Подруг и друзей у Василисы не было. Её недолюбливали девочки, так как она была красива и очень умна, и подходили только в том случае, если нужно было что-то списать или спросить дельный совет. Мальчишки были неравнодушны к ней, дёргали за волосы, как принято в школах, засматривались, но дружить не предлагали, стеснялись. Но взоры всех были обращены на неё, Василису Премудрую, так её прозвали в школе.

На вопрос Василисы, а не завести ли в доме сестрёнку, собаку или кошку, родители предпочитали отмалчиваться. Даже хомячка не могли себе позволить, так как всё перечисленное выше отнимало бы время. А время, по мнению родителей, должно было быть использовано только для того, чтобы совершенствоваться, учиться и работать, не покладая рук. “Как зевещал великий Ленин!” – любил повторять отец.

Девочка была сильна в математике и химии, в физике и литературе, в спорте и рисовании, и во всём, что делала, за что бралась, всегда была первой и лучшей. Но ей не хватало простого человеческого общения. Ну, такого, простого, как с бабушками и дедушками, сестрой, братом и другими родственниками, общение в компании сверстников или между подружками. Всё это заменили ей герои книг, о которых Вася читала с упоением.

Любава

Любава немного умела читать. Научилась она этому тогда, когда в помещичий дом приходил учитель обучать грамоте хозяйку. Та хоть и была помещицей, но читать не умела. Будучи в возрасте за пятьдесят, решила всё-таки барыня освоить письменность и математику, хотелось самой читать манифесты, указы, газеты, да и книги, а не просить об этом Бориса или Поликарпа, доктора своего.

Учитель приходил два раза в неделю. Они занимались в большой и светлой комнате, где горел камин, там же на полу играла со своими тряпочными куклами и Любава, будучи маленькой. Играла, а сама слушала уроки, иногда подбегала посмотреть о какой букве они говорят. Так и прознала обо всех буквах. А, когда учитель уходил, Любава и хозяйка еще часик сидели и по-новой вспоминали буквы и складывали их в слова. Так было веселее учиться, вдвоём.

Хозяйка любила её, Любаву. Своих детей у неё не было, был только племянник Борис. А Люба была смышлёная очень, и не понимая, что хозяйка не бабушка ей вовсе, а хозяйка всех вокруг тут обитавших людей, залезала к Варваре Ильиничне на коленки, просила рассказать сказку или спеть песню. Та была рада стараться, пела так, что кто слышал, останавливались послушать её чудесное пение.

Родители Любавы умерли рано. Отца по голове пнул бешеный жеребец, когда тот хотел приручить его, оседлать, а мать не смогла пережить этого горя. Она перестала есть, только и делала, что плакала да страдала. На дочку не смотрела, ни с кем не разговаривала, молчала, как воды в рот набрала, уставившись в одно точку на полу. Могла сидеть так цельный день. Помещица месяц на это смотрела сквозь пальцы, понимая её чувства. Потом пыталась поговорить, уговорить, о дочери напомнить, но без толку. Так она и потухла, как свеча, тихо ушла с открытыми печальными глазами.

Любава не могла понять, почему и куда делись оба её родителя. С тех пор хозяйка жалела девочку ещё больше, никому в обиду не давала, но и от работы её не освобождала. И выросла Любава в любви, хоть и была крепостной крестьянкой.

Борис ещё долго ходил к тётушке, облизываясь на девушку, как кот на сметану, но боялся гнева своей родственницы, поэтому с тётей больше о Любаве не заговаривал. Но женское, тем более взрослое женское сердце, какое было у Варвары Ильиничны, чувствовало, что что-то недоброе замышляет её племянник. Когда он приходил, тётя старалась узнать его мысли, планы, он говорил о том и о сём, но ни слова о девушке. Неспокойно было у хозяйки на душе. Не хотелось отдавать ни за что такую молоденькую этому уже закоренелому бабнику, игроку в карты, который и выпить любил, а, если выпивал, становившемуся буйному.

– Голубчик мой, я отдаю Любаву скоро, совсем скоро. Я так решила. Приехал недавно в уездный город молодой учитель математики и жену себе ищет, говорят. И добрые люди ему сообщили уже, что у меня тут девка достойная имеется. А чем она ему не жена? Красива, умна, читать умеет, по хозяйству всё знает. Он как увидит её, сразу купит, да и женится, от неё дети красивые родятся. Говорят, он характером кроткий, тихий и добрый, да и молодой. Как раз под стать Любаве, рублей пятьдесят за неё возьму, не меньше, – сказала дрожащим голосом Варвара Ильинична и вытерла нечаянно скатившиеся слёзы из глаз.

Борис молча выслушал, от гнева заиграл желваками.

– Так почему же ты отказалась продать её мне, раз продать хочешь не знамо кому, я ж просил тебя отдать её мне!

– А потому, что ты не стоишь её! Не дам я Любоньку в обиду. А он воспитан, не картёжник, небось, как ты! Да и деньги хорошие за неё взять можно. А коли оставлять её тут, покалечат, все в округе только на неё и зырят, знаю я это. Боязно за неё. А коли она с ним будет, всё же спокойнее мне будет за неё.

И лучше бы не говорила этих слов Варвара Ильинична, так как Борис тут же быстро и сухо попрощался с тётей и стремительно вышел из дома. Прыгнул на своего коня и умчался, что пыль стояла долго столбом.

– Что-то надумал, ох, чует моё сердце, добром не кончится, – сказала вслух Варвара Ильинична и перекрестилась, глядя на иконку.

Василиса

Родители Васи росли вместе в одном детдоме, делили кусок хлеба и конфетки на двоих с детства. Вместе окончили школу, где сидели все годы за одной партой, вместе поступили в институт, получили жильё от государства, женились, соединили свои квадратные метры в одно целое и родили чудное дитя. Они были так близки, что это было одно единое целое. Как один слаженный механизм, как точка, внутри которой ещё одна точка. Невозможно словами описать их единство душ, мыслей, помыслов, действий, дум, желаний. Другими словами, это был один человек в телах мамы и папы Василисы. Вот они и жили друг другом без друзей, без походов по гостям. Им было достаточно их двоих и дочки Василисы. И весь мир был заключён в треугольнике – мама, папа, дочка.