Хотя сравнение с коллажем мне больше не нравится. Лучше пустить свет через витражи.

Так бы вам сказала любая в курятнике.

С тех пор как Янита впервые сварила краску из марены, прошло восемь лет. Любимая бабушка уже умерла, но внучка и теперь верила, что краски, приготовленные вручную, оживляли картину, вели со зрителем нескончаемый диалог. Некогда выученные рецепты, словно молитва, хранились не в памяти, они залегли намного глубже, упрочились в самом существе.

Димитровград в те годы был удобрен и покрыт копотью. Нещадное солнце тянуло из жителей последние силы. Подобно собственной обожжённой коже, люди черствели и уплотнялись изнутри. Примиряли только расстояния: сто шагов под палящими лучами, чтобы оказаться в безопасном, надёжном месте – в убежище. Удобно и не хлопотно. К несчастью, не было углов, где хотелось бы задержаться: пыльные растрескавшиеся дороги, заваленные хламом квартиры, выжженные леса. Люди маялись от безденежья и тоски, не ждали ничего хорошего в будущем.

Янита не поддавалась общему унынию, поскольку пребывала в собственном мире особой восприимчивости и красок. Дар богаче, острее ощущать красоту крепчал в ней с рождения, но объяснить, что он из себя представлял, не получалось, не хватало слов. Ребёнком она верила, что все люди обладают такой же способностью, но вера быстро запнулась, потому что найти соратников так и не вышло. Лишь в книгах удалось обнаружить отсылки к её особенности, которая, как она узнала позже, называлась «Синдромом Стендаля».

Ровно перед тем, как раздался истошный крик матери, и Яня вбежала на кухню, она бережно складывала в рюкзак свои сокровища: завёрнутые в чистую тряпочку ножницы, складной ножик, намытые и высушенные полиэтиленовые пакеты, блокноты, уголь, карандаши, рисунки.

– Дочка, ты только посмотри, что он принёс! – воскликнула мать, когда Янита появилась в проёме двери.

Яня скривилась: мать называла её дочкой, только когда собиралась сказать или сделать что-то дурное. Эти материнские повадки, умелые извороты залягут в сознании девушки навсегда, и первым позывом на нежное обращение станет желание спрятаться и защититься.

Отец курил на балконе, время от времени проводя по рыжей голове огромной ладонью. Яня подобралась к столу, на нём лежала туго набитая холщовая сумка.

– Немедленно отойди! – крикнула мать.

– Не трогай, – вяло согласился отец.

Белов был человеком покладистым, поэтому часто уступал упрямой жене. Через окно, разделяющее балкон и кухню, Яня уловила виноватый взгляд отца. Она свела брови, мгновенно протянула руку и отодвинула край сумки. Лицо вспыхнуло от изумления, а сердце застучало с такой силой, словно выскочило из тела и повисло в воздухе, возле самого уха. Янита на секунду закрыла глаза, чтобы убедиться в реальности происходящего, набрала в лёгкие воздуха и на выдохе ещё раз взглянула на сумку. Около десяти чёрных гранат так буднично тёрлись друг о друга выпученными боками, будто это были мандарины в сетке.

– Зачем они нам? – вымолвила Яня.

– Твой отец всего боится, – мать махнула полотенцем, которое не выпускала из рук и которым, надо думать, до этого лупила мужа.

– Чего боится? Что происходит?

Пока мать раздумывала над ответом, Белов втиснулся на кухню и рывком взял сумку со стола. Мать от испуга взвизгнула. Отец, не мешкая, поднял сумку над головой и поставил её на антресоль в прихожей.

– Пусть пока побудет здесь, – заключил он.

Янита отошла на несколько шагов, как отходят от мольберта, чтобы воспринять всю картину целиком, и принялась наносить на невидимый холст мазки. Отец был красив – высокий, широкий, с греческим профилем – он крепко обнял пухлую жену, которая неустанно колотила его по спине. Белова была человеком азартным, не любила проигрывать, в любом конфликте последнее слово должно было оставаться за ней. И несмотря на то, что отец якшался с уголовниками, именно она в их семье властвовала, деспотично отстаивая мещанское мировоззрение. Отец же стал жертвой её манипуляций, но этого, кроме них троих, никто не знал. Быть может, именно поэтому, что Янита знала правду о тиранических наклонностях матери, но не разделяла её убеждений, их отношениям так и удалось сложиться.

Янита провела в воздухе невидимой кистью и поспешила покинуть ставшую интимной кухню.

– Ты куда это собралась? А ну, вернись! – крикнула ей вслед мать, но девушка успела выскочить из квартиры с рюкзаком в руке.

Неудивительно, что на фоне крупных художественных фантазий, занимающих Яню целиком и полностью, домашние события проходили мимо неё. Они не то чтобы её не касались, просто неуловимо ускользали, и только иногда, словно репейники, цепляли внимание на крохотные крючки, но и тогда вызывали в ней не больше, чем лёгкое недоумение. Оттого так сильно и потрясут девушку случившиеся в недалёком будущем необратимые жуткие события.

*

Солнце только принялось, но воздух уже налипал на кожу. Богдан попытался его стряхнуть, но лишь сильнее вспотел. Передвигаясь от тени деревьев к тени зданий, он, наконец, добрался до любимого из-за глухой тиши парка. Яня сидела на траве, прислонившись к дереву, вглядывалась в камыши, что росли у кромки воды, потирала ладонью высокий лоб.

Богдан медленно подкрался.

– В какой руке? – он прятал руки за спиной.

– В левой, – весело отозвалась Яня.

– Угадала!