Я, зашел на её анкету, всё просто и обычно; работаю, дети взрослые, велик, доска, тренажёрка, Дом у озера, P.S. I love you, и какие-то неизвестные мне писатели… Мне понравилось, скромно и без пафоса и эпичности к себе. Пытался увидеть корону, но так и не увидел. И всего лишь одна её фотография, что бывает довольно редко. Но это была действительно чудо фотография. Чёрно-белый снимок, который для меня, моему подсознанию почему-то говорил и рассказывал очень многое, это её открытое и простое лицо, редкая и необычно красивая и искренняя улыбка, глаза, которые смеялись именно мне и для меня. И ещё, это было очень тёплое фото. Настоящее и живое и она мне нравилась больше всех на этом сайте. Моя система распознавания в виде интуиции мне шептали, это свой.

За эти две недели, я уже насмотрелся на этом сайте всякого, в основном, – мордастые принцессы 56 размера и более, при возрасте сорока и более лет и каждая третья, в дешёвых одеяниях, имитирующих шкуру леопарда. За эти две недели, я просто взвыл от этих леопардовых одеяний. Зачем они это надевают, и что это значит для них? Может это какой-то знак, о котором я не знаю? Может, это какой-то сигнал для местных диких Тарзанов и Казанов сайта? Может это призывы и зазывания для Ахмедов, Саидов и благородных Абдурахманов, которые в далёких южных странах изнывают от недоступности этих белокожих прекрасных див или же тем, которые здесь и совсем рядом, и готовы обласкать любое женское тело и истосковавшуюся по ласкам плоть без всякого разбора и прелюдий? Я же не понимал сигналов принцесс и их намёков абсолютно…

И конечно же, вызывало непонимание и неприятие от многих слоёв потраченной дешевой косметики и крема, а может косметика и была дорогой, но в совокупности, эти слои выглядели достаточно дёшево и вызывали только шок и отторжение от этой похабной безвкусицы макияженаложения.

А быть принцем у этих жутко размалёванных девиц и необъятных жирных туш, у меня не было никакого желания. Так же, как и быть страстным самцом леопарда для этих леопардих тем более.

Тут был какой-то параллельный и неведомый до этого момента для меня застывший в пошлости и безвкусице мир, который я не знал и не понимал абсолютно.

И почти всегда, присутствовала волшебная фраза в описании дивы,

– Приятная полнота…

– Что делаешь? – поинтересовался я.

– Работаю….

– Так уже вечер?

– Я на дежурстве.

– И когда твое дежурство закончится?

– Утром.

– И с чем связано твое дежурство?

– Реанимация…

Ооо… нэт, только не это, только не медицина… Ооо…, нэээт…, нээ…т, как пел и взывал Тартарен из Тараскона. В известном произведении классика.

Подобные звуки издал и я, услышав слово, – реанимация.

В молодости, у меня был славный и заводной друг Алик, он был чуть старше меня и чуть выше, заканчивал Мед и уже работал почти доктором, прошёл школу в скорой года три, а это даже похлеще чем Армия, в которой он конечно же отслужил в медчасти, и мы с ним составляли прекрасный тандем по охмуриванию девок. Из него, Алика, наверное, получился бы Великий всесоюзный профессиональный сводник, но тогда в СССР – «секса не было». Жаль, а так бы он точно получил эту медаль и звание «Заслуженный сводник СССР».

Так и представляю эту Госнаграду, – два стоящих в полный рост голых тела непорочных юноши и девушки, переплетенных руками и ногами в объятии, обрамлённых ромашковыми венками выполненных в золоте на подвесе, прильнувшие головы слились в целомудренном и нежном первом поцелуе, а вот цвет и рисунок ленточки на колодочке так и не могу вообразить… Возможно, что это могло бы быть красивое переплетение голубой и нежно-розовой ленточки.

Алик всегда, по зову сердца и по призванию его натуры и мятежной, и неугомонной его души, занимался духовным сводничеством друзей с девчёнками, а что у вас там дальше получалось в физическом и духовном отношении, это уже зависело от вашего умения и вас лично.

Всегда, когда Алик описывал кандидатку на знакомство приятелю, это была лишь чистая и высокая физиологическая поэзия в прозе и в простой русской речи со всеми её богатыми эпитетами и ненормативом, вся та эпоха Возрождения с её поэтами и жалкими трубадурами прошлого, выглядела уныло-хмуро и тоскливо на фоне его описаний. И романисты и поэты, древних и наших времён ни до и после него, не могли бы привести такие возвышенные и телесно возвышенные подробности в описании тела женщины, и даже если и могли бы приблизиться к Аликовским описаниям, то им не хватило бы настоящей глубины, чувственности, такого выброса искренних эмоций и достоверности в описании красоты даже простой невинной или уже познавшей порок Советской девушки. Алик, всё это описание делал с виртуозным и высочайшим природным мастерством высоконравственного и глубоко порядочного и порочного сластолюбца, начиная описывать девушку он невольно погружал слушателя в транс или гипноз своего описания, слушатель слышал не просто слова, он видел жесты и движения рук этого мастера-сводника, как мазки художника по холсту красками, и уже не нужно было никакого фото, Алик настолько точно и ясно рисовал картину в телесном строении девушки, что его описание в дальнейшем совпадало до самой мелкой детали в её внешности, все его великолепные мазки и штрихи его слов всегда находились на тех самых интересных и не очень привлекательных местах её молодого тела. И мозг слушателя уже был охвачен всеклеточным пожаром и жаром в мозге в желании увидеть именно эту девушку, с этой минуты охватывало его навсегда.

И вот, когда Алик подходил к моменту описания ног кандидатки, он мог говорить о них многими часами. Он просто завораживал и вводил вас в долгий временной ступор, как истинный поэт дадаист. О двух простых, человеческих, тем более женских и о ногах обычной девушки он мог говорить бесконечно и очень долго.

Он был как настоящий профессор медицины, который в очередной раз улетает в настоящее безумство любви и безупречного и точного знания своего предмета и бесконечности своих бескрайних знаний, и делится ими в аудитории перед своими любознательными студентами. Студенты, это конечно же видят и понимают, но они не могут противостоять этой волшебной магии учителя, настолько он завораживает и очаровывает блеском своих знаний, силой опыта и количеством доводов, что они добровольно и с радостью поддаются этому всеобщему безумию и обожанию преподавателя и предмета, и коллективно впадают в такую же гипнотическую радость от его блестящих познаний. И этот круг передачи сложных знаний, торжественно и радостно замыкается всеобщей радостью и тихим ликованием в аудитории.