столько лет прошло.

– Так ты артистом не стал?

– Нет. – Голос Тоты оживился.

– Почему?

– Понял, что никогда не стану, как Махмуд Эсамбаев и тем более как Муслим Магомаев.

– Твои кумиры? – ухмылка в тоне Георгия.

– А разве есть такие, кто их не любит, не ценит? – возмутился Тота.

– Здесь есть. Почти все… Хе-хе, так что и ты не болтай, что артист.

Болотаев ничего не сказал, но по гримасе видно, как он недоволен. А Георгий в том же небрежно-надменном тоне продолжает расспрос:

– А какое у тебя второе образование?

– Финансовая академия.

– Вот это да! – удивился Георгий. – Артист-финансист – какая адская смесь. – Он вновь стал оценивающе рассматривать Болотаева, а последний вдруг взмолился:

– Можно письмо на волю?

– Помогут? – искоса глянул Георгий, ухмыльнулся.

– Помогут, – прошептал неуверенно Болотаев.

– А что до самого Севера и Сибири не помогали? Хе-хе, отсюда просто так никто не выбирался, даже декабристы после смерти Николая I, будучи графами и князьями, не смогли.

– Я не декабрист; не бунтарь, не вор и не мошенник.

– Это очень плохо. Для того, кто сюда попал, плохо.

– Я не виноват!

– Все мы так говорим, попав сюда. – Георгий вновь смачно сплюнул. – Отчасти правда в этом есть. Потому что на воле гуляют гораздо худшие представители хомо сапиенса. Однако жребий пал на нас. Не повезло… А впрочем, что бы мы ни болтали, древняя поговорка верна – человек там, куда сам себя поставил… Понял, земляк?

– Ага, – кивнул Тота, – но я ничего не своровал.

– Ничего ты не понял, – стал очень сух голос зэка. – Ты сидишь за крупное мошенничество. Огромные деньги у государства исчезли.

– Не я… – тих голос Тоты.

– Если не ты, то кто-то ведь присвоил, а на тебя повесили… Вроде так получается?

– Конечно, так. Это несправедливо! Я буду писать…

– Ха-ха! – усмехнулся Георгий. – Вот эти кляузы, тем более от чеченца, а идет с вами война… Вот они и загнали тебя сюда, в самое страшное болото.