С территорий, на которые надвигался противник, советское правительство эвакуировало (вывозило) людей, станки, технику. Ничего не должно было достаться врагу. Десять миллионов человек были эвакуированы из западных районов.

На восток было вывезено больше полутора тысяч промышленных предприятий. Станки привозили на Урал и в Сибирь, часто ставили под открытым небом, и люди тут же начинали на них работать.

В Алтайский край было переведено около 100 заводов. Сюда эвакуировали детей из детских домов и детских садиков.

Советских немцев не эвакуировали, а депортировали (выселяли насильно, под охраной, и только в определенные места, без права выбора, где жить). Указ о депортации был подписан 28 августа 1941 года. Теперь этот день в России считается Днем памяти и скорби российских немцев.

На Алтай переселили около 95 тысяч немцев. Хотя в приказе правительства было сказано, что им должны на новом месте дать землю, жилище и таких же животных, которых они оставили на своей родине, делалось это очень редко. Депортированных селили к местным жителям, в сараи и землянки, а то и просто в голое поле.

В начале XX века электричество в домах на Алтае было только у самых состоятельных купцов. Мощность у их личных электростанций была маленькой: одна такая станция могла осветить дом, магазин, мельницу и несколько фонарей на улице.

В 1930-е годы в Алтайском крае построили первую теплоэлектростанцию. Ее энергия была направлена на заводы.

Вторую электростанцию построили через 5 лет после окончания войны.

Во время войны в сёлах электричества не было. В конце 1950-х годов оно появлялось всего на несколько часов в день. А линии электропередач протянули в 1960-х годах.

Дорогие читатели!

Нам сейчас очень трудно представить, каково это было – жить в войну. Ничего удивительного: те, кто были детьми в 1940-е, и вообразить не могли жизнь при Александре II; те, кто будет ребенком через 70 лет, с трудом поймут наше время.

Я тоже не смогла бы даже отдаленно представить, какой была жизнь маленького оккупированного города в Великую Отечественную, если бы не моя бабушка. Все детство я слушала ее поразительные рассказы о городке Острогожске, рисуя в воображении его улочки, площади, палисадники и церкви. Я все расспрашивала и расспрашивала ее, пытаясь осознать, что это значит – видеть, как к тебе врываются незваные гости, принимаются тобой командовать, угрожать, требовать чего-то. Зоя Николаевна Кудинова – так зовут бабушку – вспоминать об этом не любит.

Бабушка родилась через 8 лет после революции и за 16 лет до войны. Детство было счастливым и безмятежным: большой дом, любящие родители, двое братьев. Но война и оккупация все разрушили: мальчишки-одноклассники погибли, папа подорвался на мине в собственном саду, мама умерла от тифа, старший брат ушел на фронт. Дом опустел, и бабушка осталась одна с младшим братом; тогда-то в город и пришли фашисты.

Из документов, которые доступны сегодня, ясно: оккупированные территории призваны были служить гитлеровской Германии источником продовольствия и сырья. А люди – дешевой рабочей силой. Согласно преступному приказу Вильгельма Кейтеля от июня 1941 года, жители оккупированных поселений не имели права самовольно уезжать, опаздывать на работу, непочтительно относиться к солдатам вермахта и СС, не говоря уже о том, чтобы укрывать евреев. Все это жестоко каралось: тюрьмой, а чаще – смертью.

Нацистское командование боялось восстаний и неповиновения, а потому каждый новый приказ был страшнее предыдущего, оставляя людям все меньше надежды. Малейшее подозрение в шпионаже, ничтожное нарушение правил, одно неверное слово – расстрел. На убийство офицера фашисты отвечали уничтожением целой деревни. Доносы и служба на оккупационную администрацию, напротив, поощрялись.

В основном люди стремились выжить, и более ничего. Они продолжали работать и вели, насколько это возможно, привычный образ жизни, веря в то, что скоро придут «наши» и избавят от несчастий. Для каждого это было испытанием, и всякий справлялся с ним по-разному. Понять, кто твой подлинный друг, а кто может предать, нелегко. Как в критической ситуации поступит знакомый? А как – ты сам? Этими вопросами и задаются герои повести «Разноцветный снег»: быть может, впервые в жизни они попытались в деталях представить, что происходило в их родном городе много лет назад.

Я попыталась представить, каким мог быть Острогожск в Воронежской области, но не уверена, что сделала это правильно, что точно поняла переживания живших здесь в войну. Поэтому в книге город стал просто О-жском – и, утратив сходство с прототипом, превратился в собирательный образ провинциального поселения, пережившего оккупацию. Таких в России пугающе много. Как, наверное, и историй вроде той, что вам предстоит прочитать.