А за их спинами виднелась рослая фигура жандарма.

Мы искали бриллиантовое колье везде, где только было возможно – я и Рауль; его, беднягу, эта вторичная потеря совсем сокрушила.

А ведь он еще оставался в неведении относительно другой утраты, более страшной, заключавшейся в одном слове – «Договор»; она все еще висела над нами как дамоклов меч, грозя в любую минуту обрушиться на наши головы.

Рауль вполне удовлетворился моим объяснением, что сыщик, которого я наняла (и который просил пока не раскрывать его имени), сумел разыскать вора и вернуть мне украденное колье. Рауль беспощадно проклинал себя за свое «головотяпство», за невнимание к моему подарку – хорошенькой парчовой сумочке – и к моим предостережениям: все это вылетело у него из головы в приступе дикой ревности. Но теперь он испытывал ко мне только любовь и благодарность за все, что я сделала для него. Он умолял простить его, и раскаяние его еще больше жалило мое сердце.

Мы обыскали сад и прилегающую к нему часть улицы, потом вернулись в дом и еще раз осмотрели гостиную, – но все напрасно.

– Это выглядит каким-то колдовством! – сказала я. Наконец, я убедила его пройтись по всему пути, который он проделал от театра до моего дома. Ведь было уже совсем темно, а его путь пролегал через малолюдные улицы, и сумочка, возможно, до сих пор лежит и ждет его там, где он ее уронил… А может быть, ее поднял какой-нибудь бдительный полицейский, делая обход своего участка.

Кроме того, часть дороги Рауль проехал в кэбе, и сумочка могла упасть на дно экипажа.

– В Париже много честных кэбменов, – сказала я моему другу, стараясь ободрить его и казаться веселой и уверенной в благополучном исходе дела.

Он ушел, а я чувствовала себя ужасно усталой, однако не думала о сне, – мне совсем не хотелось спать. Когда я отперла ключом дверь моей спальни и увидела (как и предполагала), что Ивор уже выбрался оттуда, в моем сердце вновь затеплилась надежда: может быть, в скором времени он вернется с хорошими новостями!

В тревожном ожидании проходили час за часом, но он не появлялся и не давал о себе знать. В пять часов утра Марианна, которая тоже всю ночь блуждала как беспокойный дух по дому, принесла мне чашку горячего шоколада и заставила меня выпить ее, а потом почти насильно уложила меня в постель.

– Какая польза? – спросила я ее. – Спать я не хочу. Разве лучше, если буду лежать без сна и метаться как в лихорадке?..

Тем не менее я довольно быстро забылась тяжелым сном; думаю, что Марианна подмешала мне в напиток снотворный порошок. Она и раньше иногда поступала так (хотя всегда отрицала это), если видела, что я мучаюсь бессонницей.

Так или иначе, я заснула; а когда вдруг пробудилась, очнувшись от тягостного забытья, был, к моему ужасу, уже полдень.

Я страшно испугалась, что слуги, преданно заботясь о моем покое, могли отослать прочь каких-нибудь важных для меня визитеров. Но Марианна, явившись на мой звонок, сказала, что никого не было. Были лишь письма и одна телеграмма, да еще утренние газеты.

Мое сердце забилось при виде телеграммы: я подумала, она может быть от Ивора с известием, что он напал на след исчезнувшего международного документа. Но весточка была от Рауля, и тоже неутешительная. Он сообщал очень коротко.

«Я не нашел сумочку и ничего не узнал о ней».

От Ивора Дандеса не было ни строчки, и я подумала, что это жестоко с его стороны. Он мог бы позвонить или написать мне записку, даже если не узнал ничего определенного. Уж не случилось ли с ним что-либо?.. И мне стало казаться, что главные мои мучения впереди, что я еще не испила до дна чашу своих страданий.

Я решила немедленно послать старого Анри в отель «Елисейский Дворец» и навести там справки об Иворе, а сама тем временем уселась завтракать. Под бдительным оком Марианны я делала вид, что ем с аппетитом, а потом лениво развернула газеты, чтобы просмотреть там отзывы о моей вчерашней игре, хотя уже наперед знала, что в каждой заметке будут мелькать восторженные фразы вроде «Максина де Рензи превзошла себя», «была великолепна в новой роли», «никакая артистка не смогла бы сыграть так проникновенно, если б не вложила в роль всю свою душу»… Как мало критики знали, где витала душа Максины де Рензи вчера вечером! И только один Бог знает, где она будет сегодня вечером. Может быть, расстанется с телом, чтобы убежать от ненависти Рауля, когда он узнает истину…

Конечно, справку в отеле я наводила не об Иворе Дандесе, а о Джордже Сэндфорде – под этим именем он там значился. Но когда Анри вернулся, он не смог сказать мне ничего существенного. Джентльмен уехал из отеля приблизительно в полночь, заказав кэб (это я и сама знала), и с тех пор не возвращался. Слуга обратился в справочное бюро, но там, как ему показалось, на его расспросы отвечали сдержанно, словно знали об отсутствующем джентльмене больше, чем сочли нужным сообщить. На мой вопрос, почему он так долго ходил с поручением, Анри ответил несколько обиженно: