– Ничего… Ничего не нужно, не обижайтесь. Спасибо, что помогли, но больше не приходите… – и добавила чуть слышно: – Пожалуйста.

И опять я ушёл, не оглядываясь, и с твёрдым решением выкинуть её из головы.

А она вернулась в свою квартиру на втором этаже. Возле кухонного окна стояла бабушка.

– Хороший парень, зачем ты так?

– Как “так”?

Бабушка сокрушённо покачала головой.

– Слышу я плохо, а вижу хорошо.

Она со вздохом опустилась на табуретку, уткнулась лбом в руки.

– Потому что хороший, ба. Не хочу никому портить жизнь. – Сказала она устало кухонному линолеуму под ногами.

– А мне?

– Ты привыкла.

Бабушка со вздохом пригладила её короткие волосы и поцеловала в макушку:

– Когда-нибудь я выгоню тебя на улицу и сменю замки, потому что слишком сильно люблю.

Комсомольская красная. Я сидел на скамейке, листая магазины в поисках нужных расходников, и кто-то опустился рядом. У кого-то в прорехах драных джинсов торчали худые коленки и на запястье болтался дурацкий браслетик из красной шерсти. Я поднял глаза, она подняла глаза. Я поздоровался.

– Опять вы? – спросила она.

Я пожал плечами: “скамейка – место общего пользования”

– Мне пересесть?

– Нет, извините.

Я кивнул и уткнулся в экран смартфона. Поезд пришёл, поезд ушёл. Я бросил косой взгляд: коленки на месте. Я вопросительно посмотрел на неё, она отвернулась. Остренький подбородок, остренький носик и острый язычок.

Она притягивала к себе, но это была не тяга любить, а тяга защитить. Как в ней жизнь держалась? Её тонкие мышцы кое-как удерживали хрустальные косточки скелета. Голубые венки опасно пульсировали под кожей толщиной с папиросную бумагу. Её бы в коробку с опилками запаковать, а не выпускать в наш дикий и агрессивный мир. Её бы обнять, но сломается. Я затряс башкой, вытряхивая дурное и вернулся к поискам.

– Мне неудобно за то, что я вам сказала там, под подъездом.

– Зря, я на самом деле не должен был приезжать. – ответил я, не отрываясь от экрана. От меня ждали ответ, и я спешил найти эти чёртовы расходники. Через минуту я нашёл, что искал и отправил в корзину. Я поднял на неё глаза и вложил в улыбку максимум добродушия. – Наверное, это было похоже на преследование.

Она поймала мой взгляд и снова отвернулась. Да что ж такое? Я хлопнул по коленям и сказал:

– Слушайте, я не знаю, как вас зовут, но вижу, что разговор не окончен. Мы можем ещё долго сидеть здесь, отворачиваясь друг от друга, а можем выпить кофе наверху и поговорить. Вы как?

Она молча встала и направилась к лестнице, а я удивлённо проводил её взглядом. У первой ступеньки она обернулась и с деланым недоумением развела в стороны свои тонкие ручки. Я вздохнул и пошёл за ней.

…

Её звали Зина… Зинаида… Бог ты мой. Так могут звать консьержку, главного редактора районной газеты или депутата муниципального совета, но не девочку с хрустальными косточками и прозрачной кожей. Зину от собственного имени отделяли килограммы мяса и децибелы голоса. Зина… Она и представилась со смущённой улыбкой “да, бывают родители со своеобразным чувством юмора”. Она это не сказала это вслух, но иногда я умею читать по глазам. Простите меня, все Зины мира за этот глупый стереотип.

Зина не раскрыла мне свои тайны, и вообще говорила мало. Большую часть времени она рассматривала панно с венецианской улочкой, а я миниатюрное ушко с блестящим гвоздиком и профиль, похожий на ёжика с детского рисунка. Я тоже был не особо разговорчив, поэтому тишину нарушали редкие короткие фразы с односложными ответами и хлюпанье кофе, вливающегося в рот. Но один итог у нашей встречи был. Мы появились друг у друга в телеге. Без номеров. Я так и назвал её Ёжик, а как записала меня она понятия не имею. Может, Тим Носильщик? Носильник-потаскун?

Тим от Тимофея. И я тоже ненавижу своё имя. Тимофей – старый кот в ватнике и валенках. Я на него совсем не похож, но у моих родителей тоже было “своё видение”

Конец ознакомительного фрагмента.