— Вы ли это, барон? Боже мой! Я надеюсь, что вы на меня не сердитесь за то, что я так невежливо засмеялся на Парижской площади в тот раз, когда вы хотели защитить мою косу. Не смотрите на меня так странно… Я начну, наконец, бояться…

Барон не понял ни слова из того, что говорил старик, но, не отводя от него взгляда, бормотал про себя: «король Кандии… король Кандии!»

Тогда старик приветливо засмеялся, сел на подушку и сказал:

— Что вы, милейший барон Теодор фон С., вы, кажется, сходите с ума, принимая меня, простого человека, за короля Кандии… Неужели вы меня не знаете? Разве вы не узнаете канцелярского заседателя Шнюспельпольда из Бранденбурга?

— Шнюспельпольд? — переспросил барон.

— Да, так меня зовут, — продолжал карлик, — но вот уже много лет, как я не состою более канцелярским заседателем. Проклятая страсть к путешествиям лишила меня должности и куска хлеба. Мой отец, — царство ему небесное, он был пуговичным мастером в Бранденбурге, — тоже был страстный путешественник и столько рассказывал мне о Турции, что я не мог усидеть дома. И вот однажды я бросил свой дом, уехал через Гент в Танжер, сел на корабль и отправился в Оттоманскую Порту. Но я попал туда не совсем вовремя и в одном из приключений лишился двух пальцев на правой руке, которые, как вы можете видеть, у меня теперь из воска. Но так как этот проклятый воск при письме всегда тает…

— Оставьте это, — перебил барон старика, — расскажите мне лучше все, что вы знаете о той незнакомой даме, о том небесном видении, которое я видел с вами в кондитерской Фукса.

Тут барон рассказал все, что с ним случилось после находки бумажника, о предполагавшемся путешествии в Грецию, о событии в гостинице «Солнце» и о прочем, причем заклинал старика не препятствовать его любви; надо сказать, что барон был уверен, что, несмотря на странные речи старика, заявившего, будто он не более как канцелярский заседатель из Бранденбурга, Шнюспельпольд, наверное, играет большую роль в судьбе гречанки и приходится ей отцом или дядей.

— Ах, — сказал Шнюспельпольд, улыбаясь от радости, — ах, как мне приятно, что вы, благодаря голубому бумажнику, полюбили греческую княжну, опекуном которой я имею тягостную честь состоять. Верховное управление Патоса избрало для этой цели меня, так как оно не могло найти никого другого, кто бы знал некоторые тайные магические приемы… — тут Шнюспельпольд остановился и пробормотал как бы про себя: «Ну, ну, Шнюспельпольд, не забалтывайся очень, тише-тише, мой сыночек…»

— Я не сомневаюсь, барон, — продолжал он, — что вы при моем содействии будете иметь успех. Пока я вам могу сказать, что княжна ищет молодого принца по имени Теодорос Капитанаки, который в действительности нашел голубой бумажник, если только не вы сами нашли его.

— Как, — переспросил барон старика, — как, разве не я нашел бумажник?

— Нет, — отвечал старик твердо, — вы не находили бумажника, и вообще вы только воображаете различные события, каких в действительности не было.

— Опять ты повис на моей ноге, грубый, тяжелый, как свинец, король! — вскричал барон; но при этом пронзительный голос крикнул:

— Allu ta kas karismata, kai allu genum у koteis. [5]

— Тише, тише, маленький крикун, — кротко сказал старик, и серый попугай слетел с верхней перекладины своего помещения. Тогда старик обратился к барону и сказал ему так же кротко:

— Вас зовут Теодором, барон, и кто знает, быть может, найдутся еще тайные обстоятельства, которые сделают вас истинным Теодоросом Капитанаки… Собственно, недостает только одного ничтожного обстоятельства, и вы можете тотчас получить руку и сердце моей воспитанницы. Я знаю, что у вас есть связи в министерстве иностранных дел. Постарайтесь добиться через них, чтобы великий султан объявил греческие острова свободным государством, и ваше счастье готово. Но… что я вижу!..

И с этим восклицанием старик забился в подушки и натянул себе одеяло на голову.

Барон посмотрел по направлению взгляда старика и увидел в зеркале отражение гречанки, приветствовавшей его.

Она стояла в открытой двери, как раз против зеркала. Барон хотел поспешить ей навстречу, но запутался в ковре и упал. Попугай поднял смех. Но когда гречанка, вошедшая в комнату, подошла к барону, последний, как опытный танцор, постарался придать своему падению такой вид, как будто он хотел стать на колени.

— Наконец-то, о кумир моей души! — начал он по-итальянски, но гречанка прервала его тихо:

— Тише! Не разбуди старика! Не рассказывай мне того, что я давно сама знаю. Встань же!

Она протянула ему свою лилейную руку; он проникся счастьем и восторгом и сел рядом с ней на роскошном диване, стоявшем на заднем плане комнаты.

— Я все знаю, — продолжала гречанка, оставляя свою руку в руке барона. — Пусть маг утверждает, что хочет; я знаю, что ты нашел бумажник, что ты происходишь из греческого княжеского рода и что, если ты даже и не тот, за кем я следовала моей душой и всем моим существом, все же ты можешь стать властелином моей жизни, когда только захочешь!