Человек начинается не со свободы, но с предела, с линии непреодолимого…

Мама называла меня «моя черкешенка». Она застала жениха накануне свадьбы с какой-то сомнительной девицей в ситуации, не оставляющей сомнений, так что в свадебное путешествие на Кавказ поехала в гордом одиночестве. Там она встретила местного гордого красавца и упала в случайный роман, как в бездонную пропасть, из которой выбиралась долго и мучительно, вновь оставшись совсем одна. Она узнала о своей беременности в середине июля и пришла из районной гинекологии на старый школьный двор, где между рыхлым пыльным асфальтом беговых дорожек и линией старых гаражей расстилалась небольшая ромашковая полянка. Лёжа среди мелких и чахлых, но жизнерадостных городских ромашек, мама раздумывала над тем, быть её ребёнку или не быть. То ли солнышко тогда сильно припекало, то ли ромашки одуряюще пахли, то ли я сама что-то такое почувствовала и шевельнулась у неё в животе, но мама ситуацию отпустила и запустила, так что, когда её родители спохватились, предпринимать что бы то ни было оказалось уже поздно, и в итоге родилась я.

Родилась я под знаком Водолея, и, видимо, это обусловило главную черту моего неуёмного характера – я ненавижу переливать из пустого в порожнее, но и решения принимаю долго, тщательно всё продумывая, хотя первые, интуитивно-озаряющие вспышки сознания, сразу показывают мне верный путь.

Мама, вздохнув на горькую долю, назвала меня Марией, и, очевидно поэтому боги с усиленным рвением начали лить воду на свою мельницу. Я росла в атмосфере любви и заботы – мама, бабушка и дедушка души во мне не чаяли и баловали чрезвычайно, компенсируя отсутствие отца – замуж мама так и не вышла.

Мама хотела, чтобы я рисовала, бабушка – чтобы изучила французский язык, а дедушка видел меня учительницей. Дед оказался прозорливее всех – я стала учительницей французского языка и собрала в школе кружок рисования.

Замкнутый мир семьи обусловил то, что в двадцать три года я была такая же, как в тринадцать: милая, взбалмошная и совершенно не приспособленная к жизни. Оставив за плечами питерский университет, я пришла работать в одну из престижных школ северной столицы России вместо того, чтобы искать мужа подобно нормальным сверстницам. Расписание, правила, строгий дресс-код. Со временем я точно превратилась бы в высохшую старую деву, завязав пышные каштановые кудри в невзрачный пучок и спрятав прозрачные карие глаза за очками в роговой оправе, но божественная мельница раскрутилась иначе…

Я очень хорошо помню бледный сентябрь 1996 года. Было ни тепло, ни холодно, всё как-то серо, сухо, блёкло. Я часто гуляла по Невскому в поисках самой себя, поскольку уже тогда понимала, что серые будни школьной жизни отнюдь не предел моих девичьих мечтаний. Задумавшись об отсутствии блестящих перспектив скромной учительской карьеры, вышла на дорогу, как на тротуар, и тут же была сбита сверкающим чёрным «мерином».

– О, mon dieu! – простонала я, когда выскочивший водитель отскрёб меня с капота своей помпезно-траурной кареты и перевернул лицом вверх.

– Спасибо, конечно, но я даже не ангел, и, честно, предпочёл бы отложить встречу с богом, – отозвался бархатным баритоном красавец-брюнет лет тридцати.

– Угу, – промычала я, пытаясь уловить отзыв стукнутого о железного коня тела.

– Так, едем, – решительно заявил он и ловко усадил меня на кожаное сидение рядом с водителем, прихлопнув дверцу.

– Куда? – запаниковала я, вспомнив статистику без вести пропавших девиц по городу Достоевского.

– Не важно, куда, лишь бы отсюда, – буркнул он, – пока кавалерия не прискакала.

Я тяжело вздохнула, ощутив себя без вины виноватой. Мы быстро смотались с места происшествия. В ближайшей больнице он убедился, что я не особо пострадала в прямом контакте с его машиной и пригласил меня в кафешку. С чашки горячего ароматного кофе вспыхнула внезапная бурная страсть и краткий роман, круто изменивший мою жизнь.

Принц на чёрном мерседесе с романтичным именем, Александр Сергеевич, Сашенька, оказался, гм, садовником человеческих душ. Казалось, он знал всё и обо всём, свободно рассуждал об искусстве и политике и всё умилялся на мой органичный французский, особенно в постели. Не прошло и недели, как я оказалась полностью в его власти. А через месяц он эту власть использовал с блеском дирижёра государственного оркестра.

– Не буду скрывать, Маша, ты нам нужна, – сказал он как-то, с трудом оторвавшись от моей груди.

– Кому – вам? – настороженно спросила я, выныривая из-под одеяла.

Он сосредоточенно посмотрел на мою грудь и рассказал.

Оказалось, что мой любимый Сашенька, капитан недавно организованной ФСБ, перенявшей эстафету от КГБ, занимается вербовкой кадров во внешнюю разведку. И им катастрофически не хватает привлекательных молодых женщин со знанием иностранных языков. Особенно накануне новой войны.

– Какой войны? – испуганно пискнула я.

Саша вздохнул. Его удручала моя политическая неподкованность.

– Слышала, что вчера произошло?

Я отрицательно покачала головой. Он поморщился.

– Вчера, десятого октября, Совет Федерации Российской Федерации постановил считать документы, подписанные в Хасавюрте, «свидетельством готовности сторон разрешить конфликт мирным путём, не имеющими государственно-правового значения», – процитировал Саша.

– Э-э-э… – продемонстрировала я в очередной раз таёжную дремучесть.