Когда только начался бой, и могучая рать Пронска атаковала мокшу, сметя ее буквально на ходу, даже не задержавшись, когда запылали пороки, а русичи устремились к ставке темника — неотрывно следящей за ходом битвы Ростиславе казалось, что победа уже близка! Но в постепенно рассеивающихся сумерках перед ее глазами предстала картина ожесточенной, упорной схватки у шатра темника. А после она ясно разглядела и тысячи кипчаков, угрожающих отцовской дружине ударом с тыла…

Тревожно забилось сердце любящей дочери, сестры и… Еще не жены — но уже и не девы, из случайно подслушанного разговора отца и воеводы Мирослава узнавшей, что ее возлюбленный жив, что сумел он задержать ворога на льду реки, а теперь пришел на выручку осажденному Пронску! И ей самой… И вот, над всеми ее любимыми мужчинами нависла смертельная опасность!

Поспешила тогда княжна вниз из крохотной «сторожи», венчающей «шатер» башни — самой высокой ее точки, откуда открывается завораживающий вид на всю округу. Поспешила к воеводе, стоящему у бойниц боевой площадки-«облама», укрытой шатром. А увидев его, тут же горячо воскликнула:

— Дядька Мирослав, веди скорее ратников на помощь отцу, сгинут ведь!

Немолодой уже воевода сам подумывал о вылазке, несмотря на княжеский запрет. Но так и не решился на самоубийственный риск… А сейчас лишь едко усмехнулся да чуть прикрикнул:

— Окстись, Славка, да в дела мужские не лезь! Скажи спасибо, что в сторожу подняться разрешил — да теперь думаю, что зря! Еруслан, ну-ка проводи княжну в терем, ей отдохнуть требуется от переживаний нестерпимых…

Однако как только вездесущий старший дружинник (сумевший остаться в граде!) двинулся к Ростиславе, последняя буквально зашипела и обожгла его таким яростным взглядом, что гридень замер на месте. А дочь Всеволода Пронского резко, отрывисто заговорила — и в голосе ее прорезался ранее не слышимый окружающими металл:

— Коли отец мой падет в сече, как и брат — то я старшая в роду княжеском! И тогда ты, воевода, горько поплатишься и за указ свой последний — и за проявленную трусость! Или думаешь, коли дружина сгинет в поле, то вы град удержите сотней воев, да ополченцами — стариками и молодняком?!

Смутился Мирослав, отвел взгляд от пылающих живым огнем глаз княжны. А та продолжила отрывисто, горячо говорить:

— Сейчас ведь каждый ратник на счету! И коли получится нам победить, да выстоять перед ворогом — так только в поле, пока жива дружина! Ежели нет — всех нас ждет смерть! Но кого-то более скорая… Так что выбираешь, воевода?!

В последних словах княжны, произнесенных особенно ядовито, прозвучала также и неприкрытая угроза. Но Мирослав молчал, обернувшись к бойнице и напряженно, зло наблюдая за движением половцев. Эта пигалица смеет ему угрожать и указывать! Ему — справедливо заслужившему свое положение храбростью и ратной выучкой, смекалкой да знаниями!

Но безудержная смелость — это удел молодых да ранних, еще не научившихся верить в собственную смерть. А умение видеть и правильно оценить ход битвы в голове воеводы заслоняла сегодня простая, очевидная истина — все, кто выйдут в поле из детинца, попытавшись остановить кипчаков, обретут свой конец…

Впрочем, обидные слова Ростиславы все же взбодрили немолодого мужа, заставили его злиться, разогнали по жилам кровь — и позволили посмотреть на происходящее свежим, незатуманенным страхом взглядом! Княжеские гриди живы и сражаются, бьются также и вои, пришедшие на помощь граду и первыми атаковавшие поганых. Бьются — а то глядишь, и сдюжат! Ведь опытные дружинники воюют в обеих ратях… Но если половцы сейчас ударят, то исход сечи предопределен — а уж там и град не удержится, права княжна. Не остановят самые неподготовленные из ополченцев княжества ворога на стенах да у врат, коли татары сломают их… А опытных ратников у него всего горстка против тумены поганых.

И ясно осознав это, воевода уже совсем другим, едва ли не молодым голосом, да с небывалой силой вдруг воскликнул:

— Седлайте скакунов гриди — и собирайтесь у врат! Всем лучникам ополченцев — встать у бойниц, приготовиться к стрельбе! Остальные же пусть берут копья и колья, да все щиты!

После короткой паузы он обратился уже к Ростиславе:

— А ты княжна, отправляйся в терем. Нечего тебе видеть сечу вблизи.

Только что кипящая девушка хотела было возразить — но непоколебимая твердость в голосе Мирослава заставила ее осечься. Поняв, что все от нее зависящее уже притворено в жизнь, княжна подчинилась холодному приказу, словно бы только что и не грозилась расправой…

А голова воеводы между тем прояснилась, и мысли его стали четкими и разумными. Открыть ворота, завязать бой конными стрелками — а после спешно отвести их в крепость! Но оставить у рва ополченцев, что воткнут в землю копья и колья, сомкнут щиты; оставить открытыми ворота за их спиной! Чем не приманка для кипчаков — сбей в ров, опрокинь плохо вооруженное и необученное мужичье, ворвись на плечах их в раскрытые ворота!

Да только сбивать ополчение придется под плотным огнем лучников со стен — а ворота воевода закроет, даже если последние вои уже не смогут отступить. Мужества достойно принять смерть должно хватить мужам, осознающим, что ворог может ворваться в град вслед за ними! А воевода к этому моменту — если он настанет! — вновь соберет гридей у башни. Да и внутренний частокол, перекрывающий все пространство за внешней стеной и построенный по совету порубежника Егора, татар при случае задержит…